8. Тяжелые годы или как я стал партнёром

Арсений Загаевский
На лондонском периоде своей трудовой биографии здесь подробно останавливаться не буду: всё самое интересное я изложил в рассказе «Факторинг, чековые жопки и девять нигерийских любовниц», вошедшем в книжку «Детали и дали». Могу лишь добавить, что это был крайне некомфортный опыт по двум причинам: объективной (представьте себе, каково было ехать куда-то в сердце Англии банкротить фабрику по производству бамперов для «Опеля», не имея ни малейшего представления ни о производстве бамперов, ни, тем более, об английском банкротстве) и субъективной: как я отмечал в вышеуказанном рассказе, любого иностранца, а тем более русского, в Великой Британии априори воспринимают как недоумка. Помню (ведь вспоминаются всегда самые незначащие подробности), как ошалевший от усталости и стресса, я в ночи неудачно сдал назад и задел бампер другой машины. На следующее утро только ленивый из коллег не говорил мне, пытаясь сдержать хохот: «Донт ворри, Саша: тут этих бамперов - ну просто завались».

Но любой некомфортный опыт оказывается в конечном счете самым полезным.

Через два с половиной года я вернулся на родину, чтобы применять полученные знания по реструктуризации и банкротству на практике. Вы думаете, это и привело меня к партнерству? Как бы не так.

Но сначала для несведущих надо объяснить, что такое партнёрство. Это - вожделенная цель всех работников «Большой Четверки», особая каста руководителей и совладельцев, благосостояние которых отличается от всех прочих в разы, но и спрос соответствующий. А вообще-то это - странный анахронизм в современном мире, можно даже сказать, пережиток феодализьма.

В мои времена у партнеров были всякие знаки отличия наподобие тотемов индейских вождей - например, такая недоступная смертным штучка, которая называлась «Блекберри» и на которой можно было читать имейлы, когда о смартфонах ещё и не слыхивали.  На самом деле, ей можно было пользоваться и как телефоном, но это никому не приходило в голову и об этом мало кто знал.

Однажды (много лет спустя) я стоял на трибуне собрания кредиторов компании «Русал» - в специально снятом для этой цели большом зале в Париже в присутствии ста или что-то вроде того банков, плюс господин Дерипаска и прочие. Я излагал невероятно важные выводы нашего исследования денежных потоков компании.  И вдруг у кого-то стал громко звонить телефон - совсем рядом, причём этот кто-то не предпринимал никаких попыток его выключить. Я покраснел от злости, когда вдруг, как говорится, страшная догадка осенила меня. Звонил «Блекберри» у меня в кармане. Моя сотрудница, назовём ее Валя, имела невероятно важный и срочный вопрос (типа того, сколько часов ей ставить на проект в таймшите) и, не дозвонившись по мобильному телефону, удивительным образом раздобыла номер моего «Блекберри».

А коли уж я опять безнадежно отвлёкся: несколько лет спустя эта Валя приобрела от имени нашей фирмы подарок на день рождения руководящего сотрудника нашего клиента - большой инфраструктурой компании из Санкт-Петербурга. В качестве подарка она выбрала светящийся глобус  диаметром в полметра. По какой-то причине Валя не успела вручить его в одну из еженедельных командировок в Питер, а нам предстояло везти руководство этого клиента в Японию для ознакомления с местным опытом. Надо ли говорить, что я встретил Валю в аэропорту Токио, гордо вышагивающую с глобусом наперевес, который и был вручён клиенту на следующий день, несмотря на его перекошенное от ужаса лицо.

К чему я это, забыл? А: несмотря на все недостатки системы, которые я тут бичую, такие вали всё же редко становились партнерами - при том, что была она компетентным и работящим сотрудником.

Так вот, я вернулся в середине 2001 года и пытался развивать услуги по реструктуризации. Например, у меня был такой Project Melon (в Узбекистане, конечно - под Наманганом, в самом центре ваххабизма), который спустя двадцать лет сотрудники-старожилы моего тогдашнего клиента - Европейского Банка Реконструкции и Развития (European Bank for Reconstruction and Development) всё ещё вспоминают с ужасом и чувством неловкости. В той ситуации этот славный институт развития оправдал своё шутливое прозвище «European Bank for Destruction and Embarrassment». Дело в том, что ему удалось вложиться в узбекско-турецкое СП по производству шерстяных тканей, мощность которого в несколько раз превышала возможности всего поголовья овец Узбекистана. Пришлось покупать шерсть в Аргентине и Австралии. Но это - ещё полбеды. Когда я пригласил на предприятие седовласого независимого английского инженера, чтобы оценить вложенное турками в уставной капитал оборудование и спросил, сколько может стоить, к примеру, вот этот piece of equipment, поставленный на баланс по цене 100 тыс. долл., тот засмеялся: «Ну, это вроде пылесоса. Если был бы новый, около ста долларов. Но он же не новый...»

И так было везде, что, наверно, неудивительно, с учётом того, что проект готовил турецкий сотрудник ЕБРР, сразу после сделки ушедший к клиенту. Помню ещё, как просидев две недели безвылазно в Зеравшанской долине, мы готовились к визиту большой начальницы из ЕБРР. Когда та спросила, что привезти (ну, типа там документы какие), приставленный ко мне сотрудник банка застенчиво попросил: «Две литровых бутылки Джонни Вокера, если можно...»

Был у меня ещё Project Potato - как вы понимаете, в Белоруссии (это я так развлекался с кодовыми названиями). Там было стекольное предприятие со звонким именем «Шклозавод Кастрычник», принадлежавшее канадской упаковочной компании, банкротившейся по всему миру. Канадские банкротные управляющие из нашей фирмы, как выяснилось, совсем не представляли себе, где находится Белоруссия, но нашедши ее на карте, смекнули, что ближайший офис - Москва и поручили мне продавать этот ценный актив. Кстати, посетив предприятие, я понял, что его старый цех, а вовсе не пермская кондитерская фабрика Петя - это модель дантовского ада. Там было темно, жарко, ходили закопченные люди - только что без рогов, а из печей вырывались языки пламени.

Я продал Кастрычник (это по-белорусски октябрь, если что) единственному претенденту - близкому к Лукашенке бизнесмену Муравьеву (десятиборцу по образованию). Позже выяснилось, что западный менеджер завода (поляк) давно был на содержании у Муравьева и не подпускал к заводу других покупателей. В итоге белорусский мини-олигарх получил завод за бесценок, мы - щедрую комиссию, в общем, все остались довольны. Об этом Муравьеве я ещё скажу.

Но такие проекты - это была мелочь. Они шли только от наших зарубежных офисов, и на них было не раздобыть надежной славы. То, что надо делать что-то другое я понял, когда получил из лондонского офиса мейл с захватывающим предложением заняться продажей грузовика, украденного в Англии и найденного на Украине.

А российским клиентам мои услуги по реструктуризации не были нужны. Иностранные инвесторы, память которых существенно короче, чем у всех известных мне видов домашних животных (которых, как известно, надо тыкать в накаканное сразу, иначе они не понимают за что), давно забыли про девяносто восьмой год и стояли в очередь на выдачу денег ещё не добитым российским олигархам девяностых. Например, мой приятель, работавший в структурах всяческих сподвижников Ходорковского, рассказывал, как они примерно в эти годы получали льготный кредит уважаемой международной организации на строительство нефтепровода где-то в глубинах Сибири.

- Главное, - говорило ему руководство - ни под каким предлогом не соглашайся на осмотр строящегося объекта.
- Но почему?
- Потому что этот нефтепровод на самом деле построен еще при социализме.

Надо ли говорить, что кредит был выдан безо всякого посещения грандиозной стройки? Кстати, вот ещё две истории, связанные с юкосовскими персонажами - просто чтобы понятнее была атмосфера тех лет.

Я от отчаяния пытался отслеживать  по открытым источникам всякие проблемные компании и предлагать свои услуги их владельцам. Однажды меня вызвал уже упоминавшийся управляющий партнёр господин Лайонс и показал мне письмо, а точнее, донос на меня от мини-олигарха Г., тоже в прошлом близкого соратника Ходорковского: «Заявляю, что ни у одной компании нашей группы нет финансовых проблем. Более того, вызывают удивление маркетинговые приемы Вашего сотрудника Ерофеева...»

Надо отдать должное Ричарду, он тогда наказывать меня не стал - ограничился внушением. Кстати, когда взяли Ходорковского, мне в лицах рассказывали, как Г. сначала кричал на суде, мол, за кого вы меня принимаете, своих не сдаём, но в один прекрасный день пришёл, всем своим изможденным видом показывая, что его как минимум всю ночь мучали в подвалах Лубянки - ну, и дал все показания, какие были нужны следствию.

А через некоторое время мне довелось познакомиться с Платоном Лебедевым. Это было за несколько месяцев до ареста и его, и Ходора.  Делегация нашей фирмы, представлявшая разные отделы, прибыла к нему на дачу в Барвихе на назначенную на девять утра встречу. Нас усадили в беседку на краю необъятной территории, покрытой березовым лесом. По всему периметру стояли автоматчики. Мы ждали два часа. В одиннадцать из берёзок появился Платон с бутылкой пива. В ходе беседы он, испепеляя своим несколько невменяемым взглядом, обвинял наших аудиторских партнеров в незнании международных стандартов бухучёта и, вообще, говорил такие вещи, на которые нельзя было не возразить - но и возразить было страшно, поскольку казалось, что вот-вот он нажмёт кнопку - и спорящий провалится под землю, как в джеймсбондовском фильме про Голдфингера.

В ходе этого и последующих контактов с олигархами я очень хорошо понял, за счёт чего они стали кем стали - но знание это оказалось абсолютно бесполезным в силу невозможности применения мной.

В общем, продажа моих услуг по реструктуризации в тучные годы оказалась безнадёжным делом. Надо было что-то придумывать. И я решил переквалифицироваться в специалисты по разработке стратегий привлечения финансирования.

Надо сказать, что и это тоже поначалу не задалось. Я доказывал клиентам, что мы, в отличие от банкиров - по-настоящему независимые консультанты, не заинтересованные во впаривании своих продуктов. К тому же у нас - полный спектр услуг: налоги там, «внутренние контроли» (ещё один пример жуткого суржика международных фирм) и прочее.

- Ну да, ну да, - вяло отвечали они. А деньги-то вы даёте?
- Нет, но мы подберем для Вас...
- Понятно. Мы свяжемся с вами.

Но я продолжал взбивать лапками молоко подобно той лягушке из притчи и в конце концов, кажется, нащупал комочки сметаны, а точнее, ниши, которые что-то сулили. А ещё точнее, критерии их определения. Эти ниши должны были (а) называться модными словами (б) эти слова должны были быть непонятными и (в) при более пристальном рассмотрении - связанными с большим объемом скучной работы, за которую развращенные инвестбанкиры не стали бы браться.

За мной, читатель.

(Окончание - в следующем номере)