На снимке: Маннергейм проводит заседание Совета обороны во второй половине 30-х годов. Слева направо: командующий армией генерал-лейтенант Хуго Остерман, генерал-майор Рудольф Вальден, Маннергейм, министр обороны Юхо Ниукканен, руководитель шюцкора (национальной гвардии) Лаури Мальмберг, начальник главного штаба генерал-лейтенант Леннарт Ош (из книги «Mannerheim tuttu ja tuntematon», Readers Digest, 1997, C. 122).
Весной 1938 года Советский Союз начал оказывать давление на правительство Финляндии с тем, чтобы оно пошло на территориальные уступки, мотивируя это необходимостью обеспечения безопасности Ленинграда. Зондаж позиции финского правительства происходил сперва неспешно через советских дипломатов в Хельсинки, но в 1939 году, по мере обострения международной обстановки, СССР стал настойчивее и потребовал приезда финской делегации в Москву. Эти события описаны во многих источниках и хорошо известны, поэтому мы ограничимся здесь лишь указанием на их последовательность:
• впервые вопрос о границе поднял секретарь советского посольства в Хельсинки Ярцев в апреле 1938 года и он же 18 августа того же года предложил заключить секретное соглашение о помощи СССР Финляндии в случае нападения Германии, но после отрицательного ответа Финляндии наступило затишье почти на год;
• 5 марта 1939 года министр иностранных дел СССР Литвинов потребовал передать в аренду на 30 лет острова Суурсаари, Тютярсаари и Сейскари, но 8 марта тоже получил отрицательный ответ;
• 11 марта 1939 года специально прибывший в Хельсинки бывший посол в Финляндии Борис Штейн встретился с министром иностранных дел Эркко и снова поднял вопрос об островах и предложил уступить в обмен территории на Карельском перешейке, но ответ был снова отрицательный;
• 5 октября 1939 года СССР потребовал от Финляндии направить делегацию в Москву для обсуждения территориальных уступок, которая во главе с Паасикиви и прибыла туда 10 октября, но переговоры зашли в тупик, и делегация вернулась для консультаций с правительством;
• 21 октября делегация снова отправилась в Москву. Сталин настаивал на своём, и делегация 26-го вернулась за новыми указаниями от правительства. Снова совещания, снова ни к чему не пришли;
• 3 - 13 ноября новая поездка финской делегации в Москву, не давшая результатов.
В самом схематическом и кратком виде требования Москвы и реакция на них финской стороны видна из составленного по данным литературы перечня:
1. Предоставление островов в Финском заливе в аренду - делегация готова была обсуждать.
2. Уступка части области Петсамо - готовы обсуждать.
3. Перенос границы на Карельском перешейке на линию Липола-Койвисто (ныне Приморск) - правительство могло согласиться на меньшую территорию.
4. На новой границе финны должны создать демилитаризованную зону - отвергнуто категорически.
5. Военная база на берегу Финского залива в Ханко или другом порту вблизи Хельсинки - категорически отвегнуто делегацией.
Все перечисленные выше переговоры закончились, таким образом, ничем. 26 ноября Молотов обвинил Финляндию в нападении в Майнила, а 29 ноября объявил о разрыве дипломатических отношений с ней. Утром 30 ноября СССР начал войну.
Правительство впервые сообщило Маннергейму о требованиях Москвы во время переговоров со Штейном. Его отношение к ним было прямо противоположным негибкой и неуступчивой позиции правительства. Вот как он изложил его позднее в мемуарах: «По поводу визита Штейна моё мнение состояло в том, что мы должны безусловно так или иначе проявить уступчивость, если тем самым мы улучшим отношения с нашим мощным соседом. Я разговаривал с министром иностранных дел Эркко о предложении Штейна, но уговорить его мне не удалось. Я также посетил президента и премьер-министра Каяндера, чтобы лично высказать свою точку зрения. Я заметил, что острова не имеют для Финляндии значения и, поскольку они нейтрализованы, у нас отсутствует возможность их защиты. Авторитет Финляндии, по моему мнению, также не пострадает, если мы согласимся на обмен. Для русских же эти острова, закрывающие доступ к их военно-морской базе, имеют огромное значение, и поэтому нам следовало бы попытаться извлечь пользу из тех редких козырей, которые имеются в нашем распоряжении.
Моя точка зрения понимания не встретила. Мне ответили, что правительство, которое решилось бы предложить что-либо похожее, тут же вынуждено было бы уйти в отставку и что ни один политик не был бы готов таким образом выступить против общественного мнения. На это я ответил, что если действительно не окажется человека, который бы во имя такого жизненного для государства дела рискнул своей популярностью в народе, то я предлагаю себя в распоряжение правительства, ибо уверен в том, что люди поймут мои честные намерения. Я пошёл ещё дальше, заметив, что Финляндии было бы выгодно выступить с предложением об отводе от Ленинграда линии границы на несколько миль на запад и получить за это хорошую компенсацию. Уже тогда, когда выборгская губерния в 1811 году снова присоединилась к Финляндии, многие придерживались мнения, что граница проходит слишком близко к Петербургу. Так думал, в частности, министр-государственный секретарь Ребиндер и, как я слышал часто дома, отец моего деда государственный советник С. Е. Маннергейм стоял на той же точке зрения. Я серьёзно предупредил, чтобы посол Штейн не уезжал с пустыми руками, однако так и произошло». (Mannerheim. Muistelmat, O. 2, C. 96-98).
Даже в октябре-ноябре, когда требования Москвы стали более настойчивыми, «Маннергейм всю осень призывал политиков к осторожности. Он хотел избежать войны с СССР. Русские требовали внешние острова в Финском заливе и военную базу в южной Финляндии, лучше Ханко. Граница проходила всего в 25 км от Ленинграда. Русских не устраивало такое положение, и они требовали значительного сдвига границы. Маннергейм призывал сохранять спокойствие и не прерывать переговоры, предлагая свои варианты решения проблемы. Он объяснял, что Финляндия не сможет долго выдержать войну с СССР. Переговорщиком был бывший посол в Швеции Юхо Кусти Паасикиви, который говорил по-русски и знал Россию. Он был на стороне Маннергейма, но политики в Хельсинки отказывались от уступок или были готовы лишь на незначительные уступки на перешейке» (H. Lindqvist. Mannerheim. Mies naamion takana. – Helsinki, 1919.- C. 304-305).
Сам Маннергейм в "Мемуарах" не пытался анализировать, к чему могли привести его призывы пойти на некоторые уступки Москве, но, как писал в своей недавно изданной на русском языке книге Мейнандер, «многие исследователи в настоящее время того мнения, что призыв Маннергейма и Паасикиви на уступки Москве в долгосрочной перспективе привела бы к катастрофе. В краткосрочной перспективе войны можно было бы избежать, но уже летом 1940 года Советский Союз, скорее всего, действовал бы так же, как и в Прибалтике, пытаясь оккупировать Финляндию через свои базы в этой стране. Противостоять этому даже при финском умении и желании воевать было бы труднее, чем в 1939 году. Резко и однозначно высказался по этому поводу и Туртола: «Очевидно, что уступчивость Маннергейма и Паасикиви с целью избежать войны в тот момент в дальнейшем привела бы к полной катастрофе». (Martti Turtola. Mannerheim. – Helsinki, 2016. – C. 195-207). Мейнандер даже обвинял Маннергейма в том, что его недооценка состояния финской армии стала причиной нападения Москвы на Финляндию: «Через своего агента в «Форин Офис» в Британии Сталин узнал о переданной Британии позиции Маннергейма, что острова в Балтийском море надо передать СССР, ибо финская армия не боеспособна. Эта информация появилась у Сталина 5 октября, и тогда же финская делегация была потребована в Москву. Поскольку Сталин считал, что мнение Маннергейма совпадает с мнением правительства, он решил, что финны уступят. Так благодаря этой утечке Маннергейм сам косвенно виноват в том, что после провала переговоров осенью 1939 года Сталин напал на Финляндию. (Х. Мейнандер. Густав Маннергейм. Аристократ в суконном мундире. «Весь мир», Москва, 2000. - С. 187).
Сегодня, даже спустя более восьми десятков лет после тех событий, невозможно однозначно ответить на вопрос, была ли линия Маннергейма-Паасикиви более выгодной, чем линия правительства. Пример Прибалтийских стран показал, что Сталину достаточно было протянуть палец, чтобы он оторвал руку, и Маннергейм в этом отношении не мог заблуждаться. Его истинное отношение к Сталину, как, впрочем, и Гитлеру, видно из его письма Еве Шпарре, написанного в сентябре 1939 года после оккупации Польши: «Бедная Польша, трудно поверить, что этот рыцарский и храбрый народ разделен надвое, и между кем! Между сталинской Россией и гитлеровским Третьим рейхом! Это означает гибель от рук двух дьявольских мучителей, ибо бесполезно искать что-либо человеческое в любом из этих тиранов. И кто теперь следующий на очереди, когда аппетит этих господ увеличится?» Маннергейм пытался прежде всего выиграть время для повышения боеготовности своей армии и прекрасно понимал ту границу уступок, которую пересекать нельзя. Он не возражал лишь о передаче островов на Балтике и небольшого, на несколько миль, сдвига границы на перешейке и прекрасно понимал, к чему приведут более серьёзные уступки, что подтверждают его мемуары. Вот что он писал по поводу других требований: «Если бы Ханко и значительные части территории Карельского перешейка оказались бы отданными, то оборонительное положение Финляндии изменилось бы полностью. Мыс Ханко, оказавшись в руках русских, не только стал бы опасным разрывом в обороне нашего побережья, но и плацдармом для нападения на жизненно важные части и коммуникации страны. Эта база русских связала бы значительную часть и так малочисленных наших войск. Передача территорий на Карельском перешейке … предоставила бы Советскому Союзу право на владение тем узким проходом, который мы укрепляли в течение лета и осени. Уничтожение оборонительных сооружений, которые ещё оставались у нас на перешейке, означало бы, что перешеек полностью потеряет свою ценность для обороны» (К. Г. Маннергейм. Мемуары. - «Вагриус», Москва, 2000. – С. 247). Комментарии тут излишни. О том, что Маннергейм вовсе не призывал идти на любые уступки Сталину, свидетельствует и его письмо дочери Софии, отправленное осенью 1939 года после того, как были фактически оккупированы Прибалтийские страны: «Теперь и мы в Финляндии можем в любой день оказаться перед такими требованиями, которые не сможем удовлетворить, т.е. другими словами, перед войной, которой мы не хотим» ((H. Lindqvist. Mannerheim. Mies naamion takana. – Helsinki, 1919.- C. 304-305).
Именно с такими требованиями, на которые не могло пойти ни неуступчивое правительство, ни «уступчивый» Маннергейм, Финляндия и столкнулась, так что война скорее всего в любом случае оказалась бы неизбежной. В связи с этим обвинения Маннергейма в том, что именно его позиция привела бы к катастрофе, которые появились в основном в книгах, вышедших уже в этом столетии, представляются скорее попыткой сказать что-то новое с целью привлечения внимания читателей, чем новой истиной. А уж сообщение Мейнандера о том, что причиной нападения Сталина на Финляндию стала шпионская информация о небоеспособности финской армии, полученная от Маннергейма через Англию, нельзя принимать всерьёз уже просто потому, что Сталин не мог не знать без всяких шпионских донесений о том, что население Финляндии в 1939 году составляло 3 669 700 человек, а СССР – 191 700 000 человек, и численность вооруженных сил тоже была соответствующей. Да и сам премьер-министр, как мы выше уже упоминали, после учений летом 1939 года публично заявил, что у Финляндии мало оружия и обмундирования, так что это ни для кого не было секретом. В связи с этим конечный исход войны в любом случае был предопределён, и Маннергейм с учётом международной обстановки прекрасно понимал, что помощи со стороны крупных европейских стран Финляндия, как и Польша, получить не успеет. Может быть, именно постоянное подчёркивание плохой оснащённости своей армии старым 72-летним ворчуном и позволило хоть как-то вооружить её к началу сражения. Все требования Сталина в итоге пришлось всё же после зимней войны удовлетворить с избытком, но именно благодаря продемонстрированному в ходе этой войны единству народа, редкому мужеству солдат и офицеров и профессионализму Главнокомандующего и его генералов Финляндии удалось, в отличие от стран Балтии, сохранить независимость страны и добиться признания и уважения её народа со стороны международного сообщества.