В прошлом сериале про Лаос, если кто помнит, была у меня главка «Три советника-посланника». Так вот: многие экспаты в новой России и упомянутый Ричард Лайонс во первых рядах ощущали себя в России именно такими советниками-посланниками, чтобы не сказать миклухо-маклаями. Это их самоощущение выходило далеко за рамки чисто профессиональной деятельности.
(Кстати, упреждая вопросы: в отличие от имён двух других героев этой главы имя - вымышленное; пусть это будет собирательный образ.)
Лайонс, например, обильно жертвовал (не из своих, конечно, средств, а из заработанных фирмой XYZ, российское отделение которой он возглавлял) на нужды Московского зоопарка, что было даже в некоторой степени символично. Помню приём в здании администрации зоопарка. В голове крутился Высоцкий про «раздали маски кроликов, слонов и алкоголиков, решили это делать в зоосаде...» и я вёл милую светскую беседу с принцем Майклом Кентским и его прынцессой. Принц Майкл, считавший себя ближайшим родственником последнего российского императора и после начала рыночных реформ бесперерывно ошивавшийся в России, был и впрямь будто в маске - с благостным выражением лица и большой окладистой бородой. Похож, он, правда, с ней и лысиной был больше не на Николая II, а на Николая Угодника. Ведя непринужденную беседу с членами королевской фамилии, я боковым зрением зафиксировал, что рядом в ужасе бегает мой маленький сын Саша (детей разрешили взять на приём - там ещё экскурсия была) с покрасневшим лицом и выпученными глазами. Мне пришлось сделать книксен и отвлечься, чтобы узнать, в чем дело. Оказалось, Саня, увидев у официанта-разносчика (опять же цитируя Владимирсемёныча) «что-то желтое в тарелке», по лаосской памяти решил, что это кусочки папайи и набил ей полный рост. Но это был сыр, который он не переносил и до сих пор не переносит до рвотного рефлекса. В результате, выплюнув всё это в какую-то кадку с пальмой, ребёнок несколько порушил торжественность приёма. Лаос, таким образом, продолжил мне аукиваться.
Мы же спонсировали не только зоосад в целом, но и отдельных его обитателей. На многих клетках был логотип фирмы и надписи типа «Компания XYZ содержит льва Бонифация», «Компания XYZ содержит питона Ка» и тому подобное. Группа оппозиционно настроенных сотрудников улучила удобный момент и повесила у соответствующего вольера такую же табличку «Компания XYZ содержит осла Ричарда». Дело в том, что хоть это была и закрытая информация, многие знали, что руководитель фирмы единолично выписывает себе годовую зарплату во много миллионов долларов.
Как уже ясно из повествования, господин Лайонс был преисполнен чувства собственной значимости. Однажды шло совещание по стратегии продажи услуг «Газпрому». ”Tomorrow, - начал совещание Ричард - I am meeting with the head of Mr Miller’s apparatus”, - и сделал паузу, чтобы все прониклись важностью этой информации. На несколько секунд, как говорится, воцарилась тишина, после чего со всех сторон стали раздаваться хрюкающие звуки сдерживаемого хохота. Ричард гневно оглядывал собравшихся, не понимая, что происходит, а совещание едва не было сорвано.
Это было около двадцати лет назад. Надо же, как долго рулит одной из крупнейших компаний мира Миллер со своим аппаратусом. Эффективный, видать, менеджер - куда там всяким стивам джобсам и биллам гейтсам.
Что же касается встречи с аппаратусом уже в прямом смысле, запомнился следующий случай. Господин Лайонс (примерный семьянин, конечно) прямо по булгаковскому урезанному маршу не только «любил домашних птиц», но и «брал под покровительство хорошеньких девиц». Мне известно примерно о десятке таковых, принявших предложение, сулившее улучшение карьерных перспектив, и только о двух, отвергших оное. Ну, а что, мужчина-то он был хоть и в годах, но статный - бывший спортсмен, чемпион Оксбриджа по чему-то там. Одна такая молодая миловидная сотрудница Галя, хоть была и не переводчицей, а, наоборот, старшим консультантом отдела корпоративных финансов, постоянно переводила Ричарду на конференциях и в его многочисленных поездках по стране и за рубеж.
Однажды, придя утром в офис, я застал странную картину. Половина сотрудников копировала какие-то листочки на ксероксе, вторая - сбилась в кучки, обсуждая скопированное и прочитанное. Все были в приподнятом настроении. Не работал никто. Оказывается, накануне в одном из гламурных журналов вышла статья об оральном сексе, где на эту животрепещущую тему рассуждала группа девушек (запечатленная на фотографии... нет-нет, просто в вечерних платьях), одной из которых была наша Галя. Она, в частности, поведала, что ее молодой человек во время вышеуказанного процесса однажды заснул. Думаю, не надо пересказывать все шутки трудового коллектива и про недостаточное качество самого процесса, и про то, что старина Ричард, видимо, всё же уже не тот.
Галина вскоре тихо уволилась из фирмы XYZ, перейдя, однако, в другую уважаемую международную компанию. Да и вообще надо отдать Ричарду должное: обвинений в харрасменте и прочих новомодных штучках ни от кого из фигуранток против него, насколько мне известно, не поступало.
А через некоторое время после этой истории королева пожаловала ему рыцарский титул за вклад и всё такое. Впрочем, два эти факта вряд ли связаны между собой.
Два других англичанина были настолько непохожи на Ричарда, что объединяют их с ним, пожалуй, только национальность да место работы. Совсем непохожи были они и друг на друга, но теперь, оглядываясь, понимаю, что оба относились к числу самых ярких людей в моей жизни, которых можно пересчитать по пальцам одной руки.
Первого звали Алан Мармион, он был одним из лучших в мире управленческих консультантов по спутниковому телевидению и прочим медиа-штучкам. А ещё он был веселым хроническим алкоголиком, хотя с виду был похож на Генриха Восьмого с известного портрета - только был отчаянно рыж.
Когда я в первый раз приехал в Лондон в 1996 г., в полшестого Алан выводил меня из офиса: «Давай я покажу тебе фальшивый английский паб. Так, а теперь давай покажу тебе настоящий» - какого-то там века (благо, в нашем районе London Bridge их было в избытке - до сих пор люблю зайти). Пока я цедил свою пинту, он выпивал два дабл-скотча и возвращался в офис, обивая все дверные косяки. Но через полчаса я заставал его в его кабинете совершенно трезвым, работающим над отчетом.
Отчёт этот мы писали для олигарха Гусинского, заказавшего нашей конторе ревью бизнес-плана того, что потом стало называться «НТВ+». Помню, как мы пробирались на встречи с ним в его офисе в бывшем здании СЭВ (раскрытая книжка) через какие-то невероятные рубежи охраны. В итоге Алан жестоко раскритиковал концепцию, и Гусь нам не заплатил (о повадках олигархов я ещё как-нибудь скажу). Вся Алановская критика оказалась правильной, и проект потом долгие годы был хронически убыточным - и при Гусинском, и после экспроприации и передаче «Газпром-медиа» в лице сына Сенкевича - бывшего проктолога (тогда ещё говорили, что выражение «смотреть на мир глазами Сенкевича» приобрело новый смысл).
А в качестве алаверды Алана я водил (пардон за каламбур) после работы в «Русское Бистро», располагавшегося на Солянке - недалеко от нашего офиса на Николоямской. Если кто не помнит, эта давно канувшая в Лету сеть была ответом Лужкова и его зама по общепиту (да, был такой!) Малышкова «Макдональдсу», российскую франшизу которого контролировали чеченцы в лице клана Хасбулатовых. Кстати, причина быстрого краха этого начинания остаётся для меня загадкой. В «Русском Бистро» вместо бургеров и картошки-фри давали пирожки, винегрет и прочие глубоко национальные блюда. Но главное, вместо «Колы» там были «мерзавчики» - хошь тебе чистую, хошь перцовку, а хошь зубровку. С Аланом мы, конечно, пробовали всё подряд, и он был в таком восторге, что потом мне приходилось довозить его до отеля (поселили его почему-то в гостинице «Даниловская», принадлежавшей патриархии).
Но чем же был это твой Алан так замечателен, спросите вы? Тем, что каждую встречу он превращал в праздник - но об этом почти невозможно рассказать. Принимая меня дома, он первым делом откупоривал бутылку «Вдовы Клико». Алан был разведён и жил в небольшой квартирке у метро «Бейкер-стрит» (кстати, однажды я подслушал, как он разговаривал по телефону со своей бывшей женой. Более ласковой беседы я не слыхал: сплошные darling, honey да sweetheart). За бутылочкой «Вдовы» Алан обязательно рассказывал и показывал в лицах что-нибудь невероятно интересное либо смешное про своё спутниковое телевидение или, например, как очередная пассия обнаружила его вакуумный эректор и гадала, что это такое. Впрочем, из профессиональных прогнозов Алана, как минимум, один не сбылся: он говорил, что лет через десять не будет никаких телеканалов с фиксированной программой передач, и каждый зритель в каждый момент времени будет волен смотреть те передачи, которые хочет, в том числе, прямые трансляции. Наверно, он недооценил пропагандистскую нагрузку телевидения - с тех пор прошло уже больше двадцати лет...
Потом он вёл меня в какой-нибудь ресторан, как правило, индийский. Эти рестораны бывали закрытые, клубные, примерно как «платформа девять и три четверти» - распахиваешь неприметную дверь, а там... Я позже пытался найти хоть одно из этих заведений, но не смог. В ресторане Алан продолжал свой спектакль (в прямом смысле слова: неоднократно вокруг с открытыми ртами собирались официанты, забыв о прочих посетителях). «Однажды, - смеялся он - ко мне подошёл человек в ресторане и спросил:
- Are you famous?
- Only slightly, - ответил я.
Теперь я так и думаю озаглавить свои мемуары: “Only slightly famous”».
Алан, в свою очередь, заливисто хохотал, когда я рассказывал ему историю, как возвращаясь с рыбалки с Марком Хоуманом (следующим моим героем) мы заехали в пасторальной английской деревне к каким-то его знакомым выпить чаю, и тамошняя дама, чтобы сделать мне приятно, решила поприветствовать меня по-русски, но перепутала «Здравствуйте» с «До свидания», а «До свидания» с «Достоевский» и бодро вопила мне с протянутой рукой: “Dostoevsky! Dostoevsky!!”
Он так и стоит у меня перед глазами, когда мы в последний раз расставались: с рыжей бородой, в широкополой шляпе и красном шарфе, машущий вслед блэк-кэбу и кричащий “Dostoevsky! Dostoevsky!!”
Мемуары “Only slightly famous” Алан не написал. Через пару месяцев его «гёрл-френд» (жившая в Америке дама тоже крепко за пятьдесят; их многолетний роман осуществлялся через океан с редкими посещениями друг друга) прислала сообщение, что Алан скоропостижно умер от быстро развившейся опухоли печени. Я потом был у него на могиле - его похоронили на еврейском кладбище в Лондоне: оказывается, у него был какой-то процент еврейской крови (хотя эту тему он никогда в разговорах не затрагивал), и бывшая жена и дочери настояли на этом. А гёрл-френд написала на простой плите “To the best of men”.
Фотографии с Аланом у меня все куда-то делись, зато осталась его новогодняя открытка, на которой в маленьком окошечке на небо взлетает стая оленей. Был ещё блестящий порошок под ними, изображавший снег, но он уже почти весь высыпался.
(Окончание главы - в следующем номере)