Хотя по само собой сложившейся традиции паломники стараются попадать в Свято-Троицкий монастырь Русской Православной Церкви Заграницей с оказией, добраться туда можно и с терминала Порт Аторити в даунтаун Манхеттена на автобусах компании «Greyhound Lines» или «Trailways». Я так и сделал, впервые отправившись в действующий монастырь на несколько дней с намерением ближе познакомиться с иноческой жизнью. Дорога в сторону Джорданвиля лежит среди полей и невысоких холмов, поросших лесом, минует небольшие городки и после Нью-Йорка, с его сумасшедшим ритмом жизни, кажется добрым вымыслом. Самый большой городок на пути в монастырь - Олбани, столица штата Нью-Йорк, запоминается несколькими готической формы зданиями с серыми и коричневыми стенами, с четко рисующимися на них глубокими барельефами, со скульптурами и с красными и зелёными крышами. Всё это невольно вызывает образы неприступных средневековых европейских замков. За ними на равном расстоянии одно от другого высятся несколько красивых, похожих на коробки, крупных зданий. Рядом несколько небоскребов, типичных для американских даунтаунов. Они разбросаны в беспорядке, поэтому создают впечатление рассыпанных кубиков в детской. Дополняет ощущение сюра огромное круглое, толи жилое, толи индустриальное сооружение. Оно как юла лежит среди кубиков на боку. Хайвеи в Олбани заплелись, замотались в клубок, который кот времени запутывает с самозабвением. Однако один из кончиков этого клубка доводит всё таки до сказочно сверкающего на солнце золотом глав-свечей Свято-Троицкого собора, главного храма обители, ставшей рассадником Православия на чужбине.
Чудо это укрылось среди тихих лесов, чистых озёт и крутых нив для спасения душ отцов основателей, насельников и паломников. Где при всей необычной для этих широт погоде (чуть северней Ташкента) летом температура под сорок не в диковинку, а зимой снега и крепкий мороз напоминают среднюю полосу России. Несколько ступенек с дороги и гости направляются по прямой дорожке к мощному порталу паперти собора 1946 года постройки. Храм вздымается ввысь ровными молитвенными языками пламени куполов. В прочном основании его, в подклетах, в блаженном упокоении и глубоком безмолвии под мощными сводами лежат мощи православных молитвенников, в том числе в мраморном саркофане много потрудившегося для спасения православных митрополита Афанасия. В самом храме царит полное благолепие. Все стены и своды расписаны мастерами под руководством иеромонаха Киприяна. В центре храма трёхярусный резной, в золоте иконостас, по сторонам шитые золотом же хоругви, у клиросов светящиеся киоты с большими иконами Богоматери с младенцем и Пресвятой Троицы. По периметру множество святынь, принятых в качестве подарков от верующих со всего мира. Здесь большой исторический Образ преподобного Иова, игумена и чудотворца Почаевского, великолепной работы резные и золоченые ковчежцы с частицами мощей и иконы прославленных на Руси святых угодников, преподобных и святителей, мучеников и блаженных юродивых Христа ради, общая ежевечерняя молитва к которым после полунощницы достигает небес. Во время этого священнодействия я каждый раз с волнением чувствовал трепет крыл ангелов и благостное растворение горних воздухов. Тогда воздух будто бы сам по себе колышется в возношении имен преподобных "...преподобный отце Сергие, моли Бога о нас, святая блаженная Ксения Петербургская, моли Бога о нас... все святые, молите Бога о нас!" Общее радостное кружение широких монашеских одежд, в единодушном покорном смирении трепетное челобитие, ласковое целование благолепных ликов и единое воздыхание о спасении приводит в молитвенный восторг. Это таинство омывает благодатью всех участников, напрочь забывающих при этом о суете городов и потоках машин.
В первый вечер мне не спалось и я с Валерием, семинаристом первого года обучения, до поздна гуляли по пустынным, неосвещённым дорожкам вокруг монастыря. Чернела остывающей топкой ночь, воздух под ногами пульсировал весело мерцавшими светлячками, а звёзды над головой щекотали душу. Всё было полно безмолвия. Но мой собеседник не замечал чудес, он был смущён и занят мыслью о том, что "надо спасать душу, - вот главное!" Его занимал грех мира сего "...как можно смотреть на современную систему образования, - сокрушался он. - Двенадцатилетних девочек обучают нынче надевать презервативы на модели мужских членов. Это здесь в программе борьбы со спидом. А напиток кока-кола, тоже бесовский..." Он упоминал какую то зубную пасту и ещё что то. То есть всё это обязывает его что то делать, но он не знает, как поступать, что делать и бредит наяву... потом он рассказывал, что многие семинаристы не смогли устроиться в миру, поэтому спасаются тут в монастыре. Вообще много молодых ребят, не желая возвращаться в Россию и убедившись, что и в США для них нет достойного дела, крутятся в монастыре. А студенты, которых семинария приглашает из России для учёбы, приезжают, но устраиваются в других местах. В прошлом году, например, таких было двадцать три человека. И понятно, почему, говорит Валерий. В семинарии хороших преподавателей нет, исполняют послушание монахи, лекции они часто не преподают устно, а читают по книгам. Позже ешё один семинарист критиковал при мне устав Церкви: "если все службы, положенные по канону для чтения, вычитывать в течение дня - не хватит и суток. Это указывает на кризис церковного устройства и смущает молодые, ищущие умы, а иные из них видят в этом заботу ума церковников более о формальном, нежели о сути..."
Меня определили на второй этаж четырёхярусного келейного корпуса, где на первом находится книжная лавка, кухня и столовая человек на сто-двести, далее типография Иова Почаевского, откуда выходит много душеспасительной литературы, рассылаемой по всему миру. На втором этаже расположены административные помещения, кабинет владыки Нью-Йорского и Сиракузского, преосвященного Лавра, его приватные помещения, часть типографии, посылочная, комнаты для работников, среди которых, кстати, много чехов (владыка Лавр сам родом из Чехии), ещё есть комнаты богомольцев, прибывших издалека, на третьем этаже и под крышей в мансарде маленькие рабочие помещения, мастерские портного, сапожника и уютные кельи монахов, людей пришлых со всего света. Духовная семинария находится в отдельном корпусе.
На завтра во время литургии мне пришлось получить от местных обитателей урок смирения. И вот как. Считая, что храм - тело Господне и Дом молитвы к Отцу светов, я пробираюсь по привычке вперед, к правому клиросу, поближе к алтарю. Осматриваюсь и замечаю определённый порядок: все женщины в чистых светленьких платочках, свежие и румяные как после бани, стоят с левой стороны. Справа, ближе к иконостасу бородатые мужи, архимандриты и иеромонахи, далее рясофорные монахи, ближе к выходу послушники, у выхода прихожане, паломники и гости - любопытные американцы. Так вот, не замечая своего излишнего рвения и любопытства, не осмотревшись, прохожу я вперёд и явно чувствую вокруг атмосферу недоброжелательности и даже угрозу. Стремительной походкой ко мне подходит монах и чуть не сталкивает своим животом. Я отступаю, а он демонстративно встаёт точно на моё место. Хорошо, думаю, есть повод для смирения. Спасаюсь. Тут из алтаря выходит с кадилом диакон, спускается с солеи вниз, чтобы покадить святыни и прихожан. Понятно, все отступают к центру, освобождают ему путь. Шагаю назад со всеми и я, но видимо, недостаточно далеко или недостаточно покорно, и меня сердито с силой отдёргивает какой-то согбенный монах (откуда, думаю, столько силы у старца). При этом кадящий запускает в меня взглядом пучок огненных стрел. Я сбит с толку, смущённый пячусь без надобности. Чувствую, уже негде поставить ногу. Сзади кто-то строго шипит: "Стой, молись!" Удивляюсь про себя, как же ж молиться, коли по церкви гоняют. И вспоминаю старую мудрость "В чужой монастырь со своим уставом не ходят." Смиряюсь, терплю, спасаюсь.
Потом я разговаривал со своим другом, художником Дмитрием Шибаевым, он нашёл в Троице временное пристанище по благословению владыки Илариона. Так и он, Дмитрий пережил здесь подобный опыт. Сначала его шуганули из женской половины в церкви, а в столовой один монах ему посоветовал садиться там, где будет свободно, но другой распорядился перейти к столу работников и гостей.
Да, в монастырь лучше приезжать на богомолье по благословению духовника. Первые три дня в Троице по уставу вас могут оставить наедине с собой, а на третий-четвертый попросят о помощи. Тут есть огород и пасека, есть нужда в работе в поле и на сенокосе. Места роскошные, природа щедра на дары. Монастырские территории занимают 900 акров. Есть несколько рыбных озер и монахов на них допекают неутомимые бобры. Меня предупреждали, что в нижнем озере купаться следует осторожно, так как в нём водятся большие черепахи. У них не пасть, а клюв, которым они могут перекусить дюймовую палку, не говоря о пальце. Во время прогулок по лесным дорожкам встречаются змеи, зайцы, белки и хомяки. А большие чёрные орлы постоянно возносятся по спиралям на восходящих воздушных потоках, утверждая присутствие силы на земле и на небе.
Ребята мне рассказывали, что совсем недалеко от монастыря расположено имение Мстислава Ростроповича - Галино, по имени его жены. Что Ростропович подарил монастырю электронное устройство для игры на колоколах, но монахи им не пользуются совсем, так как механическое звучание ужасно и никак не сравнимо со звучанием и музыкальной мелодией ручных бил. Рассказывали и забавную историю об известности. Когда после покупки земли по соседству с монастырём маэстро впервые приехал знакомиться, собрались все и он, персонально каждому подавая руку, выразительно повторял: "Слава!" И когда подошла очередь старшего богомаза, отец Киприян спросил его: "Скажите, Вы так умилительно произносите "слава, слава" - Вы очень любите её, славу?"
В общем, за три дня, что мне посчастливилось провести в монастыре, я успел поближе познакомиться и поговорить по душам с несколькими монахами. Первым оказался "грешный раб", как он себя назвал, Ефимий. Лёгкий человек лет двадцати пяти. Из Австралии. Окончил в Троице духовную семинарию и уже два года в рясофорных монахах исполняет разные послушания. Сейчас по электрической части. Меня интересовало и он с готовностью вспоминал свою Австралию. Что города там расположены в основном на побережье, столица построена не так давно в глубине материка, в ста километрах от Сиднея, с намерением обезопасить себя от непрошенных гостей вроде японцев, которые беспощадно бомбили и торпедировали все живое на побережье в прошлую войну. Ещё он ругал католицизм, признающий папу римского за непорочного наместника Христа. После Ефимия я сдружился с круглым как колобок и добродушным как Карлсон американцем, представившимся мне рясофорным монахом Гавриилом. Ему сорок восемь лет, десять из них он спасается в монастыре. В первую очередь он посетовал на свои формы, но я его успокоил: "хорошего человека должно быть много". Он очень обрадовался, даже рассмеялся и уже потом откровенно рассказывал мне о своих секретах, что никогда до прихода в монастырь не чувствовал любви и заботы, а здесь обрёл всё сполна. Он несёт послушание у церковного живописца о. Киприяна. А в свободное время занимается ремонтом священнического облачения и монашеской одежды. На прощание Гавриил просит не забывать его в моих молитвах и совсем неожиданно желает мне от всей души найти добрую супругу.
Другой рясофорный монах, Борис, родом из Советского Союза, приехал в Америку в начале 70-х. "...грешил страшно, - рассказывал он мне. - Потом, когда узнал, что даже мат - грех, за который придётся отвечать, ужаснулся. К вере пришёл неожиданно, моментально осознал всю свою предыдущую греховность!" В разговоре с ним я впервые прочувствовал, что означает многократнослышанное "фарисеи" и "книжники". Быть может, сам он и не фарисей, но книжный червь, точно. Например, он боится самостоятельно читать Библию, даже Евангелие и святых отцов. Боится самостоятельно осмысливать и по-своему, пусть даже только для самого себя, исполнять заповеди. "Это опасно, - говорит он с жаром, - надо читать трактования богословов и святых отцов. Кто ты такой, чтобы постигать истины, пророк, святой?! Это же откровение, оно должно быть боговдохновенно, а ты, кто ты?!" Он надавал мне книг, "Закон Божий", "Новое учение о Софии-Премудрости Божьей" и др. Всё это очень великодушно с его стороны, но, повторюсь, подозрительно заумно. Эти мои подозрения получили поддержку у одного почитаемого верующими священника: в кругах православных американцев бытует мнение, что на протяжении многих лет со дня основания и до недавнего времени в Свято-Троицком монастыре была настоящая рабочая и молитвенная обстановка, монахи своими силами и старанием вели богатое монастырское хозяйство, а нынче молочное производство передано землякам владыки из Чехии, книгопечатное дело взяли в свои руки нежелающие заниматься хозяйством крещёные евреи. Например, Борис сказал мне, что в монастырь пришёл не затем чтобы работать в поле. Что ж, книги в монастырской лавке стоят довольно дорого. В газете публикуются материалы, касающиеся только обрядов, то есть внешней стороны дела и к письму, редактуре текстов и издательству посторонние не допускаются. Мой приезд в монастырь по благословению владыки, рассказ о Соловецком монастыре и демонстрация слайдов вызвали у группы книжников странную реакцию. Они вели себя со мной настороженно, во всём их поведении чувствовалась ревность и одновременно, опаска. Их выпученные от нескрываемого удивления глаза, вызывали почему то в моём воображении образ филинов, выглядывающих лунной ночью из дупла. Чувствовалась дистанция. Так этот странный образ и маячит в моей памяти до сих пор.
Перед обратной дорогой на прощание побеседовал со мной владыка Лавр. Он подарил "Краткий исторический очерк строительства Свято-Троицкого монастыря" и, благословив, сказал, что двери монастыря всегда открыты для богомольцев. По пути в Нью-Йорк я читал очерк и поражался неисповедимости путей Господних. Вот ведь два совсем простых человека, из крестьян, Пётр Адамович Нижник и Иван Андреевич Колос да присоединившиеся к ним верующие миряне в самые тяжёлые годы Великой депрессии в США и ужасов террора в СССР своими потами полили землю на чужбине и основали на ней монастырь, ставший "в сумеречное наше время, в надвигающуюся "ночь мира", Богом данным маяком Православия"...
В синоде в Нью-Йорке дужурная дама у телефона участливо спросила меня: "Ездили спасаться?" Хорошо, вроде так. А ведь и на самом деле, не пора ли спасаться? Спасать душу. Прямо ставить вопрос: зачем живу и спасаю ли свою душу? Спасаю ли?!
июнь, 1995 год