Конкурс Копирайта -К2
Автор – Уошбурн – Бонс Билли http://proza.ru/avtor/billibons
Я как лист на ветру, смотрите как я парю …
Хобан Уошбурн, который еще не родился.
Вот я, тот кому захотелось с разбега бухнуть по клавишам. Вальс. Чтоб юбки кружились, а туфельки стучали по выгнутым плитам маленькой площади. И чтоб ребятня, асинхронно терзающая несчастное пианино под неодобрительные взгляды редких прохожих, повисла вокруг и смотрела с завистью. И чтоб дождь перестал. И ветер. И солнце глянуло и высушило морось. Или вальс? Или «Мое сердце горит»? На форте и во всю глотку?
Вот я крабик, и Мауна-Кеа моя родина. Вы думаете, что самая высокая гора на Земле - Эверест? Да нет же! Это не так. Самая высокая гора Мауна-Кеа. Вы видите, только часть, остальное под водой. Но все вместе десять километров. В явно-неявном виде, они есть, эти десять километров?
Крабиком маленьким, никчемным, я жил в сердце могучей цивилизации. У подножья великой горы. Я не слагал гимны о пионерах, вышедших на сушу, не таскал блоки для обустройства каменного улья, не охотился на мальков. Я был альпинистом. Я карабкался по склонам, стремился к вершине и всегда падал, падал, даже не добравшись до пика, к поверхности воды. Меня утешало знание, что мы, кучка атомов, прилетевших неизвестно откуда и вечно живущих в нашей локализовавшейся точке. Когда очередной круговорот замкнет меня в существо, которое может бухать по клавишам, я пойму как высока Мауна-Кеа на самом деле и даже смогу посетить ее на самолете. Крабик разбиться не может. Он будет падать, падать, бесконечно падать домой, в бездну, где станет на ноги и снова начнет карабкаться. А бухающий по клавишам не разобьется на Европе. Он будет парить прыгнув с вершины, сквозь плотные одеялистые облака и темный редкий свет, и никогда не будет у него скорости, чтоб разбить голову о темные скалы. Никогда.
А разбиться иногда хочется. Как минимум иметь возможность. Спасибо тебе хрен знает кто, что я не краб и не живу на Европе. Здесь можно разбиться, и от этого желание лезть острее.
Во сне ветер в скалах всегда пронизывающе холодный. Спишь в полной выкладке, сирена, бежишь, напарник, отмашка, через полторы минуты твой вертолет в воздухе. Лучше через минуту. Шесть минут, бесконечные отбивки репортов в шлеме, клип безумного абстракциониста на мониторе, нет-нет не пугайтесь, это всего лишь показания приборов, и ты у скал. Где стреляют, где ждешь ракету, где ветер, что бросит тебя на камни, погнёт, скорёжит, винт, острие удара, удар плавно смажет тебя вместе со сталью и каменой крошкой в единое целое. И сплавит до пугающей однородности в обгоревшую золу. Когда-то было так, но не сегодня.
Сегодня перед Жориком на столе лежала папка бумаги и на верхнем, девственно чистом листе не была нарисована ни одна завитушка. Ни одной цифры, ни имени переменной. Что было необычно. Лист должен содержать миллиарды черточек, перечеркнутых линий, вензеля сумасшедшего художника, наспех записанные телефоны доставки с неразборчивыми именами, много зачёркнутого, неоконченные таблицы и другие детали. Лист был абсолютно чист. Три монитора трепетно ждали пока Жорик продолжит записывать код. В огромной, почти квадратной комнате где он сидел, было шумно. Так всегда, когда у тебя нет собственного кабинета, и пара десятков инженеров находятся вместе. Всегда есть кто-то, кто будет обсуждать детали на доске, детали на столе, самого дебильного министра в правительстве, будет кричать соседу в третьем ряду через твою голову, что json лучше парсить библиотекой, а не руками.
Жорик сидел во втором ряду у окна. Можно было надеть наушники и погрузиться в работу, но взгляд манекена – сексуальной брюнетки с обнаженной грудью, стоящей у стеклянной трехметровой стены «аквариума», его остановил. Брюнетку, как и «аквариум» использовали для создания трехмерных моделей. Брюнетка была подвержена конкуренции. Редко, но бывало, что для промо роликов к ним приходили и настоящие звезды. Модели, футболисты, певички. Они проходили в аквариум мимо манекена и тогда, казалось, что брюнетка хмурится. Жорик даже не всегда понимал, что интереснее: смотреть вживую за супер дивой, которую видишь только в телевизоре, или ловить неудовольствие на лице манекена, такого реалистичного, что каждый спросонья, хоть раз, но с ним поздоровался. Жорик встал, прошел к подоконнику и налил себе стакан виски. Вернулся к трепетно ждущим мониторам, пару раз хлебнул, сморщился – виски гадость – и подумал: почему его зовут Жориком? Сорокалетний мужик, высокий, худощавый, бывший военный лётчик, жена, дети, ожидающая пенсия, пузо, всё на месте. Нет – Жорик. Но вопросом было не это. Нужно было решить: метры или футы. И лист здесь не поможет. На предложение веб дизайнерши покурить он автоматически крикнул «да-да, мир любит смелых!» и, пока она пробиралась к нему из последнего ряда, всё таки решил использовать лист. Он вывел на нем число 172, удержался от того, чтобы добавить тысячи и обвел его ручкой. Потом нарисовал стрелочку вправо, над ней 5 лет, и закончил все загагулиной вниз, где тщательно выписал число 613. Ему подумалось, что тёща может денег и не дать. 172 было зачеркнуто, вместо него вписано 147 и результат изменился на 486. Через пятнадцать минут грозилось состояться совещание. Жорик твердо решил до этого момента определиться. Метры или футы?
ФУТЫ:
Лифт поднимал ругающегося Жорика под самую крышу. Один из пакетов разорвался, и лосось рвался из него из всех своих лососьих сил. Жорик прижимал пакет к груди, не давал выскользнуть упаковке с непоседливой рыбой, чем уменьшил внимание к остальным деталям ужина. В них тоже что-то рвалось на волю. Пытаясь все удержать, ему приходилось принимать причудливые позы, так что в лифте он уже имитировал краба. К счастью лифт, долго не едет. Жорик ввалился в квартиру, где лосось, все-таки радостно плюхнулся на пол, порвав тонкую пленку. Следом за ним, из ига Жориковой заботы вырвались каперсы. Хоть не разбились. Его «Еб твою мать!», прервал укоризненный крик «Папа!». Странно, но Алеся, старшая дочь была дома. Жена с сыном ещё два дня, а если повезёт то и три, были в Австрии. Дочь на восьмом месяце беременности, должна была сидеть с мужем. Жорик отдыхал. Но Алеся сидела здесь, в их огромном холе с не плохими панно на стенах, захламлённом всяким безвкусными рюшками, цветочками, солидной, обстоятельной, деревянной индийской мебелью. Единственный выбор, который Жорик купив не обсуждая, сумел отстоять перед женой. Дочка не просто сидела в холе, бесцеремонно вытянув ноги на стул, стоявший на террасе, но ухитрялась при этом, вывернув голову смотреть телевизор! Принять нормальную позу ей мешала лень. Нужно было бы вставать, поправлять невесомую занавеску, спадающую с потолка и частично запутавшуюся в ее ногах.
- Ты смотришь телевизор? – недоверчиво спросил Жорик.
- Папа! – Алеся все-таки аккуратно встала и ухитрилась не порвать её воздушество. Это же прямая трансляция! Через семь минут старт. Я специально к тебе приехала. Подумала, как ты, который столько работал, участвовал в этом, не спал ночами, будешь смотреть это один?!
Жорик подумал – «Как же она красивая, статная, даже с животом. Хотя, моя дочь всегда будет красивой».
- Участвовал это громко сказано, не преувеличивай, ты же знаешь. Я тебе сто раз рассказывал. Мы писали мелкий модуль. Один из тех, что американцы отдали на делать в Европу. Политкорректность. Международность. Для меня полностью проходной проект.
– Я подумала, – сказала Алеся, – что если все получится, твой внук получит гражданство Марса, просто потому что он твой внук.
- Доча, он еще не родился, - спокойно сказал Жорик, - у меня лосось, базилик и груши. Ужинать будешь?
Внутри он ликовал. Где подростковый бунт? Где презрительное отторжение? Безумные поступки? А когда она в пятнадцать лет укатила на фестиваль в пустыне и они с женой её искали четыре дня? И что она ему тогда сказала, когда они её вытаскивали из палатки, одной из тысячи, где валялись разрисованные холсты, фенечки, банданы и тысяча и одна таблетка вперемешку с гитарами? Или тысяча и одна гитара вперемешку с таблетками? Он не помнил. Где всё это? «Не спал ночами» – как же приятно. Дочь взрослая, двадцать восемь лет, наверное, умеет лукавить, но все же, как приятно.
– Я пойду жарить рыбу.
– Папа! Пропустишь старт!
– Это десять минут всего. Зато потом будем, есть, и смотреть, как корабль ведут. Не до самого Марса, но часа три они его не отпустят.
– Я хочу старт! И чтоб сын смотрел. Пусть даже так.
– Хорошо, – сказал он мягко. Я тебя люблю.
Жорик поцеловал дочку и пошел на кухню. Натёр рыбу солью и перцем, и уже хотел завернуть в фольгу, но взглянув на часы, достал телефон и положил его на стол перед собой. Через раздаточное окно кухни, гремел телевизор. Диктор громко и отчетливо сказал «Старт!». Жорик засунул рыбу в духовку и начал присматривать овощи на салат. Из телевизора раздался взрыв, дочь закричала – «Папа!».
Жорик смотрел на телефон. На нем быстро бежали цифры, пока не остановились на числе 486, 783,14. «Теща сука!» - безлобно подумал Жорик, прежде, чем броситься в гостиную успокаивать дочь. Футы.
МЕТРЫ:
На лётном поле, среди пожухлой травы стоял ангар. Ангар пропах краской. Старый «Дельфин» притулился в глубине. Вертолёт еще годился для учебных полётов и даже для прыжков с парашютом, но его нежная молодость, сильная уверенность и полноправное воздушное гражданство, остались в том далеком прошлом, когда и Жорик ещё не был пенсионером. Сегодня урок отменили и «Дельфин» даже не стали выкатывать из ангара.
– Что смотришь Жорик? - спросил застывшего перед ангаром Жорика, возившийся в углу техник. – Четыре сотни жалеешь?
Жорик стоял, мял в руке шлем и не отводил глаз от «Дельфина».
– Жалко конечно, – ответил техник сам себе, но этот композитор послезавтра придет. У него ещё семнадцать уроков.
– Прыгнуть думаю, – ответил Жорик.
– Шутишь? – спросил техник недоверчиво и даже вылез из необъятных жестяных глубин хранилища авиатехники, на секунду показав плохо выстриженный гребень, выщипанную левую бровь и абсолютно чистый от масла комбинезон. Даже на лице у него не было грязи.
«Как он умудряется?» – Думал Жорик, не отрываясь от «Дельфина. – «Возится в грязи, а она к нему не липнет».
Вслух сказал:
– Нет. Серьёзно думаю.
– Странный ты человек, – заметил техник, снова скрываясь в жестяных глубинах. – Четыре сотни не заработал, так решил их и потратить? Вот зачем ты работаешь? – Он бубнил и громыхал одновременно. – На что тебе деньги?
– Буду прыгать, – сказал Жорик, - выкатывай.
Он развернулся и пошёл в управление искать пилота.
В управлении был важный день. Сегодня корабль стартовал к Марсу. Не просто корабль. Первый и главный, единственный собранный международными станциями. Корабль поддержки. Он нёс шестьдесят процентов оборудования. Семьдесят четыре процента энергии. Все толкачи. Восемь процентов наземного модуля. Без него, флагмана, остальные тридцать один, запускать бессмысленно. Их некому будет разгонять и тормозить в атмосфере.
- Алеся, - сказал Жорик, - мне нужен пилот, слетай со мной, пожалуйста, я хочу прыгнуть.
– Уйди, – равнодушно сказала она и снова отвернулась к гудящей толпе, набившейся в маленькую комнату диспетчеров последнего шанса.
– Алеся, – Жорик ещё раз тронул её за плечо чтобы она обернулась, – я тебя нечасто прошу. Лети со мной, пожалуйста.
Она обернулась и безучастно равнодушно смотрела на него.
– Не хочу. Я тебя знать не хочу, помогать не хочу и говорить с тобой не хочу. Сколько раз я тебе это сказала за два года, что ты сюда припёрся? Тысячу? Десять тысяч? Сто? Ты не пилот, я не пилот. Отодрал старую лётную корочку от коробки с лекарствами, чтоб доставать меня? Уйди.
- Алеся, – Жорик говорил и слова проходили сквозь горло, как морской ёж, – слетай, пожалуйста, и я подпишу тебе опекунство над матерью.
– Подпишешь?
– Подпишу.
Он крутили крутил этот разговор в голове, и пока они взлетали, а земля расчерчивалась косой угловатой зеленой табличкой под углом, ещё квадратики, ещё угол, ещё наклон. И пока дочка выравнивала, пока набирала высоту, пока из монитора диктор раздавал отсчёт, и когда диктор сказал «Старт!», и когда он прыгнул в момент «старта», и когда отстегнул и бросил вниз парашют. И тогда он перестал о нём, об этом разговоре думать. Он знал, что не сможет разбиться. Выставив метры, он изменил мир. В момент «Старт», это стало реальностью. Не футы, которые включат у корабля поддержки стабилизационный двигатель на неправильной высоте, а метры, новая единица, которая меняет постоянную Планка. Наш мир меняет. Нашу вселенную. В этом мире, даже в свободном падении человек не разгонится, чтобы разбиться. Он будет парить. Как лист на ветру. И Жорик паря, приземлится точно перед ангаром. И войдёт в него, и не будет там техника в чистом комбинезоне. И глубин не будет. Там будет огромная, почти квадратная комната, сексуальный манекен с обнаженной грудью и совещание через пятнадцать минут. Метры.
– Та, нет, – сказала веб-дизайнерша, через плечо, когда симуляция закончилась. Жорик даже не заметил, как она подошла и нетерпеливо крутит сигарету в руке.
– Метры ты закольцевал, и можно выбрать только футы. Скучно. На радость повелителю тех, кто любит этот мир. Сделай равными. Метры всё ОК, футы – взрываемся. Или футы – карабкающийся крабик, метры – парящий Уошбурн. Симметрия.
– Уйди, – неожиданно зло сказал Жорик, – я задолбался это писать. Ты жива, только пока табак тебе разрешает, и я не определился.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2021
Свидетельство о публикации №221020900352
Комментарии: http://proza.ru/comments.html?2021/02/09/352