Каждый день Филиппа Петровича был похож на своего вчерашнего собрата. Утром зарядка под бодрое радио, перекус практически на бегу, одной рукой завязывая шнурки на ботинках. Давка в автобусе и рабочее место научного сотрудника в третьеразрядном по значимости НИИ.
Трудовой порыв иссякал быстро, как только секретарша директора Зиночка приносила в отдел новые проекты шефа. В основной массе они были нежизнеспособными, а порой и совсем фантазийными, но полагалось под каждое творение подобрать научную базу, чтобы на конференции или научном совете директор уверенно отрапортовал о достижениях своего института и доказал всем, что его сотрудники не зря едят свои хлебные крошки.
Лотерею заданий Филипп Петрович чаще проигрывал и потом корпел над архитрудной задачей, как одну и ту же мысль изложить раза три-четыре, не повторяясь, да так, чтобы никто ее, эту мысль, до конца и не уловил. Счастливчики, которым доставались идеи, вырванные директором из капиталистических англоязычных лап, должны были всего лишь прилично знать английский. За более, чем семь лет научного прозябания Филиппу Петровичу так повезло раза два. Как же он наслаждался моментом, жалеючи взирал на коллег, вымучивающих положенных три страницы текста.
После работы пивной бар за углом, отбитая пересохшая воблина с надоевшими коллегами. Он стучал ею о заляпанный пенными пятнами стол с остервенением, вымещая на рыбине, которой и так уже сильно досталось, накопившуюся за день скрытую агрессию. Домой идти не хотелось, пусто и одиноко. Регулярный вечерний отзвон маме в неуютной квартире холостяка. Не то, чтобы он не хотел жениться, но как-то женский пол не баловал вниманием, хотя сам Филипп Петрович, выщипывая волоски в носу, находил в себе определенные черты Бандероса.
Вчера стукнуло 40, праздновать не стал, примета плохая, да и не с кем. Позвать тех же коллег и сменить пиво на водку? Вспомнить-то за пролетевшие годики толком и нечего, кроме пары-тройки курортных встречалок, идеал ему не попался, а “для здоровья” скучно. Под парами солодового хмеля он шел домой пешком, широко размахивая портфелем и декламируя в такт шагам: “Главное, не думать и не срав-ни-вать. Жить и ра-до-вать-ся! Умный ящик научит, газета подскажет, потому что так все!”
Он споткнулся. Не упал, нет, но налетел на прохожую. Так неловко! Как щит, прижал к себе портфель, ожидая брани, но в ответ встретил улыбку. Помялся на месте и извинительно развел руками. Да, не надо было соглашаться «по пивку»! Женщина, симпатичная, даже красивая, очень внимательно его разглядывала. Не оценивающе и без голодной страсти. Потом сунула руку в карман и достала карточку, голубую такую с лиловой лентой.
— Позвоните мне! — сказала она спокойно, поправила выбившийся из аккуратной прически локон, повернулась и вскоре исчезла во всасываемой дверями метро толпе.
Такое впечатление Филипп Петрович произвел впервые. На визитке были непонятные слова про личностный рост и чистку кармы. Чепуха какая-то! Но женщина ему понравилась, и он позвонил.
Встречались часто, не в офисе, в разных местах. Говорили о привычках, любимых закусках, о детстве. Вернее, Элла Михайловна задавала вопросы, а мужчина честно на них отвечал. Были и личные, но не в лоб, а с глубоким искренним интересом. Карие глаза внимательно вглядывались в лицо Филиппа Петровича. Ему даже становилось неловко, он подергивал плечом, но почему-то все равно рассказывал, даже то, чего не знала мама, даже то, что сам вспоминать не хотел. Она так хорошо слушала, а потом раскладывала по полочкам, и становилось легче. Следуя женским советам, Филипп Петрович расцвел. Купил новый костюм, галстук дорогой, на работе стал душой коллектива. Задачи решал с энтузиазмом, быстро и уверенно. Поползли слухи о скором повышении. Так прошло месяца два.
Филипп Петрович собрался сделать предложение, только ждал удобного момента. Несколько раз, казалось, вот он, но разговор уходил в сторону и прерывать предложением руки и сердца красочное описание его школьной драки с сопливым сыном классной, было исключительно некстати.
Но мудрая Элла Михайловна взяла все на себя. Пригласила в офис обсудить важные планы. Он летел, буквально паря над асфальтом с букетиком алых, завязанных резинками тюльпанов. Цветы не пригодились. Встретила посетителя ногастая секретарша, выдала сколотые листы, предложила ознакомиться, подписать и пройти в кассу. Растерянный Филипп Петрович вручил ей свой сразу поникший букет, ослабил узел галстука и с удивлением прочел, что все это время ведущий эксперт Э. М. Пухлова проводила первичное исследование факторов, мешающих жизни Ф. П. Козлова и проводила частичное выравнивание его линии поведения и снятие блокирующих детских страхов. За все это ей причиталась внушительная сумма. Причем, внизу на документе витиевато в неповторимых завитушках стояла именно его подпись. Филипп Петрович вспомнил, что в первый же вечер, не читая, подмахнул какую-то бумажку. Оказывается, на эти исследования он дал свое добро.
Сказать, что мир его рухнул, мало. Он раздавил его под собой. Расстроенный, пытался дозвониться, но отвечали ему только гудки. Женщина, которой он открыл о себе все, просто работала. Он помнил, как она вдыхала, как облизывала кончиком языка нижнюю губу, съев мороженое, как улыбалась. Все это было РАБОТОЙ?
Пойти на мост и прыгнуть? Некрасиво всплыть через пару недель? Ну нет, пусть она узнает, придет и поплачет, а он будет лежать такой спокойный и красивый, только холодный. И сердце его будет молчать, она зарыдает, одна слезинка капнет на лоб. Но ему будет уже все равно.
Напиться? Вдрызг, в хлам, чтобы доползти до дома и отрубиться. Уволиться с работы и пить-пить-пить. Здравый рассудок тут же подсчитал, что запасов надолго не хватит, и это все равно не спасет, а даст лишь временное затишье. Очередная бедная рыбина была расколошмачена до трухи, коллеги сочувственно переглядывались. Как он хотел дать очередью по этим рожам, даже рыбину поднял, как пулемет. Но тут злость сменила направление. Действительно, коллеги-то чего? Все бабы!!! Вся боль от них! Вот кого надо, как воблу! Особенно одну фифу в очочках. Ишь, какой лисой она прыгнула ему в душу! И плюнула. Еще и платить за эту псевдо-романтику!
Било и ломало Филиппа Петровича долго. Он приходил на работу, дежурно строчил сухие казенные фразы, потом по пивку и спать. Перестал носить костюм, все больше немаркие водолазки. Пока немытое стекло метро не отразило небритую мрачную рожу. “Как она там говорила? Не поддаваться? Закусить или засучить, не помню, кулаки или рукава. Да что я раскис-то? Не моя, значит, была, проходная, а моя вот войдет сейчас в вагон и обалдеет, какого ей судьба припасла!”
Филипп Петрович тщательно побрился и нырнул в работу. Первым на самые сложные задачи, не для забыться, а чтобы расти. Доказать себе, а потом принести той ногастой секретарше шикарный букетик, отдать долг за урок такой важный, да столкнуться в дверях с той самой Э.М.
— Миль пардон, фрау-мадам, не узнали?
Все это время звонил ей, но тщетно. Тесно на работе стало, размаха нет. Не хочется из-под палки под бодрые мантры про ударный труд и выполнение планов по радио. Времени мало, чтобы терять. Перешел в другой НИИ, отраслевой, профильный, не прожектный, а крепко стоящий на науке. Потом в патентное бюро.
Не пошел в офис к ней, как мечталось, цветы почтой послал, денег перевел, но все-таки позвонил. Последний раз! Три гудка, четыре, ну что ж, прощай! Рука с трубкой уже опускалась, как вдруг в ней послышался тихий голос. Ответила!
— Алё, алё! Вы тут?
Элла Михайловна предложила встретиться в кафе. Зачем он пошел? Сам не понял. Не обида влекла, интерес. Кандидатом наук стала. Свой метод патентует, как раз у него на столе в стопке на подписи лежит. Почему раньше не отвечала?
— Если бы ты тогда сам на что-нибудь решился, я плюнула бы на все свои эксперименты, но ты не действовал, а ждал подсказки. Я вела, ты шел. Скажу честно, не верила, что все будет вот так. Но я рада.
Оказывается, она не всем подопечным одно задание ставит, а к каждому свой подход. С какой гордостью смотрят на него такие любимые карие в венчике черных ресничек, а вон там и в уголочке две новые морщинки. Та же улыбка, и язычок на нижней губе слизывает каплю мороженого. Она что-то рассказывает, извиняется, он молча смотрит и понимает, что готов, как в песне, целовать дорожную пыль, идя за ней следом.
— Люблю тебя, - запинаясь, невпопад, не соображая, не слушая. Главное, сказать, потому что нет сил оторвать взгляд, потому что дыхание сбивается, а сердце трепещет.
Она улыбнулась, немного грустно или показалось. Положила его руку на свою и другую сверху. В уголке глаза подозрительно заблестела капля. Не ответив, встала, накинула пальто и пошла к выходу. Он растерянно застыл, потом схватил куртку и бросился за ней. Она же сказала — надо действовать!