Рисочка жила с матерью и папы у неё не было.
Ну, того, кто постоянно бы проживал в их квартире, спал бы на одной кровати
с её мамой, называл бы Риску доченькой и садил себе на плечи, шагая на
весёлой первомайской демонстрации.
Она бы называла его папой, а мама- мой властелин, мой кобелёчек и наездник.
Почему- наездник? Странно...
Потому что машины у них нет, на Рискину детскую качалку не мог взгромоздиться.
Правда, иногда, когда у Рисы- Ларисы ненароком получалось забежать
в спальню, то удавалось ей увидеть, как папа громоздился на маме... лёжа...
правда в одежде, потому что был день и не лето...
Мама, почему-то счастливо смеялась. Странно... Ведь папа такой тяжёлый...
А мама, ещё вдобавок, обнимала его и прижимала к себе.
У Риски дома и лошадки не было, чтобы папа мог быть наездником.
Они были в деревне, куда её на всё лето отправляли набираться здоровья
и загара и где она, к его концу, вместе с загаром накапливала в волосах
вошек от постоянного купания в реке, где вместе с ней купались гуси и утки,
писающие и какающие в эту же реку.
Впридачу к сюрпризу в волосах, появлялась крапивница во всём теле
от поедания не знамо чего, что она постоянно тянула в рот.
Дома она перед едой мыла руки. А в деревне, не будешь же каждый раз мыть
руки, когда ими всё время что-нибудь хочется положить в рот: то калачик
цветущей каральки, то сиреневый петушок, то малосольный огурчик, а то- горох
из огорода.
Так что, соблюдая гигиену, так думала Риска в данном случаи, можно от
усердия смыть всю кожу с рук. А ей это не хотелось.
Риска была любопытна и то, что не могла увидеть дома- в городе, с большим
интересом наблюдала на деревенских просторах.
Со странностью в сознании смотрела на блеющих овечек, взгромоздившихся
сзади на своих сородичей. Видела такую же скульптуру из двух коров, пока
не понимая, что верхняя- бык.
И, когда на её вопрос- почему у некоторых коров нет сосков, а есть мочалка,
откуда иногда льётся жёлтая жижа, - ей ответили, что такая коровка- мальчик.
Ну что могли ответить деревенские взрослые ей - глупой городской девчонке?..
Кстати, коняшку-мальчика она отличала, потому что то, что свисало
продолговатое у них между ног вместо коровьих сосков, они не прятали в трусы,
как все мальчишки: и в деревне, и в городе.
В наличии этой продолговатости ей, как-то удалось убедиться, когда, прижав
на прогулке парнишку, младше себя и увидев у него свисающий отросток
с маленькой дырочкой, потрогала его и с интересом попыталась затолкать
в неё спичку.
Спичка не заталкивалась, мальчишка стоял не брыкаясь, видимо ему нравилось,
что девчонка играет с его штукой, через которую он писает... пока...
Риске в деревне было всё интересно. Даже слепленные вместе мухи её
интересовали тем, чем они слеплялись. Ловила такую парочку мух и осторожно
рассматривала, но про них у взрослых ничего не спрашивала.
Да, городская Лариска только тут, в деревне могла что-то узнать про
отличии между собой: мух, овечек, коров и лошадок.
Про отличии людей ей, пока, удалось узнать немного.
Познавание в этом удачно пришло к ней в очередном летнем отдыхе в деревне.
Помощь в этом пробеле знаний, кстати или не кстати, оказал брат деревенской
подружки, спрашивающий у Риски, когда она зашла на минутку к ним домой: -
делает ли она это? А, может, хочет попробовать с ним?
И при этом, он, не стесняясь ни Риску, ни саму сестру, завалил её навзничь,
раздвинул ей ноги, стянул с себя штаны и... водрузившись на неё, начал
двигать задницей тудэма-сюдэма.
Сестра под ним не вырывалась, лежала смирно, как- будто этот факт был
обыденным, как поесть или справить нужду...
Риска не стала досматривать родственную игру, убежала на улицу.
Ей было странно и стыдно.
Не от того, что брат подружки шевелил попой, а от того, что им пришлось
снимать трусы.
Подружка была старше Риски на пару лет, а ей тогда было лет- восемь, девять.
Даа... Отсюда можно сделать вывод, что сельские дети о половых нюансах
знали гораздо раньше, чем зажатые- городские.
А может это она была такая?..