Проект по повышению стоимости с прицелом на IPO я любил начать с семинара или, как сейчас модно говорить, брейнсторминга с клиентом (с тех пор, видимо, в мозгу у меня время от времени штормит). Впрочем, некоторые международные консалтинговые фирмы, например, знаменитая на букву М., на этом и заканчивали, и основное их ноу-хау заключалось в изложении мыслей самого клиента на слайдах таким образом, что тот принимал их за мудрый международный advice.
Запомнилось одно такое мероприятие для олигарха Лебедева (не упоминавшегося Платона, а другого - который баллотировался в мэры против Лужкова и подрался в прямом эфире с Сергеем «У-кого-нет-миллиарда-может-идти-в-жопу» Полонским - о последнем я ещё скажу чуть позже). Дирижировали тем семинаром, словно какие-нибудь Слонимский и Пендерецкий, ближайшие соратники Лебедева Каширский и Данилицкий - как и патрон, в недавнем прошлом сотрудники 1-го Главного Управления КГБ СССР. Жаль, не было официальной любовницы последнего - странноватого вида певицы Славы.
Быстро, впрочем, стало ясно, что никакое структурированное повышение стоимости столь, как опять же теперь говорят, рандомного набора активов совершенно невозможно. По какому принципу они покупались, было непонятно: авиакомпании в Москве и Берлине, турагентство, санаторий в Крыму, замок в Швейцарии, газета Evening Standard и прочее. Возможно, по принципу местонахождения Лебедева в разные моменты времени.
Ещё один подобный семинар был устроен по приглашению другого клиента на подмосковном горнолыжном курорте. Как уже говорил, для целей таких проектов мы собирали команды людей из разных отделов, некоторых из которых я почти не знал. На внутренней установочной встрече была, среди прочих, Надя - налоговая менеджер, судя по виду, на девятом месяце беременности.
- Клиент, - начал я - любезно предложил всем нам после семинара покататься с ними. Ну, Вы-то, Надя, - повернулся я к аудиторше - конечно, кататься не будете?
- А почему Вы решили, что я не буду кататься?
Как бывает в таких ситуациях, я в доли секунды понял, в чем дело. Надя не была беременной, она просто была очень полной в талии. Я открыл рот, чтобы ответить, но понял, что ответить нечего - это одна из тех ситуаций, которые в шахматах именуются цугцвангом: любой ход усугубляет твои проблемы. Не говорить же правду: «Извините, я думал, Вы в положении, а Вы...» В общем, я не помню, что сказал (явно что-то очень глупое), но за этот случай мне до сих пор жгуче стыдно.
Теперь о втором волшебном слове - «секьюритизации». Многие на первых порах думали, что это - услуги по организации на предприятии службы безопасности. Ещё у меня был сотрудник со всякими прогрессивными маркетинговыми идеями, в частности, внедривший продвижение наших услуг в интернете по ключевым словам - как только кто-то набирает слово в строке поиска, тут же выскакивает наша фирма ABC. Однажды он пришёл ко мне грустный, сказав, что услуги по секьюритизации не востребованы, поскольку за месяц было только два запроса. После короткого расследования выяснилось, что он повелел промоутерам реагировать на слово «секьюТИРИзация», а таких пытливых, но неграмотных потенциальных клиентов - да, оказалось всего два. Впрочем, потом я неоднократно слышал именно такое произношение незнакомого слова, что говорит о наличии кем-то наверняка исследованных фонетических законов. Точно так же огромное число англичан и американцев средней грамотности произносят “renumeration” вместо “remuneration”, а многие говорят “stragedy” вместо “strategy”.
«Так что же такое эта твоя «секьюри-ти-зация?» - спросите вы. Ответить, не вдаваясь в технические подробности, довольно трудно, но попробую. Если коротко и примитивно, это выпуск банком ценных бумаг под залог банковских кредитов, но не простых ценных бумаг, а разделённых на классы по старшинству - так называемые транши. Целей несколько, но главная идея состоит в том, что какого бы качества ни были лежащие в основе кредиты, держатели бумаг старшего класса не несут почти никаких рисков. Это подтверждается международными рейтинговыми агентствами типа Standard&Poors, Fitch и так далее, присваивающими таким траншам высший рейтинг.
Что не так с этой идеей, доходчиво рассказано в известном голливудском фильме The Big Short. Опять же если кратко, предпосылка, что риск выпущенных бумаг ограничен, скажем тремя процентами прошлых невозвратов по лежащим в их основе ипотечным кредитам - заведомо неправильная. Если происходит какая-нибудь глобальная неурядица (или, выражаясь техническим термином, “shit hits the fan”), то платить перестают все. Иными словами, говно, даже помещенное в красивую обертку, иногда тонет, что бы ни говорила пословица - и уж тогда оно тонет целиком. Именно это стало причиной так называемого subprime mortgage crisis в США, последующего краха банка Lehman Brothers и прочих неприятностей.
«Так что же, - скажете вы с иронической усмешкой - это ты один Саша Ерофеев такой умный, а больше никто не дотумкал - вся эта армия аналитиков, вице-президентов, управляющих директоров и так далее, всех с гарвардами и стэнфордами?» И тут мы подходим к самому интересному.
Конечно, есть и поумнее, и понимали. Но когда играет музыка и все делают одно и то же, получая за это многомиллионные бонусы, то если ты будешь делать то же самое, то и ты тоже будешь получать их хотя бы какое-то время - а там либо ишак умрет, либо падишах и в любом случае потом появится новая игра (см. серию про ГКО или опять же мой рассказ про нигерийских любовниц). Если же ты скажешь, что все вокруг неправы, то, скорее всего, тебя сразу выгонят - или, по крайней мере, ты навсегда обретёшь репутацию чудака и баламута. В общем, это сказка про голого короля: ничто на свете не ново.
Но ещё интереснее другое. Упомянутые рейтинговые агентства, бодро выписывавшие высшие рейтинги облигациям под мусорные кредиты, заработавшие на этом большие деньги и с треском, пардон за другой и опять связанный с физиологией технический термин, обделавшиеся, продолжают свой бизнес. Ни одно из них не разорилось, и очень скоро они будут рейтинговать следующий финансовый инструмент, который ни один нормальный человек понять не может и потому будет верить их мнению.
Поскольку, наверно, даже от таких поверхностных рассуждений многих из вас потянуло в сон, скажу: это я просто хотел сделать каминг-аут. Не в дурном смысле (в ём как раз всё в порядке), а что тоже поучаствовал в этом празднике финансовой инженерии. Втянул меня в это один работавший у меня шустрый юноша, так и назовём его - Ю. Он всегда ходил, как с Библией, с томиком Уоррена Баффета или какого-нибудь ещё финансового гуру в руках, впоследствии буквально задолбал меня просьбами о рекомендациях в американские бизнес-школы, потом уехал в Поднебесную и позиционировал себя в качестве прозорливого и знающего мандаринский язык управляющего инвестициями в китайские компании. В результате средства его инвесторов, в том числе и мои, нажитые непосильным трудом изрядно скукожились, после чего Ю. потерял интерес к Китаю и, почти по известному стихотворению Бродского, уехал в Австралию, где сменил имя на W. (хотя вряд ли знал место из канонического Заходеровского перевода «Винни Пуха» насчёт «Вильям Посторонним»). А коли уж я опять безнадежно отвлёкся, скажу, что смутные сомнения стали терзать меня, когда вместе с Ю. путешествовали по Китаю и в одном городе искали мавзолей какого-то местного древнего героя. Ю. что-то спрашивал всех подряд аборигенов, но те в ужасе отшатывались. Потом он признался, что не знал слово «мавзолей» и формулировал это как «дом мертвого человека».
Но это было позже, а я вернусь к истории. Надо сказать, услуги по секьютиризации не принесли нам больших барышей. Запомнился, пожалуй, только один проект для казахского банка, которым руководил М. - видный назарбаевский реформатор, тоже выпускник МГИМО и, что удивительно, не казах. Доступ к его изрядно обронзовевшему телу мне обеспечил однокурсник - наоборот, чистокровный казах из Алма-Аты, впрочем, гордившийся своим полным незнанием казахского языка.
На установочной встрече М. говорил о важности проекта для банка и, обернувшись на своего заместителя (я до сих пор помню его заковыристое имя), как бы пошутил, что для него он будет означать тумбстоун в одном или другом смысле. Тут надо, наверно, расшифровать, что tombstone (надгробный камень) на инвестиционно-банковском и консалтинговой сленге означает красивую картинку или стекляшку об успешном завершении какого-нибудь проекта. Менее, чем через год этот заместитель скончался от скоротечного рака желудка, после чего я испытал мистический ужас. А потом и вовсе наступил 2008 г., и тумбстоуном накрылся весь наш проект.
Моя же известность на рынке секьюритизации в то время была сродни славе престидижитатора. Ю. снабдил меня хитрой программой, в результате чего на конференциях я мог прямо на глазах у изумленной публике менять на слайдах входные параметры проекта, например, процент просрочки и - брюки превращаются - тут же менялись выходные (размер какого-нибудь там first loss position и прочие хитрые категории).
Примерно то же я проделывал и с третьей темой-кодовым словом: ГЧП (государственно-частное партнёрство), по которой я первый в России стал проводить специализированные конференции аж с 2004 г. Поразмыслив, я решил оставить рассказ о ней на следующую главу, ибо это долгий разговор. Здесь скажу лишь, что на тот момент все постоянно оговаривались: «ГКЧП» (логично - гораздо более понятная аббревиатура), концессионера называли кондиционером, а профессиональный дискурс ограничивался спором, говорить ли ГЧП или ЧГП.
Само-то словосочетание ГЧП, как, собственно, и аглицкий оригинал public-private partnership, не означает ровным счетом ничего. Как вообще принято в современном мире, слова значат нечто совершенно другое, изначально в них не заложенное: в данном случае, строительство и эксплуатацию государственных по сути объектов инфраструктуры частным сектором на частные деньги - а государство или люди платят по факту их наличия в исправном состоянии. В теории эффективность частного сектора - выше, чем государственного, что окупает для общества его прибыль. Но это - в теории. На практике же бывает по-другому, и ещё как бывает, о чем опять же расскажу в следующей серии. Прошу ещё раз прощения за скучные подробности, но без этого не будет понятным дальнейший разговор.
«Гарантированно, что полезно. Главное, чтобы по-честному». Так мы с коллегой расшифровали ГЧП в одном обзоре рынка незадолго до конца моей консалтинговой карьеры. Вот с этим «по-честному» у нас в стране вышла большая загвоздка.
Вторя известному одесскому анекдоту, вы спросите: «И что же, за такие хохмочки дают Нобелевские премии? В смысле, делают партнерами?»
Да, оказалось, делают. Финансовые мои результаты были так себе, и мне, надо сказать, повезло сразу двояким образом. Во-первых, эти трудные для меня годы для всего отечественного бизнеса были, наоборот, тучными (что продемонстрирует очередная интермедия в конце этой части) и международные консультанты могли себе позволить развлекаться штучками типа моих. Во-вторых, как я уже говорил, ведущую роль в моем продвижении в партнеры сыграл начальник нашего отдела Michael Tsarev. По совместительству он был председателем Московского клуба коллекционеров современного искусства, и мы за глаза посмеивались над арт-объектами в его кабинете типа какого-то загадочного механизма типа пишущей машинки на пьедестале. Но Мише нравилась моя активность в новых сферах, статьи, конференции и прочее. Подозреваю, что он видел в этом тоже своего рода перформанс. Так я был отправлен на конференцию начинающих партнеров ажно в город Сан-Франциско, для коей был приобретён смокинг в магазине товаров для театра - впрочем, впоследствии утраченный мной в процессе развода, переездов и иных жизненных перипетий. Остался только совершенно бесполезный широкий красный пояс.
Я говорил в начале этой затянувшейся главы, что партнеры в фирмах «Четверки» - это такие как спустившиеся на Землю как минимум полубоги. Расскажу последний в этой главе эпизод, иллюстрирующий опасность такого самоощущения и одновременно перебрасывающий мостик к теме ГЧП.
Я был уже весьма старшим партнерам (да, у полубогов тоже есть иерархия), когда по проекту платной скоростной дороги «Западный скоростной диаметр» в Санкт-Петербурге, где мы работали на правительство города, ко мне пришёл консультант одного из участников конкурса. Он представлял небольшой инвестиционно-банковский бутик, и я, признаюсь, разговаривал с ним несколько надменно - мол, я-то ого-го, а ты кто?
Это был человек с несколько азиатскими чертами лица, французским именем, но прекрасно, хотя и с небольшим акцентом, говоривший по-русски. В конце встречи я спросил его, откуда у него такой русский.
- Из-за шахмат! - ответил собеседник.
- Вы играете в шахматы?
- Да, я международный гроссмейстер, входил в пятерку лучших шахматистов мира, и у меня единственного в мире положительный счёт игр с Каспаровым.
Я понял, почему мне показалось знакомым его имя на карточке - Жоэль Лотье. Я не Достоевский и не Кафка, так что описать внутреннюю метаморфозу, которая стала со мной происходить, достаточно доходчиво не смогу. Скажу лишь, что я как бы стал стремительно уменьшаться в размерах, подобно Алисе, принявшей снадобье из пузырька. От ощущения собственной значимости не осталось буквально ничего. Я осознал всю гигантскую разницу в наших интеллектах, непостижимую, как расстояние до звёзд.
Дело в том, что я в молодости играл в шахматы примерно на второй разряд, даже пару раз выступал за сборную института на последней доске. Но в тот момент мне было ясно, что если мой собеседник сядет играть со мной без ферзя, не глядя на доску, выпив бутылку водки (хотя я не знаю, пьёт ли он водку)... ну, что ещё придумать? - он все равно обыграет меня десять раз из десяти. Напоследок я с неимоверным трудом взял себя в руки и спросил Жоэля, почему, по его мнению, Каспаров не преуспел в политике. Мы даже немного поболтали об этом.
Спасибо, Joel Lautier, за этот урок, о котором Вы, скорее всего, даже не подозревали!
Интермедия 4
Сделав заявление, что я больше не поэт, тут же, конечно, вспомнил «я больше не бизнесмен» строителя Сергея Полонского, а потом и самого этого Полонского. Где они, яркие персонажи русского бизнеса девяностых - начала нулевых? Всплыл в памяти эпизод на приеме у Матвиенки на питерском экономическом форуме богатого докризисного (в смысле, восьмого года) времени. Приемы эти тогда соответствовали времени и отличались роскошеством. Однажды такой губернаторский приём спонсировал у себя в только что захваченной Новой Голландии тоже канувший в лету бизнесмен Чигиринский. Это было сюрреалистическое зрелище. Руины задрапировали, повсюду выставили артистов с белёными лицами в виде карнавальных персонажей екатерининского бала, а среди них прогуливали лысого сэра Нормана Фостера. Но главное - из-за фейерверков в воздухе густо пахло серой. А приём, который я вспомнил, колоритная и лучезарная губернатор Валентина проводила в Петропавловской крепости. Был шведский стол, и я стоял в довольно длинной очереди за паэльей. Вдруг нарисовался дюжий Полонский со товарищи и потребовал у раздатчика весь огромный казан.
- Зачем Вам??
- А пойду ей вон на пляже под Петропавловкой торговать!
Он оттеснил плечом стоящего первым в очереди совершенно обалдевшего мелкого японца и действительно схватил чан и унёс. Я посмотрел на япошку внимательнее. Это был Фрэнсис Фукуяма, автор знаменитого труда «Конец истории» (да, такие интеллектуалы тогда к нам ещё ездили). А Полонский этот, кажется, и впрямь больше не бизнесмен. Ничего о нем не слышно.