Из сборника "Сказки Пяти Городов" (1905)
ПРИЗРАК
1
Сердце Пяти Городов, холмистого участка Англии, покрытого скупыми улицами, над которым возвышаются высокие дымящиеся трубы заводов, изготовляющих ваши чашки, блюдца и тарелки, часть вашего угля и часть вашего железа, - это Хэнбридж, городок больше и оживленнее, чем его четыре сестры, но более грязный и унылый, чем они. А сердце Хэнбриджа - это офисы Five Towns Banking Company, где последние следы магии и романтики Англии вытесняются, а смысл жизни сводится к балансам, депозитам, процентам и овердрафтам.
В прекрасных комнатах на первом этаже здания банка проживает мистер Лайонел Вулли, управляющий, с женой Мэй и многочисленными детьми.
II
Десять лет назад, июльским днем в четверг, Лайонел Вулли, проходя через новый парк в Бёрсли к своей холостяцкой квартирке на Парк-Террас, просчитывал различные варианты, связанные с женитьбой. Бёрсли находится по соседству с Хэнбриджем, и Лайонел в то время работал кассиром в Бёрслиском отделении банка. Он имел в виду двух возможных жен, каждая из которых обладала привлекательными для него достоинствами, и он никак не мог выбрать между ними с помощью математического расчета.
Внезапно из-за застекленного укрытия возле пустой эстрады перед ним появилось одно из очаровательных существ, будораживших его воображение. Мэй Лоутон было двадцать восемь лет, она была сиротой и учительницей. У нее тоже была квартирка на Парк-Террас, и именно по этому совпадению Лайонел познакомился с ней шесть месяцев назад. Она была некрасива, но высока, стройна, хорошо одета, образована и не лишена опыта; и у нее было немного собственных денег.
- О, мистер Вулли, - весело воскликнула она, останавливаясь перед ним и поднимая зонтик, - вы выглядите счастливым!
- Это из-за встречи с вами, - ответил он, не колеблясь ни секунды.
Он прекрасно умел обходиться с женщинами, а Мэй Лоутон принадлежала к тому типу девушек, поведение которых всегда возбуждает мужское начало. Глядя на нее, Лайонел быстро осознал несколько вещей: пикантность ее курносого носика, яркость ее улыбки, одновременно вызывающей и задумчивой, сохраняющуюся мягкость ее руки в перчатке и необычайное очарование солнцезащитного зонта, подходившего ей и формирующего своего рода оправу для этого умного, дразнящего лица.
Он вспомнил, что в последнее время они с ней очень сблизились. И он понял, что Мэй, а не другая девушка, станет его избранницей. Еще он подумал о ее состоянии, крошечном, но, тем не менее, полезном, и о том, как она умна, и как необъяснимо отличается от остальных представительниц ее пола, и о том, как она украсит его дом и поможет ему в карьере. Он услышал, как небрежно говорит друзьям: «Моя жена говорит по-французски, как на родном. Конечно, моя жена много путешествовала. Моя жена досконально изучила воспитание детей. Моя жена действительно разбирается в искусстве одеваться. Я вложил немного денег своей жены в то-то и то-то». Короче говоря, Лайонел был настолько близок к любви, насколько позволяла его натура.
И пока он шел рядом с Мэй мимо лужайки для боулинга на вершине холма, слушая, как она рассуждает о красоте парка и прилегающих территориях, искренне удивлялся, как он мог когда-либо колебаться между Мэй Лоутон и другой. Ее превосходство было слишком очевидным; она была его женщиной! Она ...
В мгновение ока он понял, что сделает ей предложение сегодня же. И когда он предложил прогуляться к Мортхорну, и она восхитительно согласилась, он почувствовал буйный подъем и великолепную беспечность духа. «Представьте, я доведу свое дело до кульминации сегодня», - подумал он, глубоко довольный собой. «Ну что ж, это решено раз и навсегда!» Он был в восторге от своего решения; он был совершенно поражен этим. «Я обращусь к ней по имени, прежде чем покину ее», - подумал он, глядя на Мэй и обнаруживая, насколько хорошо ей подходит это имя с его значениями настороженности, сердечности и полусмешной застенчивости.
- Итак, школа закрыта на каникулы, - сказал он.
- Да, - ответила она, - и я вышла в парк, чтобы серьезно поразмышлять над вопросом о моем отпуске.
Их взгляды встретились, и в воздухе витала романтика. Они пересекли пару запачканных дымом полей и вышли на старую Хэнбриджскую дорогу прямо перед заброшенным домом с широкими карнизами.
- И куда заводят ваши размышления? - игриво спросил он.
- Мои размышления указывают на Швейцарию, - сказала она. - У меня есть друзья в Лозанне.
Упоминание о зарубежных странах произвело на него впечатление.
- Если бы я тоже мог поехать в Швейцарию! - воскликнул он. А про себя подумал: «А теперь пора! Надо начинать».
- Почему бы и нет? - спросила она с изысканной простотой.
В тот момент, когда они проходили мимо станции, другая девушка неожиданно появилась из-за угла, где переулок Тофт-Энда соединяется с шоссе. Это второе существо было ниже ростом, чем мисс Лоутон, менее напористым, возможно, менее умным, но гораздо более красивым.
Все остановились и неожиданно покраснели.
- Мэй! – проговорил Лайонел.
- Мэй! – вслед за ним вымолвила мисс Лоутон.
Другую девушку тоже звали Мэй. Мэй Дин была дочерью известного производителя майолики, который жил со своими сыновьями и дочерью в уединенном старинном доме в Тофт-Энде.
Лайонел Вулли ничего не сказал, пока все не пожали друг другу руки. Его знаменитое умение обращаться с женщинами, казалось, покинуло его. А потом он быстро заявил, что забыл о важной встрече и что он должен срочно уйти. Он покинул их до того, как девушки успели сдвинуться с места.
Оставшись одни, две девушки по имени Мэй стояли друг напротив друга, смущенные, враждебные, бросая друг на друга почти смертоносные взгляды.
- Надеюсь, я не испортила ваше уединение, - жестко и резко сказала Мэй Дин в манере совершенно чуждой ее мягкой и уступчивой натуре.
- Нет, - ответила учительница, стараясь скрыть свой гнев. - Но хорошо, что вы не подошли на три минуты раньше…
И она многозначительно улыбнулась.
- Ой! - пробормотала Мэй Дин после небольшой заминки.
III
Вечером того же дня Мэй Дин вернулась домой в половине десятого. Она была со своими двумя братьями на теннисной вечеринке в Хиллпорте. Мэй сказала отцу, читающему «Стаффордширский сигнал» в своем обычном одиночестве, что мальчики остались, чтобы поиграть в карты. Она же отказалась, потому что почувствовала себя усталой.
Мэй поцеловала отца на прощание и сказала, что ей хочется спать. Но перед сном она посетила экономку на кухне и обсудила с ней некоторые домашние дела: ранний завтрак для Джима, правильный метод стирки новых фланелевых рубашек Герберта (Герберт был бы очень зол, если бы они посели) и собачье печенье для Карло. Когда вопросы были улажены, она прошла в свою комнату, задернула шторы, зажгла свечи и села у окна.
Ей было двадцать два года, и в ней была та странная и очаровательная загадочность, которая часто появляется в женщине, которая живет одна среди родственников-мужчин. Ее комната была ее защитой. Никто, кроме нее и слуг, никогда не входил в нее. Мистер Дин, Джим и Берти могли заглянуть в открытую дверь, проходя по коридору, но если бы они случайно или из праздного любопытства вошли внутрь, комната показалась бы им незнакомой, и они, возможно, воскликнули бы с кратковременным интересом: «Так это комната Мэй?». Отец и братья обожали ее и не знали, что обожают. Ее красивое лицо (нос и рот были безупречными, а на обоих концах верхней губы образовался мягкий пушок), ее темные волосы, ее тихий голос и ее нежная речь (иногда разбавляемая случайными вспышками сарказма) привлекали и очаровывали их; но они принимали ее как нечто само собой разумеющееся. Мужчины считали, что такой и должна быть молодая девушка.
Мэй сняла шляпу, снова воткнула в нее булавки и бросила на кровать, бело-зеленое покрывало которой свисало почти до пола с обеих сторон. Затем она откинулась на спинку стула и, отодвинув штору, выглянула в окно; над Мортхорном поднималась довольно тусклая луна за огнями горных печей металлургического завода Red Cow Ironworks. Мэй устало опустила штору и обернулась, осмотрев свою комнату так, как будто она её раньше никогда не видела. Шкаф, комод, который одновременно был и туалетным столиком, умывальник, книжный шкаф с томиками Эдны Лайалл, Элизабет Гаскелл, Теккерея, Шарлотты Янг, Шарлотты Бронте, Томаса Харди и старыми школьными учебниками. Она посмотрела на картины на стене, в том числе на этюд, сделанный покойной тётей, на громко тикающие швейцарские часы на каминной полке, на беспорядочные фотографии там же, на новый ковер на полу, кусок линолеума перед умывальником и плохой стык обоев слева от двери. Она не упустила ни одной детали, которую так хорошо знала, и вздохнула.
Затем она встала со стула и, открыв небольшой ящик комода, вытащила фотографию. Она поднесла её к свету свечей на каминной полке и внимательно посмотрела, наморщив брови. Это был портрет Лайонела Вулли. Бог знает с помощью какой уловки или счастливой случайности она получила его, потому что Лайонел определенно не давал ей. Она любила Лайонела. Она любила его пять лет безмолвной, слепой, сильной, необъяснимой любовью. Все знали о страсти Мэй. Многие женщины восхищались ее вкусом; некоторые были шокированы и озадачены этим. Все ее знакомые либо жалели, либо презирали ее за это. Ее отец ничего не сказал. А братья были менее осторожны и высказывали свое мнение о Лайонеле в резком, пренебрежительном тоне, заявляя, что он проявляет склонность к мошенничеству в теннисе. Но Мэй никогда не слушала, что о нем говорят плохого. Он был для нее богом, и она не могла скрыть своего поклонения. Больше года, до недавнего времени, она была почти уверена в нем, а затем дошли смутные слухи о Лайонеле и Мэй Лоутон, слухи, которые она отказалась принимать всерьез. Сегодняшняя встреча и наглое замечание мисс Лоутон ошеломили ее. Семь часов она находилась в каком-то полубессознательном бреду, в котором не видела ничего, кроме рокового факта, который с каждым мгновением все отчетливее проявлялся в суматохе ее мыслей -она потеряла Лайонела. Лайонел сделал предложение Мэй Лоутон, и она приняла его как раз перед тем, как она подошла к ним.
Она разорвала фотографию, бросила кусочки в камин и подожгла их.
На лестнице послышались шаги отца; он постучал в дверь.
- Что-то горит, Мэй?
- Все в порядке, отец, - спокойно ответила она, - я просто сжигаю кое-какие бумаги в камине.
- Ну, смотри, не сожги дом.
Он ушел.
Затем она нашла листок бумаги и написала на нем карандашом, используя камин вместо стола: «Дорогой дом. Спокойной ночи, до свидания». Она поразмыслила и дописала: «Простите меня. Мэй».
Она вложила записку в конверт, написала на нем «Джим» и положила его на видном месте перед часами. Но позже, посмотрев на письмо минуту, она дописала «Отец» над «Джимом», а затем «Герберт» внизу.
В зале послышался шум; братья вернулись раньше, чем она ожидала. Когда они шли по коридору и увидели свет под дверью комнаты Мэй, Джим весело воскликнул: «Погаси свет! Такая малышка, как ты, уже давно должна спать».
Она прислушалась к хлопку их двери, а затем очень поспешно сняла розовое платье и надела старое черное, которое было довольно узко в талии. И она надела шляпу, тщательно закрепив ее обеими булавками, погасила свечи и тихонько прокралась вниз. А затем через черный ход вышла в сад. Карло, её любимый ретривер, вышел из своей конуры и поприветствовал ее зевком. Она похлопала его по голове и украдкой побежала по саду, через ворота и по пустынной зеленому полю к вершине холма.
IV
Вершина Тофт-Энда - самая высокая точка в Пяти городах, и с нее можно ясно увидеть зловещие знаки индустриализации, которые простираются на север, восток, запад и юг. В эту ночь печи завода Red Cow Ironworks в лощине на востоке работали на полную мощность; их колеблющийся желтый свет странным образом освещал поля возле дома мистера Дина, и равномерный гул печей достигал этого уединенного места, словно далекий рев злобного зверюги-левиафана. Дальше к юго-западу металлургический завод Cauldon Bar Ironworks воспроизводил те же действия. И по всему горизонту, вблизи и вдали, за исключением северо-востока, где лежали вересковые пустоши, огни заводов подпрыгивали, светились и мерцали в своих дымных туманах, горя непрерывно, поскольку они горели каждую ночь и каждый день в любое время года. Город Бёрсли спал в глубокой долине на западе, а Хэнбридж - в более мелкой впадине на юге, как два спящих великана, привыкших спокойно отдыхать средь сильных бурь.
По дороге, соединяющей эти города, шел Лайонел Вулли. Время приближалось к полночи. Лайонел прошел уже почти восемнадцать миль в тщетной попытке восстановить свое душевное равновесие с помощью рассуждений и изобретательных отговорок. Он чувствовал, что днем едва ли вел себя достойно. Другими словами, он полностью и болезненно осознавал, что, должно быть, выглядел дураком, трусом, ослом, презренным и жалким человеком в глазах хотя бы одной девушки, если не двух.
Ему это не нравилось - никому бы это не понравилось; и для Лайонела воспоминание о недостойном поступке было острой пыткой. Почему он попрощался с девушками и ушел? Вернее, попросту сбежал. Что подумала о нем Мэй Лоутон? Как он сможет объяснить свое поведение ей - и самому себе? И как воспримет нежная и трогательная Мэй Дин его смущение - смущение того, кто никогда не сбивался с толку, кто был спокойным в любой чрезвычайной ситуации? Это были некоторые из вопросов, которые беспокоили его и никак не решались.
Он сходил в Манифолд, попил чаю в «Робаке» и вернулся обратно, но вопросы не давали покоя. Когда он перебрался через холм и увидел одинокий дом Динов в свете печей Red Cow Ironworks и луны, привязанность к нему Мэй Дин внезапно показалась ему драгоценной, и он не мог вынести мысли о том, что его глупость все испортила.
Затем он увидел Мэй Дин, медленно бредущую по полю, недалеко от заброшенной шахты, низкая защитная круглая кирпичная стена которой рушилась, превращаясь в руины на ближайшей к нему стороне.
Она остановилась, посмотрела на него пристально, повернулась и стала приближаться к нему. И он тоже, движимый таинственным порывом, который даже не пытался объяснить, свернул и ускорил шаг, чтобы уменьшить расстояние между ними. Сначала он даже не удивился, что она в такой час бродит по холмам в одиночестве. Вскоре она остановилась, а он продолжал двигаться вперед. В бледном лунном свете и в колеблющемся свете печей он смог лучше рассмотреть её лицо и увидел, что она улыбается нежно, призывно, восхищенно, сияюще, с прежним неизменным почтением и любовью. Он заметил темное пятно на правой щеке, как будто её кто-то ударил, но эта отметина недолго занимала его разум.
Он внезапно подумал о большой вероятности того, что ее отец оставит каждому из своих троих детей неплохие деньги; он думал о ее красоте, о ее робкой хрупкости в обтягивающем черном платье и о ее безмерной и беспрекословной любви к нему, которая переживет все несчастья. Казалось, он погрузился в ее великую страсть (которую он считал вполне естественной и уместной), как в мягкую перину. Какое же счастье жить в безопасности в атмосфере безудержного поклонения, ощущать бурлящий источник страстной признательности, который будет постоянно доступен для повышения его самооценки! Быть всегда уверенным в послушании, подчинении, которые никакая тирания, грубость и прихоти не поднимут до бунта. Посадить её на трон и преклонять колени перед ней. Обладание ее красотой будет для него предметом законной гордости. Окружающие будут восхищаться прекрасной миссис Вулли.
Он почувствовал, что провидение, послав Мэй Дин прервать его очень эмоциональный разговор с Мэй Лоутон, оказало ему хорошую услугу. У Мэй Лоутон были, конечно, свои достоинства, но он не мог быть в ней уверен. Подозрение, что, если она выйдет за него замуж, она сделает это для своих собственных целей, вызывало у него тайное беспокойство. Он боялся, что однажды, может быть, однажды за завтраком, она вздумает посмеяться над ним, потренировать на нем свой дар иронии. Решит показать ему, что, если он воображает, что она его рабыня, он обманывается. В том, что она искренне им восхищается, он ни на секунду не сомневался. Но…
Более того, его необъяснимое поведение сегодня днем могло охладить ее пыл.
Сейчас он стоял перед другой поклонницей, и ему пришла в голову мысль, что через несколько лет он сможет сказать своим друзьям: «Я сделал предложение своей жене в полночь под луной. Не многие мужчины так поступали ».
- Добрый вечер, - обратился он к девушке.
И добавил:
- Мы встречались раньше, не так ли?
Она ничего не ответила, но улыбнулась еще нежней и привлекательней, чем когда-либо.
- Я рад нашей встрече, очень рад, - продолжил он. - Я давно хотел ... Ты должна знать, моя дорогая, как я себя чувствую ...
Она сделала жест, очаровательный в своем сладком смирении, как бы говоря: «Кто я такая, чтобы я осмелилась сомневаться…»
А потом он сделал ей предложение, попросил разделить его жизнь и все такое; и когда он закончил, он подумал: «Вот и все».
Как ни странно, она не ответила, но слегка наклонилась к нему с сияющими счастливыми глазами. У него возникло желание схватить ее и поцеловать, но благоразумие подсказало ему не делать этого. Она повернулась и пошла медленно и задумчиво к шахте. Он шел почти рядом с ней, но в футе или около того позади, ожидая, когда она заговорит. Он смотрел на ее профиль и размышлял, как хорошо ей подходит имя Мэй с его значениями застенчивости и мечтательной надежды, а также скрытого огня и скромности весны.
И пока он любовался ее лицом, и они были все еще ярдах в десяти от шахты, она вдруг исчезла, внезапно, словно по волшебству. По его спине пробежал холод. Он всегда доверял своим чувствам, и поэтому понял, что сделал предложение призраку.
V
На следующее утро - рано из-за раннего завтрака Джима - когда об исчезновении Мэй Дин стало известно, Джиму пришла в голову идея использовать Карло в ее поисках. Ретривер прямиком направился к шахте, и Мэй была обнаружена живой и невредимой, за исключением ушиба лица и растяжения запястья.
Ее самоубийственное падение в шахту было остановлено поперечной опорной балкой, на которой она и лежала. Не было причин, по которым это дело надо было бы предать гласности, и этого не сделали. Это осталось одной из тех тайн, которые скрываются в истории семей, и которые через два-три поколения превращаются в романтические легенды, наполненные дополнительными подробностями.
Лайонел Вулли провел ужасную ночь у себя дома. Он не знал, что и делать. На следующий день Мэй Лоутон встретила его и своим поведением доказала, что эпизод вчерашнего дня не вызвал отчуждения. Лайонел заколебался. Власть над ним учительницы почти восстановилась, и она была бы восстановлена полностью, если бы он не был охвачен лихорадочным любопытством - любопытством узнать, умерла ли Мэй Дин. Он чувствовал, что она действительно мертва, и прожил весь день, ожидая известий о ее внезапной кончине. К ночи его душевное состояние было таким, что он решил пойти к Динам.
Мэй услышала, что он пришел, и захотела его увидеть. Более того, она настояла на том, чтобы встретиться с ним наедине в зале для завтраков, где она возлежала на диване.
Когда в комнату вошел Лайонел Вулли, Мэй, переполненная счастьем, рассказала ему историю своего импульсивного поступка.
- Но потом я встретила вас. Я была так счастлива, - сказала она, - когда узнала, что мисс Лоутон обманула меня.
И прежде чем он успел спросить, что она имеет в виду, она быстро продолжила:
- Я, должно быть, была в беспамятстве, но я чувствовала, что вы были там, рядом со мной. И ах! ответ на ваш вопрос - я слышала ваш вопрос; настоящая я слышал его, но та, какой я была, не могла говорить.
- Мой вопрос?
- Вы тогда, ночью, задали вопрос, не так ли? – она слегка запнулась.
Он вначале опешил, а затем отдался ее безмерной любви, погрузился в нее и забыл о Мэй Лоутон.
- Да, - прошептал он.
- Ответ положительный. О, вы, должно быть, знали, что ответ будет положительным! Вы ведь знали, не так ли?
Он величественно кивнул.
Она задохнулась от восхитительной и всепоглощающей радости.
В экстазе счастья от исполнения её желания, девушка мало задумывалась о том, что произошло ночью на пустоши.
Что касается Лайонела, то он отказывался останавливаться на этом даже в мыслях. И поэтому это странное, волшебное происшествие было проигнорировано, и после десяти лет счастливого брака было постепенно забыто.
Он, деловой человек, и она, с ее увядающей красотой, но по-прежнему пылким, непрерывным поклонением своему идолу, с заботой о полдюжине маленьких детей, старшему из которых едва исполнилось восемь лет, и белыми занавесками на окнах, которые нужно менять каждую неделю, - думаете ли вы, что у них было время размышлять над загадками, которые предшествовали их браку?