Клип -10, заключительный, а потому - самый масштаб

Надо сразу признаться, что заключительный он в той серии, где главными вокалистами является пара исполнителей под условными псевдонимами - Кремлёвский Старец и Берлинский Пациент, уже исполнившие свой партии в двух предыдущих наших опусах. Но теперь позвольте сделать небольшое отступление.
Зачастую автор, по пути на работу или с работы (а он постоянно ходит только пешком) слушает, через наушники, радиостанцию «Эхо Москвы». Но, когда идут включения местного филиала, он переключает свой телефон на МП-3 плеер и слушает музыку. Вот как недавно. Пританцовывая под песню Африка Симона он двигался домой, а потом был «Битлз» с песней «Вчера». А ведь эту песню Пол Маккартни придумал, готовя себе завтрак, и была песня о яичнице, мол, которую Пол обожает. Но песня получилась с настолько красивой музыкой, что текст пришлось заменить и получилось … «Yesterday». Вы эту песню прекрасно знаете.
Наш мир, условно, можно разделить на три ипостаси – какой мы его видим, какой нам его показывают и какой он есть на самом деле. Кажется, автор об этом где-то уже упоминал.
Продолжаем. Автор двигался, прослушивая песни и музыкальные композиции и – вдруг! – запели «Весёлые ребята». Это неплохой певческий ансамбль, собранный Павлом Слободкиным, через который прошли многие певцы и музыканты, сделавшиеся впоследствии оглушительно успешными. Кажется, даже Алла Борисовна Пугачёва успела там поучаствовать. Но вы бы послушали, что они себе позволяют. Одну их песню автор уже использовал («Нет, я не жду»). Но ведь они на этом не успокоились. Они продолжают нас всех провоцировать. Автор едва удержался на ногах, вслушиваясь в текст песни, в её многозначительное содержание. Тут и двушечкой ощутимо попахивало. А потом запела, довольно агрессивно, группа «Dельта». Это группа молодая, малоизвестная широкому кругу почитателей рока. Она началась, когда ударник Николай Сафонов из группы «Рондо» решил собрать музыкантов, чтобы реализовывать свои идеи. Песня «Опасен, но свободен», пожалуй, самая известная из их репертуара. Кажется, слова принадлежат перу Виктора Цоя, того самого, ставшего легендой рок-энд-рола. Послушал слова песни наш автор  и понял, что погиб Цой, наверное, не совсем от случайной аварии. Сами вслушайтесь в текст.
А дальше … дальше была песня Павла Кашина. Казалось бы – обычная романтичная песня, какими всегда и занимается Кашин (настоящая его фамилия – Кваша, а Кашин – это такой певческий псевдоним). Замечательный человек этот Павел. Кажется, он весь в музыке, ей живёт и ею существует. Отличный мелодист и видит «изюминку» в каждой мелодии. Это настоящий романтик в музыке. Есть ли ещё другой исполнитель, который играл бы в подземных переходах, чтобы было на что выпускать новые и новые песни? Так и было в начальный период его творчества. Он умудряется оставаться самим собой, а не продаётся этому миру. И тут – «Другие танцы». На чью мельницу пролил слова он этой песни. Автор затаил дыхание, ощущая растворённый в тексте смысл. Но добила его следующая песня. Это была «Машина времени». Ну конечно, от кого же ещё можно было ожидать такой провокации? Автор так и увидел Эллу Памфилову, под руководством которой пели, в полном составе депутаты Государственной думы. И что они пели? Мама дорогая, что и как они – искренне – пели. Автор зашатался и упал, не удержавшись на ногах. Казалось, что он поскользнулся на дорожке, но телефон выкатился из кармана и умолк. Включить его и дослушать у автора не хватило решимости, но его фантазия настолько возбудилась, что он – почти воочию – увидел всё и теперь хочет пересказать, пусть и своими словами то, что он увидел, то есть почувствовал.
Как вы помните (из предыдущих клипов), действие происходило на территории некоего дворца под Геленджиком, а в концертном зале, где-нибудь там же. И вот Берлинского Пациента увезли, надев наручники «вежливые люди», а второй исполнитель остался и продолжает петь, глядя в ту сторону, где ещё как бы кружиться пыль из-под колёс автозака с Пациентом. Старец поёт, протягивая руки, в одной из которых зажат маленький фотоснимок со смутно видимым силуэтом, в котором можно узнать Пациента. Старец поёт, сначала тихо, но потом всё громче, и те, кто находятся поблизости, старательно делают вид, что не слышат, что занимаются своими обязанностями, но не всё получается хорошо.
Вот уже и не слышны в тишине шаги твои. Словно не было весны, словно не было любви. Взгляд при встрече отведу и пускай щемит в груди, я к тебе не подойду, я к тебе не подойду, и ты ко мне не подходи.
Это надо видеть. Точнее, это надо слышать. Там ещё и музыка соответствующая. Здесь, текстом, её передать сложно, то есть можно было бы попробовать, но тогда эффект текста бы снизился. Тем более, что не хотелось бы песню прерывать длинными пояснительными паузами. Тем временем вокалист принимает позы, одна чувствительней другой, прижимает руку к груди, снова протягивает руки в пустоту, как бы моля, как бы призывая, как бы желая, чтобы его поняли и услышали.
Может, память обману, если в книжке записной десять раз перечеркну телефон и адрес твой. Взгляд при встрече отведу и пускай щемит в груди, я к тебе не подойду, я к тебе не подойду, и ты ко мне – не подходи.
Настолько сильны чувства, которые испытывает исполнитель, чти … его поднимает в воздух, и он начинает парить над действительностью, поднявшись туда, где летают стерхы, но где тоже слышна музыка, сопровождающая слова этой песни. Вокалист вытирает лицо, то ли от слёз, то ли от порывов ветра. Он продолжает петь, протягивая то одну руку, то другую, то обе вместе, словно желая лететь.
С мокрых крыш течёт вода, тонут в ней следы твои. Жаль, что гордость иногда может быть сильней любви. Взгляд при встрече отведу и пускай щемит в груди. Я к тебе не подойду, я к тебе не подойду, и ты ко мне – не подходи.
Автозак продолжает двигаться по дороге под довольно жёсткие звуки музыки. Его преследуют, точнее – сопровождают сразу несколько квадрокоптеров с видеокамерами, которые пристально наблюдают как за движениями самой машины, так и за важным задержанным, тем самым Берлинским Пациентом, который имеет весьма удручённый вид, но как только замечает, что за ним наблюдают, принимает вид гордый и даже заносчивый, начинает поправлять причёску и осматривать себя на предмет : как он выглядит.
Внезапно  картинка отъезжает и мы видим, что за всем этим (это и показывают камеры с квадрокоптеров) наблюдают люди в форме работников юстиции. Это и судья, и его помощники, и прокурор, здесь же – судебные приставы, судебные исполнители, свидетели дела и прочий люд, который тоже пытается разглядеть картинку. Главными вокалистами в этой партии являются судья на пару   прокурором. Они и исполняют песню, а прочие – это бэк-вокал, подтанцовка и просто – движение на сцене.
Центр города в окне. Ты придумал сам себе. С девяти и до шести ты такой же, как и все. Лучший в офисной игре.
Дальше подхватывает прокурор, который делает движение, чтобы встать впереди судьи и даже склоняется к экрану, на котором движется автозак. В ней, этой машине с зарешёченными окошками везут Берлинского Пациента, а тот делает вид, что ему всё нипочём. Это прокурора раздражает, и он склоняет лицо к экрану и чуть не брызжет туда слюной, выплёвывая слова песни:
Ты – никто, зовут – никак, ежедневный стиль – пиджак.
Прокурора пытается оттеснить адвокат, который невесть как сюда проник, хотя судебного заседания нет, к нему только готовятся, хотя в зал набилось масса народу и все друг с другом переглядываются, перемигиваются. Наверное, среди них и проник настырный защитник. Он смотрит на экран, на котором мелькает лицо Пациента и поёт, как бы обращаясь к своему подзащитному:
Но внутри кричит давно сердце, сжатое в кулак.
Конечно же, адвоката тут же оттесняют, перемещают назад, закрывают спинами следователи, приставы, исполнители. Они тоже включаются в песню, как бы составляя хор:
Опасен, но зато свободен, свободен. Душа, как пистолет на взводе, на взводе. Две секунды на прицел, ты летишь как пуля в цель.
Снова в центре появился судья. Он успел поправить на себе мантию, слегка причесаться, может даже порадовал себя глотком минеральном воды или чего серьёзней, так как вид имел самый что ни на есть внушительный. Он смотрел на Берлинского Пациента, который приближался к судилищу, всё ближе и ближе.  Судья серьёзно и как будто благожелательно, якобы занимая нейтральную непредвзятую позицию:
В ритме пульса твоего танец душ вдали от тел. Мир, который ты хотел … Смерть помадой на губах поцелуем снимет страх. Выбор только за тобой. Нить судьбы в твоих руках.
Судью готовы подержать прочие судебные служащие: приставы, охранники, исполнители. Всех их достаточно много, и они толкают, оттирают друг друга, пытаются показать себя, поют:
Опасен, но зато – свободен, свободен. Душа как пистолет на взводе, на взводе. Опасен, но зато – свободен, свободен.
К общему хору присоединяются всё новые и новые желающие участники. Здесь и судья, и прокурор, и ещё какие-то люди в форме, с химическими шевронами на рукавах, люди в штатском, но с военной выправкой. Все поют, составляя единый многоголосый хор:
Душа как пистолет на взводе, на взводе. Опасен, но зато свободен, свободен. Душа, как пистолет на взводе, на взводе …
Все они продолжают петь, единым коллективом, дожидаясь, когда в зал привезут Берлинского Пациента, чтобы «поставить его место», чтобы «показать ему его место». Такие чувства стоят у них в глазах. Впрочем, нам этого уже не видно. Мы вылетели вздохом сожаления из этого зала будущего судилища и приблизились к автозаку, который всё ещё едет, всё ещё колесит, но наш Пациент выглядит спокойным. Кажется, что он для себя многое решил, как-то от действительности абстрагировался, закрыл глаза, погрузился в свой внутренний мир, наверняка -богатый, улыбается своим видениям. А что, если и нам последовать за ним и погрузиться … погрузиться в его сознание. Вдруг мы увидим его тайные мысли. Мы можем это сделать. Перед глазами плывёт марево и вот …
Что это? Кажется, это тот же автозак, но внезапно он останавливается, двери его распахиваются. Нет никого из конвоиров, которые совсем недавно были, заглядывали внутрь сквозь решётки. Теперь же никого не стало. Да и ладно. Не до них сейчас. Вокруг – красивейшие места, которые трудно описать словами. Лучше посмотрите рекламные проспекты туристических фирм. Вот уж кто умеет подчеркнуть и выделить красоты, которые, наверно, входят в стоимость курортных карт. Но это – не будем забывать – внутренний мир нашего персонажа, который (надеемся, вы ещё не забыли, ещё и вокалист) намерен исполнить свою песню, красивую, как окружающее пространство:
Ступая по краю обрыва, ты видишь свою красоту. Мы сами, не зная, вдруг стали святыми, и жизнь обрела простоту. Солёные ветры прибоя сотрут с наших лиц имена. Мы так и не вспомним, зачем нам с тобою всё снилась и снилась война.
Наверное, стоит напомнить, что мы находимся внутри мира Пациента, можем видеть то, о чём он думает. Всё немного нереально, выкрашено чрезмерно яркими красками, но каждый человек имеет право на свой внутренний мир, на то, чтобы видеть мир так, как ему хочется. Может, он желает распространить своё виденье на всё окружающее. Не об этом ли поёт наш Пациент?
Здесь совсем другие танцы, где певцы и иностранцы плакали, скучали по тебе. И мгновенно, и – без боя, всё захвачено тобою – мы плакали, скучали по тебе.
Или мы ошибаемся, или он поёт о самом себе в третьем лице. Да, он появляется и тут же растворяется в воздухе в разных образах. И к своим изображениям Пациент протягивает руки, пытаясь, с восторгом, прикоснуться. Но … не получилось и он, чуть ли не в горе, с сожалением заламывает руки:
Ступая по краю обрыва, ты видишь себя с высоты, и что-то подскажет, что хоть и красива, но это возможно не ты. Солёные ветры прибоя вольёт в наши души нектар и наши сердца вдруг стали пустыми, как корпусы наших гитар.
Да, ему хотелось бы остаться в этом воображаемом приукрашенном мире, который можно назвать Аркадией, Эдемом, Парадизом, где нет коррупции, нет войны, нет негодяев, где одна Природа и бродят непуганые животные, где мир, в котором хочется жить, который ещё не загажен политиками.     
Здесь совсем другие танцы, где певцы и иностранцы плакали, скучая по тебе. И мгновенно, и без боя, всё захвачено тобою. Мы плакали, скучая по тебе.
Внезапно всё заканчивается: один из конвоиров бьёт по решётке резиновой дубинкой, чтобы вывести Пациента из транса, в котором тот пребывал. Арестованный не должен улыбаться, закрыв глаза. Он должен чувствовать, как его горло неумолимо сжимают руки Закона. Закон суров, но это – Закон. Эту надпись следует выложить витками колючей проволоки перед входом в любое судебное помещение, чтобы люди проникались внутренним смыслом этого высказывания.
Мы пытаемся проникнуть следом за нашим вокалистом, но нас безжалостно оттесняют прочь. По лицам охранников видно, что им очень хочется применить дополнительные спецсредства. Мы благоразумно отступаем. Но что же делать. Как выразить свой протест? А давайте отправимся в Государственную Думу и пожалуемся на самоуправство. Вон и Элла Памфилова здесь. Давайте и её прихватим. Может с её поручительством у нас что-то получится?
Кажется, у нас получилось убедить Эллу Александровну. Какой она, оказывается, душевный человек. Именно такая у должна быть такая женщина, про которую писал поэт Некрасов: «В игре её конный не словит, в беде – не сробеет, - спасёт, коня на ходу остановит, в горящую избу войдёт!» Элла Александровна скрывается за дверями Думы. Некоторое время мы несмело там топчемся, а потом – нерешительно – следуем внутрь.
И что мы там видим? Невероятное дело мы там видим. Можно ли верить своим глазам. Элла Памфилова стоит перед всеми депутатами (а она там – свой человек; не раз депутатствовала и имела самый успешный рейтинг). И сейчас Элле Александровна исполняла роль спикера, дирижируя руками всем коллективом. И депутаты Государственной Думы громко пели, хорошими слаженными голосами, словно на заседаниях тренируя певческие искусства:
Мы себе давали слово – не сходить с пути прямого. Но, так уж суждено: и уж если откровенно, всех пугают перемены. Но, тут уж всё равно. Вот – новый поворот и мотор ревёт, что он нам несёт: пропасть ил взлёт, омут или брод, и не разберёшь, пока не повернёшь. Вот – новый поворот и мотор ревёт, что он нам несёт, пропасть или взлёт, омут или брод, и не разберёшь, пока не повернёшь.
Мама дорогая! Мы хватаемся за голову и бросаемся вон, наружу. Неужели мы опали в какую революционную организацию? «Народ и воля» или «Чёрный передел». Но привычная надпись на фронтоне убедила нас, что это действительно Государственная Дума. Может, Элла Александровна совершила невозможное чудо и изменила человеческие души до ровно наоборот. Мы снова робко заглянули внутрь. А там … там продолжалась вакханалия:
И пугаться нет причины, если вы ещё мужчины, вы кое в чём сильны. Выезжайте за ворота и не бойтесь поворота. Пусть добрым будет путь. Вот – новый поворот и – мотор ревёт, что он нам несёт: пропасть или взлёт? Омут или брод? И не разберёшь, пока не повернёшь за поворот, новый поворот, и мотор ревёт, что он нам несёт- пропасть или взлёт? Омут или брод? И не разберёшь, пока не повернёшь за поворот, новый поворот, и мотор ревёт, что он нам несёт? Пропасть или взлёт, омут или брод, и не разберёшь пока не повернёшь, пока не повернёшь …
Нет! Не было больше сил слушать такой крамолы. Да чтобы с трибун Думы произносились такие слова. Да быть такого не может! Не в дурдом ли мы попали? Мы бросились прочь, чтобы не попасть под дубинки опричнины, то есть – тьфу! – бойцов доблестной Национальной Гвардии. Наверное, что-то у нас в голове помутилось, коли такое привиделось. А может … может, мы всё ещё оставались во внутреннем мире Берлинского Пациента. Может, это для него – свойственно. На всякий случай мы прекращаем, как Шехерезада, дозволенные речи, сделав маленькое дополнение.
Вот оно – это дополнение. Мы как-то вспомнили пословицу, где говорилось, что от любви до ненависти всего лишь один шаг и решили применить её для двух политиков, которые друг друга категорически не переносят. Получилось ли у нас – судить вам. Но – хочется сказать, что ненависть в политике до добра не доведёт, а до воны – пожалуйста. Да – легко! А вы как считаете?