Прогулка в прощёное воскресенье

Алексей Николаевич Клыков
 По земле шествовал  март, было прощёное воскресенье. Фома Иудин прогуливался по улице, и решил пройтись по любимому Балтийскому пирсу,  погода стояла прекрасная, и на душе было сегодня особенно светло. Чтобы оказаться на пирсе, нужно было пройти мимо одного из местных храмов, где сегодня была праздничная служба.
 Фома был человеком не религиозным, в церкви он не ходил и по монастырям не ездил,  но была весна, замечательный тёплый день, и ощущение радости наполняло и его сердце.
 Колокольный звон смешивался с воздухом, создавая приятную дурманящую смесь.
  Щурясь, Фома не без удовольствия взглянул в небо.
 - Иудин,  - внезапно окликнули его, - это ты?
 Фоме пришлось на время забыть о небе, и вернуться к земным делам. Перед ним стоял, вполне респектабельный мужчина, видимо ровесник Иудина.   
 Черты окликнувшего казались знакомыми,… конечно, это же Серафимов, они когда-то учились в одном институте, были приятелями, потом разладили, даже подрались, и вот через столько лет новая встреча.
 - Подавать тебе руку, конечно не стоит? – Сказал Пётр Серафимов.
 - Не стоит, - подтвердил Фома.
 - Как поживаешь?
 - Не плохо. Ты, по-моему, тоже не бедствуешь?
 - Это верно, грех жаловаться.
 - Ну, ну.
 - Гулял, смотрю ты, дай думаю, окликну.
 - Зачем?
 - Поболтать, всё-таки вместе учились, общались.
 - К сожалению.
 - Ты, как и прежде нетерпим к чужим ошибкам.
 - Для тебя всего лишь ошибка? – холодно произнёс Фома.
 - Не нужно быть таким суровым к промахам других.
 - То, что случилось десять лет назад, для тебя лишь  промах?
 - Но ведь и не вселенская трагедия, - ответил Пётр.
  Иудин взглянул на Серафимова, да, то, что случилось десять лет назад, для этого холёного типа, не трагедия, а просто промах.
 Всё, в самом деле, начиналось безобидно, молодость, дружба, любовь. Их роман со Светой, был бурным страстным, помимо любви, между ними было невероятное доверие, когда каждый был готов умереть за другого. Смешно, наивно, но всё было именно так.
 Серафимов входил в их компанию, человек не яркий, без особых талантов, но цепкий и знающий что он хочет.
 В тот вечер была вечеринка, в комнате которую снимал Иудин, собралось много людей: здесь были и их приятели, и те, кого Фома видел впервые.
  Было весело и шумно, подходили новогодние праздники, и собравшиеся делились идеями, как лучше провести грядущие весёлые деньки. Одни предлагали ради смеха организовать фирму дедов морозов и снегурочек, другие выдвигали идею стать приглашенными гостями, один местный богатей доплачивал пришедшим на его новогодний банкет людям, для того чтобы его мероприятие было самым многолюдным в округе.
 Фома и Света не вникали в эти разговоры, они беседовали стоя у окна.
 - Пойдём на крещение к озеру?- предложила Света.
 - Хочешь искупаться в прорубе, чтобы смыть грехи? – усмехнулся Иудин.
- Может быть, это никогда не бывает лишним.
 - Грешница ты моя, - сказал Фома, и нежно поцеловал подругу.
 Потом веселье продолжалось, Фома видел как его подруга, сделав самодельные сигареты, закурила сама, и угостила нескольких гостей, но Иудин не обратил на это внимания, ведь было так весело, так хорошо.
 Вечер кончился замечательно, а впереди было много таких вечеров.
  Но вскоре разразился скандал, в сигаретах, которыми Света угощала гостей,  были наркотики, не сильные, но всё же.
 Обо всём доложили в деканат и ректору, вокруг этого случая поднялся шум, и Света решила уйти из института.
 Фома старался поддержать подругу, но видимо, делал это недостаточно активно, девушка стала чувствовать себя одинокой и не нужной.
 Отправившись в крещенскую ночь к озеру, в основном молчали, глядя на то, как от внезапного потепления треснул лёд, Света поёжилась, ей показалось, что такая же трещина может вскоре пройти между Светой и Фомой.
 Иудин не почувствовал и не увидел этого. Всё вроде бы шло как обычно, Фома и Света встречались, общались, но оказалось, что девушке этого было недостаточно, жаль, Фома Иудин понял это поздно.
 Жизнь продолжалась, Фома учился, Света работала, она не хотела встречаться со своими бывшими однокурсниками, с которыми продолжал общаться Иудин, не стремился сходиться с её новыми друзьями, незаметно их пути разошлись.
 Позже ему сказали, что Света уехала, куда никто не знал.
 Потом, Фоме стало известно, что в деканате, про то, что случилось на вечеринке, узнали от Серафимова.
 Встретив Петра на лестнице института, Иудин схватил его за грудки, и хотел было ударить, но не сделал этого, ведь ничего уже нельзя было изменить.
  Вскоре учёба подошла к концу, и пути дороги бывших студентов разошлись, Серафимов и Иудин ни разу не виделись за эти годы.
 И вот они встретились снова, что не доставляло Фоме особого удовольствия, но делать было нечего.
 Иудин уже не испытывал к Петру былой ненависти, тот просто был воплощением той страницы из прошлого, которую Фома не пытаясь вырвать, всё же вспоминал очень редко.
 - Что случилось, то случилось, - сказал Серафимов, - жизнь продолжается, я лично прекрасно устроился в Питере,   
 - В том, что ты прекрасно устроился, я нисколько не сомневаюсь, - ответил Иудин.
 - Да, не жалуюсь, работаю в отличной фирме, престиж, перспектива. Но ты, как я слышал, тоже в порядке: стал отцом семейства, работаешь в областном центре, купил квартиру,  в Балтийск приезжаешь лишь изредка, всё точно?
  - Точно, - подтвердил Иудин без особого энтузиазма.
 - Вот видишь, - усмехнулся Пётр, - мы с тобой хорошо устроились в этом суровом мире, а прошлое, да что прошлое, что было, то было, часто ли мы о нём вспоминаем?
 Иудин молчал, в самом деле, подумалось ему, в своё время он даже не попытался разыскать Свету, пусть бы он впустую потратил время, не найдя её, пусть, но ведь даже не было попытки.  Девушка исчезла, и он довольно легко смирился с этим, сказав себе, она так решила, и надо уважать её выбор.
 - Ладно, - сказал Серафимов, - мне пора, может быть, когда-нибудь ещё увидимся.
Он стал удаляться от Фомы, и вдруг обернувшись, произнёс:
 - Говорят, что сегодня нужно друг у друга просить прощение, словом, прости меня, если что.
 Была ли в последних словах Серафимова, издёвка, или он говорил искренне, Фома Иудин не знал, да и не хотел знать, ему подумалось про другое: не о том, способен ли он простить кого-то, а о том, заслуживает ли прощения  сам.