Читателям: Я не хотела выкладывать всю главу полностью, пыталась написать так, чтобы не пахло плагиатом. Результатом не очень довольна, но лучше не напишу.
Интерлюдия
Мир Мёртвых, сколько существует в Амалирре народов, столько у этого места имён. Периферия, Мёркхейм, Гуллакрайн — самые известные из них. Души всех живых существ, будь то люди, орки или альвы, попадают туда после смерти, а потом отправляются дальше...
Нуриман Эквилиец «Nox Arcantum Boh Libber»
Солнце превратилось в тусклый алый фонарик. Небо на Востоке почернело. Ветер, бывший тихим весь день, пытался наверстать упущенное. С гулом он задувал в руины, метался меж остатков стен и огрызками башен, но в подземелье царило мертвенное спокойствие. Ровно горели длинные чёрные свечи. Рдеющие в жаровне угли бросали инфернальные отсветы на гранитный алтарь и крышку лежащего на нём каменного саркофага. Колеблющиеся тени струились по его поверхности и лицам пятерых, стоявших вокруг алтаря. Четверо мужчин и одна женщина. Не требовалось обладать магическим зрением, чтобы понять: далеко не все из них относились к людскому племени. Остальную часть комнаты окутывал мрак.
Дарик был здесь. Он и крылатая женщина-демоница по имени Лиллис, вместе с двумя колдунами Ночи в пернатых плащах ассистировали Адихмару. Каждый из них держал в правой руке зажженную свечку из особого воска, горевшего дивным и жарким зелёным огнём. Пятым участником таинства был сам Гюлим. Облачённый в доспехи, мрачный и грозный, опираясь на меч, он безотрывно вглядывался в змейки загадочных иероглифов, вившихся по каменной крышке саркофага.
— Двести тысяч дней и ночей…— голос высшего хафаша, обычно холодный, дрожал как натянутая струна,— беспрерывной борьбы…
— Двести тысяч…— повторил он с заметной хрипотцой.— Если каждый проклятый день заменить воином, то я получил бы армию способную завоевать весь континент.
— Он это оценит,— осторожно заметила Лиллис, не сводя с него раскосых тёмно-синих глубоких глаз.
Гюлим словно не слышал. Глянул на Адихмара и кивнул.
— Начинай.
Мастер Теней Адихмар, в чёрном пернатом плаще, стоял перед пюпитром у изголовья саркофага, разглаживая старый пожелтевший пергамент. Рядом, неровной стопкой, лежали книги, среди которых полукровка заметил такие зловещие фолианты «Al-Azifh» и «Deos der Morto».
Адихмар засучил рукава и перевернул часы, наполненные фосфоресцирующим песком. Знаком призвал остальных к вниманию. Медленно и торжественно поднял руки. В правой появился витой чародейский жезл в локоть длинной, в левой — толстая зажженная свеча из алого воска. Низким утробным голосом он прошипел:
— Sharium-shax, ofnat wy a hartt. Apelhi atosh shi…
Дарик узнал язык. Так наставник-некромант разговаривал с древней нежитью. Остальные хором повторили за ним слово в слово. Слегка склонившись над алтарем, Адихмар принялся выводить в воздухе свечёй некий магический символ. Дарик узнавал отдельные знаки, относящиеся к звезде Амнистат, что утром и вечером озаряет небосвод, чётко указывая на Север. Существовала стойкая вера, что она показывает путь Душам в мир мёртвых. Он старательно концентрировался на повторяемых словах, отгораживаясь от мирских мыслей воображаемой стеной.
Страшно было предположить, к каким жутким чудовищным силам обращался хафаш. Их незримые и пронизывающие потоки циркулировали по залу, формируясь в гигантский смерч, центром которого был алтарь с саркофагом. Дарик чувствовал, как жизненная сила покидает его тело тонким ручейком, стремясь в центр вихря. Из всех заклинателей он был самым уязвимым звеном и имел больше шансов превратиться после в холодный труп...
«Курва! — подумал он вдруг.— А ведь множество магов погибают при обучении. Некромантами становятся единицы из тысяч, но желающих овладеть Тёмным искусством не убывает. Что нас так манит? Неужели опасность смерти лишь добавляет к блюду Могущества изысканной остроты?»
— Shariums-shax,— шипел Адихмар,— ol enf dewsh!
В алых глазах кровопийцы плясали оранжевые огоньки. Он выразительно глянул на Дарика и понятливый полукровка быстро извлёк из складок своей накидки простую латунную чашу. Когда он протянул её Адихмару, тот провёл над ней жезлом, продолжая шептать своё заклинание. К висящей над алтарём восковой гари добавился знакомый железистый аромат. Абсолютно пустая, чаша вдруг начала наполняться густым кармином.
«Кровь улле-Эфеби,— подумал Дарик, крепче сжимая пиалу в руках,— Праведника, отдавшего себя в жертву!»
Адихмар обмакнул конец жезла в пиале. Капли крови не падали, а тянулись следом за жезлом, питая и наполняя чертимый им знак. По чертогу загулял затхлый удушливый ветер. Волосы Лиллис зашевелились, будто живые, перья на крыльях поднялись дыбом.
Руки Дарика затряслись, словно от лихорадки, а зубы начали отбивать мелкую дробь. От магической энергии темнело в глазах и он пропустил момент, когда остальные наклонили свои свечи над чашей. Расплавленный воск потёк в кровь, но не застыл, а удивительным образом с ней смешался.
— O'sh beth,— прошипел Адихмар, опуская жезл,— oshewysh y hlatfashe…
Каким-то чудом Дарик не пропустил этот сигнал. Он послушно перевернул чашу, выливая содержимое на саркофаг. Кровавая смесь заструилась по бороздам загадочных символов вырезанных на его крышке.
— Hibroim! Hibroim! Mulitim! Aghalifh! — хором провозгласили помощники.
Блестящие от пота лица двух колдунов преисполнились мрачного торжества. Гюлим наклонил голову, словно прислушиваясь к чему-то. Лиллис прикусила губу, с опаской посматривая на двери.
Дарик тоже прислушался. Где-то вдалеке, как будто жалобно выла собака. Но откуда ей взяться в пустыне, вдали от людских поселений? Внезапно надёжно запертые створки двери заскрипели, словно снаружи на них навалился кто-то тяжёлый. Со стен посыпалась каменная крошка. Угли в жаровне вспыхнули. Пламя с треском взметнулось к самому потолку и опало, сменив цвет на бледно-зелёный. Зыбкие тени поползли по полу и стенам. Саркофаг задрожал. Крышку пробороздили глубокие трещины. С хрустом она рассыпалась на куски, открывая то, что скрывалось под ней.
Руки Дарика защипало. Он выдохнул из ноздрей облачко горячего пара и удивился, насколько в зале похолодало. Магия, бушевавшая вокруг всего мгновенье назад, вся сосредоточилась в саркофаге. Точнее в его содержимом.
Внутри плескалась белая хмарь, сквозь клубы которой проступали очертания черепа, обломков костей в ветхих останках одежд.
— Государь… — прохрипел Гюлим, застывая в напряжённой позе.
Лиллис посматривала то на него, то, с едва скрываемой гримасой отвращения, на содержимое саркофага.
Полукровка невольно подался вперёд. Припорошенные серым могильным прахом останки, снова напомнили ему о Крассборге. Наверное, пепел так же лежал на руинах и кости погибших. Перед мысленным взором вновь представали лица друзей, родственников и врагов. Первые уже покинувшие этот мир, другие ещё живые. Он устранит эту несправедливость. Для некроманта не существует такой преграды как смерть. Он ещё встретится с Нафилемом из Офира, Аззагур-Беем и другими, недругами из-за которых он полгода провёл в рабской яме и получил меж лопаток клеймо. А из Белого Вепря вынет его чёрную Душу и запихнёт её в маленький тесный горшок.
Совсем другим он вернётся домой. Пройдёт по восстановленным улицам, возможно, найдёт место, где раньше стоял его дом. А потом он поклонится развалинам и зароет под ними Дущу Гантрама. И сегодня он приблизился к этому на один большой шаг. Гюлим прав. Сегодня — Великая ночь!
— O'shbeth, o bosh mash! — завыл Адихмар.— O'sh beth, Sharahash!
На бледном широком лбу хафаша блестели капельки пота, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
Сквозь сжатые зубы Дарика вырвался короткий сдавленный вздох, когда в саркофаге закрутился маленький серый смерч. Он прошел от изголовья к подножью, складывая из обломков и праха целые кости.
— Hooll Sharahash! — вой Адихмара плавно перешёл в скулеж, в котором явственно слышалось исступление.— Hooll Sharahash! Hooll Sharahash...
Окровавленное золотое навершие мягко коснулось черепа. И прямо на глазах скелет охватила красноватая дымка. Она светилась, облекая кости как тело, густела, приобретая форму. Кости обтянула сухая коричневая плоть. Череп начал обрастать волосами и бородой. В край саркофага вцепилась рука, похожая на ветку старого дерева, с длинными загнутыми ногтями. Скрипя и похрустывая от усилия, мертвец приподнялся.
Все, кроме Гюлима, попятились от алтаря. Адихмар обессилено уронил жезл и первым пал перед царём на колени, униженно коснувшись лбом пола. Следом пали ниц колдуны Тени и, с некоторым колебанием, Лиллис. Гюлим со скрежетом преклонил колено и низко опустил голову, держа под мышкой шлем с перьями.
Дарик собирался последовать их примеру, но ноги будто окаменели. В полном оцепенении он стоял и смотрел на мертвеца, а мертвец сидел и смотрел на него. Взгляд пустых глазниц словно парализовал и вытягивал силы. Пиала выскользнула из рук и, подпрыгивая, покатилась в угол.
Зал утонул в тишине. Зулл Саракаш, восставший из мёртвых царь, подтянул под себя ноги и неловко выбрался из саркофага. Встал и осмотрел своё тело. И будто бы только сейчас вдруг понял, что вид у него не совсем свежий. Он взмахнул рукой и претерпел новую метаморфозу. Жёлтые кости оплели красные сетки сосудов, взбугрились мышцы и подёрнулись светлой кожей.
Дарика замутило. Он крепко зажмурился ровно на миг, а когда снова открыл глаза, пред ним стоял живой человек. Высокий, худой, с царственной, широкоплечей осанкой. Чистую белизну его кожи оттеняла длинная черная каракулевая борода. В глубоких тёмных глазах светился дикий восторг. Он запрокинул голову и экзальтированно расхохотался.
— У меня получилось!
Восставший царь посмотрел на Дарика, ткнул в него длинным пальцем и приказал:
— Не дыши!
Дыхание перехватило на полувдохе. Дарик Борагус вытаращил глаза, схватился за горло, с неимоверным усилием пытаясь втянуть в себя воздух. Легкие будто заполняла вода. Он запаниковал, схватился за горло, как рыба, выброшенная из воды, беззвучно открывая и закрывая рот. Тот, кто недавно был ожившим скелетом, запрокинул голову и исторг пронзительный, безжалостный смех.
В ушах полукровки начинало стучать. Сердце разрывало грудную клетку.
«Почему молчит Гюлим?! Почему он не скажет?..»
Он разразился мысленной бранью, проклиная Саракаша и собственную глупость, столкнувшую его с хафашем.
Всё ещё веселясь, Саракаш прошёл мимо него, мягко шлёпая босыми ступнями. Он слышал сухой голос ожившего мертвеца и ответы Гюлима, но не мог разобрать ни слова. Перед глазами начал расплываться красный туман. Он упал на пол, перекатился на спину, хрипя и раздирая шею ногтями.
«Провались ты в Бездну, ходячая мумия! Боги! Ысса и Алуит… Висмах и Таэ...»
В этот момент он осознал, что бесполезно расходует последние миги жизни. Сейчас он умрёт. Возможно, оно справедливо. Он заслужил это. Пусть это будет его наказанием. И наградой.
И вдруг всё закончилось…
***
— Это не мой чертог,— голый царь оглядел зал.— Где я нахожусь?
— Мы в Мааших-Кавыре, хазред,[1]— отвечал всё ещё коленопреклонённый Гюлим.— Крепости, на самой Южной окраине твоих владений. Ты почивал с небольшим пятьсот лет…
— Пятьсот лет?! — лицо Саракаша исказилось.— Боги и Демоны!
Он принялся нервно расхаживать по залу. Какое-то время тишину нарушало его бормотание, шлёпанье босых стоп по камню и тихие хрипы задыхающегося слуги. Лиллис приподняла голову, искоса глянула на царя и усмехнулась, дёрнув уголком губ. Гюлим в ответ погрозил пальцем. Саракаш этого не заметил. Он вдруг резуо остановился и обернулся, взметнув бородой. Благородное чело исказила гримаса недоумения.
— Я помню, последние минуты своей смертной жизни. Мои заклинательные чертоги, где я проводил ритуал во имя Лилл-Абдаара… Всё шло успешно. Я умер, но должен был преобразиться и восстать через пять дней. Что же произошло, почему же я спал мёртвым сном так долго?
— Заговорщики,— Гюлим скрипнул зубами,— пока ты пребывал в беспомощности, хазред, заговорщики уничтожили твоё тело. Они замуровали твой прах в Храме Солнца и закрыли семью печатями, в надежде, что ты никогда не вернёшься. Но теперь ты вновь с нами!
— Заговорщики?! — в глазах Саракаша загорелся огонь.— Кто посмел, замышлять против меня? Имена! Говори! Впрочем нет… Это наверняка те, кому я больше всего доверял. Кого ближе всех подпустил к своему сердцу...
— Песок пустыни засыпал их кости…
— А где сокровища? Где мое Сердце, где знаки царской и жреческой власти?! Они добрались до них?!
Гюлим промолчал, виновато опустил голову. Саракаш понял.
— Пусть Души предателей думают, что надёжно укрылись от меня за пологом Смерти. Скоро я вызову их для ответа. Что же сокровищ… из всех богатств мне дорого одно Сердце. Его я непременно разыщу и верну.
Полным царственного величия жестом, он вздёрнул лицо. Он простёр руку над склонённым хафашем так, словно по мановению его длани должны двинуться несметные армии.
— Встань, мой верный Марустаф Гюлиман! О-о, да! Я чувствую, как ты преобразился! Сбросил с себя человеческую шелуху... Ответь, кто все эти живые, распростёртые ниц?
— Все твои верные слуги, хазред. Они помогли мне вернуть тебя и я собирался их наградить… Но, вон тот, кажется, уже мёртв…
Саракаш сухо и холодно рассмеялся.
— О нет, толковые слуги мне ещё пригодится. Да, они слишком полезны, чтобы я ими разбрасывался!
Он щёлкнул пальцами и приказал:
— Дыши, раб!
Тело Дарика изогнулось дугой, глаза широко-широко раскрылись. В следующий миг он обмяк, судорожно и громко дыша. Саракаш отвернулся от него, повернулся к остальным.
— Мы не забываем и не прощаем. Воздадим каждому по делам!
— Ты расскажешь мне всё, Марустаф,— деловым тоном принялся он раздавать указания.— О тех, кто предал меня и тех, кто сохранил верность. Потом приведёшь мне пятерых молодых и здоровых рабов, я должен восстановить свои силы. Найди мне чтеца, я хочу знать всё, что произошло в мире за эти годы.
Саракаш поглядел на свои голые ноги, переступил с одной на другую и тем же тоном добавил.
— И одень меня.
***
Боль. Страх. Темнота.
Чёрная вода сомкнулась над головой, глуша звуки. Где-то там жарко и весело горела титланская галера, подсвечивая всполохами вытянутый силуэт «дракона», преследующего уходящую жертву. Дарик видел, как две дюжины его вёсел дружно опускались и падали всего в метре над головой. Он пытался дотянуться до них. Жаждал выбраться из солёных оков, вдохнуть дым и гарь морской битвы. Там за кромкой воды оставалась его жизнь, мечты и надежды, которым не суждено было сбыться. Он умирал.
Внезапно ворвавшийся воздух, едва не разорвал лёгкие. Он ощутил гарь, не понимал, что вытащило его на поверхность. Жадно открывая рот, как выброшенная из воды рыба, он чувствовал, что его куда-то несёт, но сил сопротивляться течению не было. Сердце неистово колотилось.
«Я жив? Жив!»
И тут он понял, что несут его не морские волны, а сапоги скребут носками по каменным плитам. В этот момент его грубо швырнули вперёд. Он упал. Столкнулся со стеной. Давнее воспоминание окончательно улетело. Ропот моря превратился в чьи-то спорящие голоса.
—… Их не хватит для утоления хазреда, но если прибавить к ним твоих пленников Гарпия…
— Царица Гарпия! — сердито поправил женский голос.— Они принадлежат мне! Только я могу решать их судьбу!
— Стоит заплатить малым, чтоб получить…
— Я уже достаточно заплатила. Где бы этот стервятник был без моих пташек!
Дарика трясло. Шум в голове путал мысли, не давая узнать собеседников. Смысл разговоров не до конца доходил до него. Пошатываясь, он приподнялся. Встал, держась за холодную стену руками.
—…У бохмитов есть чудесная притча, о медяке нищего. Преподнесённый ко времени он вернулся к нему в…
В этот момент полукровку громко вытошнило на собственные сапоги. Спор оборвался. Он приподнял голову, слыша, как бушует непогода за стенами. Собеседники смотрели на него. Одним оказался Адихмар. Другой была Лиллис. В тёмно-синих глазах полуптицы проступало какое-то странное выражение.
— Хорошо, сладкоголосый ты, соловей,— сказала она, поворачиваясь к Адихмару.— Можешь взять старого сыча. Сокола же не тронь. С этой пташкой я хочу поиграть сама.
— Мудрое решение, ханум,— проговорил он.— Если нам предстоит зайти в клетку ко льву, то пусть он будет хорошо сытым.
Он говорил и смотрел на Дарика, а Дарик смотрел на него и не видел в его глазах ничего кроме лёгкой брезгливости и безразличия. Ни капли жалости и сочувствия, но полукровка был этому рад. Жалости к себе он бы не вынес.
Глупец, возомнивший себя кем-то большим! Он не особенный, но лишь один из многих. Как зуб акулы, отлично умеющий рвать и кромсать. Потери его никто не заметит. Ну, разве что акула расстроится, что некоторое время не сможет рвать и терзать жертв как прежде.
Держась за стенку, он побрёл прочь, сгорая от злобы и ненависти к самому себе и всему миру. Хотелось скрыться. Забраться в самую дальнюю часть руин, засесть в темноте, в тишине и подумать. Разобраться с самим собой.
***
Заклинательный зал заполняли безмолвные люди, стоявшие вдоль стен. В воздухе ещё живо ощущалась оставшаяся после обряда причудливая вонь, образованная смесью запахов крови и благовоний. В медных треногах ревело синее пламя. Вскрытый саркофаг лежал на столе, пол устилали обломки. Но самой жуткой деталью обстановки были безжизненные человеческие тела распростёртые на полу. Дарик искоса поглядывал на застывшие в гримасах боли и ужаса лица. Вниманием же остальных полностью владел Зулл Саракаш, восставший из мёртвых царь, расхаживающий по залу туда-сюда. Края золотой мантии колыхались в такт шагам.
Дарик смотрел на него, то не мог отделаться от ощущения, что видит два лица одновременно. Первое — освещаемое призрачным синим светом волшебного пламени, то с одной, то с другой стороны — надменное, с чёрной окладистой завитой кольцами бородой. Второе — дряхлый человеческий череп, с седыми клоками волос — просвечивало из-под первого, как луна сквозь шелковую штору. Видит ли это ещё кто?
— Вы, наверное, удивлены, что я встречаю вас не на троне,— тихо заговорил Саракаш, обращаясь сразу ко всем.— Я специально избрал место, где очнулся от сна длинной в пять сотен лет. Враги мои полагали наивно, что я повержен, умер и навеки останусь в объятиях Смерти. Но, вон он, лежит мой пустой гроб — Смерть больше не имеет надо мной власти! Это ль не доказательство безмерной силы, что подчиняется мне?
В карих глазах Саракаша заплясали синие огоньки. Он распростёр руки, как словно бы собирался обнять всех, стоящих у стен.
— И я приветствую вас,— произнёс он,— пришёдших ко мне уже сейчас. Вы станете свидетелями моего нового восхождения. Каждому будет воздано по заслугам.
По рядам пролетел тихий шорох и бормотание. Царь посмотрел на Гюлима, замершего справа от алтаря.
— Мой верный Гюлимани,— прошептал он.— Подойди ко мне. Ответь: почему ты ждал пятьсот лет, прежде чем вернул меня?
— Хазред! — чешуйки на броне полководца тихо звякнули, когда он опустился на колено.— Всё это время я сокрушал ваших врагов и искал способ…
— Искал способ, но нашёл себе орлицу по сердцу.
Саракаш отвернулся, двинулся вдоль круга и остановился перед черноволосой женщиной, чья короткая туника не могла скрыть ни соблазнительной фигуры, ни сложенных за спиной черных пернатых крыльев, ни длинных и стройных ног, переходящих в хищные орлиные лапы.
— Любовь к женщине порой удерживает сильнее самых прочных цепей,— глядя на неё произнес Зулл Саракаш.— Трудно оторваться от гранатовых губ и жемчужных грудей… в её жилах кровь демона, а демоны бывают очень горячи. Может, это она сдерживала тебя это время?
— Разве может что-то остановить самого Мустафу аль Гюлима? — вкрадчиво спросила женщина-птица.
Возмущённый военачальник вскочил, бряцая ножнами и броней.
— Меня ничто не способно сдержать, хазред!
— Я посмотрю,— тихо пообещал Саракаш,— так ли ты хорош, как и раньше. А ты, абасса, носительница демонской крови, чего от меня хочешь? Я не поверю, что ты здесь по какой-то любви…
Женщина горделиво вскинула голову.
— Моё имя Лиллис по прозвищу Гарпия и я повелительница ийланов. Я не последняя наглисс и сведуща в тёмных таинствах. Благодаря мне Гюлим нашёл способ вернуть тебя к жизни. Любовь к тебе, хазред, и правда, здесь не причём. Ты спрашиваешь: зачем я это делаю? И я отвечу: потому, что мне это выгодно. Взойди на вершину славы, хазред! Пройди из конца в конец этот край, а я буду править обломками.
— Я буду следить и за тобой тоже,— пообещал Саракаш.— Верность способна возвысить больше любого из смертных царей. А измена — низвергнуть в самый нижний круг Бездны. Скоро все народы Ночи присоединятся ко мне… я не оставлю им выбора… Под наши знамёна встанут хафаши и эламеи. Я призову целую армию мертвецов…
Саракаш обошёл зал по кругу, внимательно оглядывая лица. Задержался возле женщины, чью нижнюю половину лица закрывал красный шелковый платок. Её щёки и лоб покрывала замысловатая татуировка, злые болотные глаза смотрели собранно и внимательно. Множество костяных амулетов побрякивали на её поясе при малейшем движении. Ведьма, почитающая старых богов. О её месте в иерархии можно было судить по большому изогнутому обсидиановому ножу с костяной ручкой.
— Наглисс,— узнал он.— Общие боги по-прежнему объединяют нас?
Наглисс степенно и молча кивнула.
Он снова пошел по кругу, неожиданно остановился подле Дарика и повернулся к нему. Дарик вздрогнул, попытавшись и не посмев сделать шага назад. Он побледнел, отчего шрам на щеке стал чётким и резким. И хоть в заклинательном зале не могло быть сквозняка, ощутил озноб, на краткий миг, заглянув в глаза восставшего мертвеца.
— А-а, вот и ты, мхаз. Надеюсь, ты не держишь зла на недавнее недоразумение?
Дарик покосился на трупы.
— Моя жизнь, в твоей воле, хазред.
— Как тебя зовут?
— Дарик Борагус.
— Гюлим говорил, ты удачлив, когда надо что-то украсть, или кого-то убить, Дарик Борагус. Любишь убивать? У Зулла Саракаша не удастся бездельничать, тебе предстоит много работы...
Он перешёл к следующему, коим оказался мужчина, облачённый в длинный халат с широкими рукавами, вычурно-алого цвета.
— А ты…— Саракаш приспустил веки, вглядываясь в его моложавое лицо, с окладистой бородой и кожей бледной, как жемчуг.— В тебя чувствую носителя Тёмного Искусства. Ты — некромант. Как твоё имя?
— Сухрай-Шах, хазред.
— Почему же ты здесь?
— Атраванский шах отнял у меня всё и отправил в изгнание. С чего вдруг мне помогать ему, или этому защитнику престола и черни Коэне ибн Шари?
Глаза Саракаша превратились в две узкие щёлки, горящий в жаровне огонь играл на его лице причудливыми тенями.
— Почему ты называешь себя шахом, Сухрай, в твоём роду были цари?
— Моим предком был чародей Арушак Сагур — первый шах Кадамана!
— Арушак? Я знал одного Арушака…— глаза Саракаша в задумчивости сощурились, как если бы он пытался вспомнить нечто очень давнишнее.— Он призывал демонов пустыни ещё будучи учеником.
— Это он!
— Арушак,— припомнил Саракаш, медленно раскрывая веки,— которым был вторым по величию чародеем Мааритского царства…
— Именно так, хазред! — розовея от гордости, подтвердил некромант.
Глаза царя злобно расширились.
— Арушак, — тихо продолжал он,— который предал меня и не дал закончить обряд…
— …
Успев раскрыть рот, некромант подавился невысказанными словами. В свете синего пламени он стал похожим на мертвеца.
— Но…— хрипло выдавил он,— это же был не я… я уже доказал свою верность!
— Доказал,— бесцветно бросил Гюлим.
Лиллис по прозвищу Гарпия, замершая рядом с ним, согласно кивнула. Дарик, посматривающий на трупы, бросил на Саракаша быстрый взгляд и отодвинулся так далеко, как только мог.
— Предательство, оно как гниль,— продолжал Саракаш, в чьём тихом голосе отчётливо зазвучали гнев и презрение.— Убивает любое, даже самое крепкое дерево. И всё, что произрастет на том месте, тоже поразит гниль. И единственный способ спасти остальной сад, это вырвать больное древо вместе с корнями. И уничтожить всё, до крохотного отростка.
Он раскрыл рот и совершил странный жест, как будто что-то выплюнул на ладонь и запустил в небо.
Некромант вздрогнул, как от удара, завопил, протяжно и страшно. Попятился до тех пор, пока не упёрся спиной в стену. На его белой коже появились и быстро расплывались тёмные пятна. Сотрясаясь всем телом, он поднёс к лицу руку, и увидел, как чернеет и отваливается от неё плоть. Он закричал снова, но в крике его не было уже ничего человеческого.
— Сгори!
В тот же миг фигуру Саракаша окутало пламя, настолько жаркое, что Гюлим и Лиллис отпрянули в стороны. Наглисс отвернулась, загораживая локтем лицо. Дарик зажмурился, оступился и едва не упал.
Крик Сухрай-Шаха перешел в невразумительное бульканье и затих, но не утихли его страдания. Из носа, ушей, глаз и рта его текла кровь. Плоть сходила пластами. Вскоре на его месте стоял трясущийся костяк, с которого яркими тряпками свисала одежда. Запрокинутый череп с отвисшей в немом крике нижней челюстью отвалился. Мгновением позже рухнул и распался весь остальной скелет. Завёрнутый в тюрбан череп откатился к алтарю.
Пламя вокруг Саракаша пропало, словно его и не было. Он стоял перед ними целый, невредимый и голый. Вся одежда превратилась в горелые тряпки.
— Глупец,— тихо и равнодушно сказал он черепу некроманта.— Требуется нечто большее, чтоб навредить мне…
И приказал в пустоту.
— Пусть рабы уберут мусор.
_______________________________________
[1] государь