Начало:
http://proza.ru/2021/03/11/1167
Как в тумане поднимается Рита по трапу. Ноги в унисон душе не хотят подчиняться, не слушаются; будто ведут её на эшафот. Очнись, дорогая, возьми себя в руки, ты должна, должна... ради светлого будущего своих детей, как настоятельно внушал Кирилл. Теперь уж, больше не её Кирилл. Прощай, любимый! Прощай, родина!
***
Самолёт, облака, стюардессы, их встречают в Берлине, везут в Рейн-Вестфалию. Да. Улыбчиво. Чисто. Красиво. Да. Шикарные тачки на шикарных автомагистралях. Но всё чужое, словно, не в её жизни, её не касается и не должно касаться. Поражает какая-то оглушающая тишина в выходной день; в Питере по воскресеньям театры, стадионы, магазины, базары открыты, вокруг движуха, а здесь почти безлюдье.
В переселенческом лагере Унна-Масэна всё устроилось легко и просто. «Без лишних эмоций», – как сказал всё ещё законный супруг Эдик. Первым делом семья стала посещать курсы немецкого языка. Свёкор, инженер-мостостроитель на пенсии Давид Аронович активно знакомился с земляками, от них узнавал обо всех плюсах и минусах здешней жизни. Но плюсов насчитывал гораздо больше и был весьма и весьма доволен. А особенно, радовался, когда на свалках находил ещё рабочую радио-теле-видеоаппаратуру. Свекровь Фаина Зиновьевна – бывший научный сотрудник Эрмитажа, под видом начавшейся ностальгии лентяйничала, капризничала, ударившись в чтение и гомеопатическую заботу о своём здоровье. Внукам Артуру и Волику продвинутый дед нашёл целых два компьютера. Их практически было не оторвать от Интернета. Эдик тоже был вполне доволен жизнью, часто повторял: "Мы, евреи, быстро адаптируемся: где тепло, там и родина. Элемент ностальгии легко устранить, слетав в Питер. Разик-два и её, как ни бывало!" К моменту переселения в квартиры на постоянное место жительства, он привёз из Петербурга обещанное Рите Свидетельство о расторжении брака, сказав при этом, что ему не стыдно смотреть своим сыновьям в глаза.
Он стал усиленно изучать законы Германии, особенно о льготах переселенцам, даже запоминал номера нужных параграфов, иногда проводил время с новым увлечением – Верочкой – чужой женой. Она была копией его прежней, питерской Верочки, правда, много старше. Но Эдик убеждал родителей, разочарованных его выбором: "Мне пока нужна чужая жена или обеспеченная, ухоженная женщина лет на двадцать постарше." Очень радовался, что живёт на социале. Агитировал дружка по бизнесу; вместе имели киоск по продаже видеокассет и цэдэшек: "Приезжай, там ты работаешь, заботишься о семье, а здесь о тебе будут заботиться. Здесь круче, чем в Штатах! Многие сюда драпают. Гарантирована приличная квартирка и денежка регулярно капает".
Только Рита очень тосковала, словно заново училась на свете жить. Без Родины. Без Любви. Без Кирилла. Звонил он ей всё реже и реже. Знала наверняка, что спасение – загрузить себя любой работой. Свой родной диплом недействителен; его ещё предстоит защищать, т.е. подтвердить. Она отсылала письма-запросы во все учреждения, имеющие отношение к медицине, но получала отказы. Очень обрадовалась, когда по объявлению в местной газетёнке взяли на кухню в «Приют Святого Августина»; мол, быстрее освоюсь, изучу язык в общении с немцами. Марина Цветаева тоже хотела устроиться посудомойкой. Приют был на содержании церкви, поэтому жили в нём экономно. Рита знала почему еда не нравилась его престарелым обитателям. Всегда предлагалось на обед два блюда, а что не съедалось – по нескольку раз замораживалось. Старушки говорили: «Да, в наше время было всё вкуснее, а сейчас еда химическая…»
Нагрузка оказалась очень велика: сначала приготовить еду, а потом её раздать, обслужить пожилых людей, вымыть посуду, протереть полы на кухне. Разгружать продукты, убирать и мыть ледяные холодильные комнаты. Количество кадров урезано до минимума. Для общения не хватало ни минуты свободного времени. Пациенты ещё завтракали, а им на стол уже раскладывали приборы для обеда. Одна коллега по пути домой рассказала Рите, что заработок – тот же, что и на социале. А чтобы оплачивать бензин и страховку машины, она ходит на дополнительную работу мыть окна. Поэтому Рита продолжила поиски более подходящего места.
Вскоре ей удалось устроиться на работу в богатый, недавно отстроенный комплекс «Синьоренпарадизе» /Рай для синьоров/. Но опять же – сначала на кухню с испытательным сроком. После чего обещали работу ближе к её профессии – медицинский уход за престарелыми и инвалидами. В первый день «Рай» показался Рите сущим адом. На шестом этаже, куда её направили, полусумасшедшие пациенты сильно волновались. Переезд в новое здание оказался для них большим стрессом. Уже ранним утром в лифте Рита встретила пациентку-беглянку с осунувшимся от бессонницы лицом. Как выяснилось, она всю ночь собирала по этажу комнатные тапочки, а потом спрятала их на кухне под большим холодильником. Тощий господин в тёмно-синем двубортном костюме с блестящими пуговицами рыдал в столовой: "Спасите меня, ради бога, от фрау Маерши! Она надевает мои кальсоны и ложится ко мне в постель, а также пользуется моим туалетом".
После обеда Рита, управившись с делами в кухне-столовой, наблюдала, как две состоятельные дамочки с брильянтами на шее, в ушах, на пальцах и с сумочками из крокодиловой кожи не давали проходу сухопарому господину. Взявшись под ручки, они прохаживались по широкому оранжевому коридору, как по солнечной променаде Лазурного берега. Хохотали, словно девочки, заигрывая с бывшим строительным предпринимателем. Кавалер стоял в трусах-памперсах и с синяками на лице, как оказалось, он постоянно грохался с высоты своего приличного роста в 186 сантиметров и звал на помощь: "Швэстерхен! Швэстерхен! Хильфэ! /Сестрёнка! Сестрёнка! Помогите!/" Рита, проникнувшаяся жалостью к пожилому, попыталась ему помочь подняться, но медперсонал запретил категорически: «Это не входит в ваши обязанности. Идите лучше чистить картошку». Полные равнодушные медсёстры-полячки, смотрящие на неё и пациентов свысока, продолжали невозмутимо пить кофе и "травить анекдоты" в стеклянной дежурке, даже когда к ним подъехала на коляске очень пожилая пациентка и тоже стала просить о помощи и рыдать, громко причитая. Рита покатила её с глаз долой в однокомнатный апартамент, чтобы успокоить, отвлекла на семейные фотографии, развешенные по стенам. Женщина с удовольствием рассказывала, кто на них изображён, но всё время искала другие комнаты и выход в садик через террасу. По-видимому, всю жизнь проживала в собственном доме и не соображала, где находится в настоящее время. За что Рите снова досталось от полячек; теперь уже по полной...
В наказание за излишнюю сентиментальность её на следующий день направили на кухню этажами ниже – к инвалидам на колясках. Там с виду все были в своём уме, но с физическими дефектами. От сострадания, она металась по коридору из одного конца в другой, подталкивая коляски. Кухня-столовая располагалась посередине. Особенно, вызвала жалость восемнадцатилетняя девушка Рамона с тёмнокарими выразительными глазами. Но говорила она мычащим голосом, а ноги при ходьбе заплетались одна за другую. К концу смены Рита научилась её понимать, Рамона открыла свою печаль. Оказывается, её мама из Индии, папа – немец-инженер, привёз маму в Германию. Рамона – первый ребёнок, с родовой травмой головы.
–– Родители с моей младшей сестрой живут в собственном большом доме, – рассказала несчастная девочка, – папа с мамой сказали, что я должна учиться жизни в коллективе, чтобы не быть беспомощной в случае их смерти. А я не хочу, не хочу, здесь быть, – заплакала Рамона, закрыв лицо руками.
–– Я слышала, что два раза в год вас возят на море в Италию, Хорватию.
–– Да. В марте мы поедем в Италию, но я хочу только домой.
Рита справилась у персонала, правду ли ей рассказала инвалидка.
–– Да, – подтвердила официантка, – лишь скрыла, что её забирает 55-летний Франц к себе домой на выходные дни в качестве любовницы. Имеет право; она совершеннолетняя. А родителей здесь никто из нас не видел.
Придя домой, Рита не могла заснуть. Уж каких только ужасов она не повидала в Питере, но чтобы богатые родители своего ребёнка-инвалида выдворили из дому учиться жизни в коллективе? Просто не укладывалось в голове.
Продолжение:
http://proza.ru/2021/03/16/70
На фото: акварель автора "Анютины глазки". 50х60см.