Сволочь Никчёмная проснулась.
Утро было, что удивляет.
В окно желтило и розовело светом и холодом.
Яйцо упало, стукнуло о меховые розовые тапочки, скатилось на мрамор и осталось целым.
Шипит яичница, пахнет кофе, - сегодня всё очень странно.
Папильотки натягивают хаос в голове до боли. Воскресенье.
Всю ночь читала «Жизнь взаймы», всю жизнь прочитала.
Батарея обожгла руку, почему же так холодно.
Родители смотрят телик, я слышу звук. Одиночество.
Почему я решила, что меня не слышно. Эти таблетки. Таблетки от головной боли.
Я выпила всю пачку. Я думала, я уйду и боль уйдет.
А пришла головная боль, - внутри головы какая-то мясорубка стала перекручивать цели и мысли в фарш. Я не могла думать.
И я испугалась. Наконец, я испугалась, и пожалела.
Я открыла дверь в шум телевизора.
- Мама, очень болит голова. Прямо очень.
- Выпей таблетку, - сказал мамин голос.
- Я уже.
- Это всё твои бигуди! Лучше меньше ешь, - не очень трезво, но весело пронеслись нотки папы.
Дверь закрылась о мою попытку. Я ничего не сказала. Решила ждать.
Запила пачку активированного угля кофе. Он шипел на языке ароматом.
Это хорошо - чувствовать.
Я сняла бигуди, накрасилась, надела любимое платье, - на всякий случай.
«Who wants to live forever», - поёт Фредди под мою дрожь в нагретой комнате.
Поживу. Я передумала. Поживу. Посмотрю. Подумаю. Проснусь.
Растянулась на любимом красном диване. На его жёсткости мой хребет не так гудит от тяжести чужих неоправданных надежд.
Я открыла Брэдбери: «Каждое утро я вскакиваю с постели и наступаю на мину. Эта мина – я сам».
Я поверила Рэю и заснула.