Посвящаю своему отцу
— Карим ака, собрание! — кричала секретарша начальника автоколонны Махмуда Каландарова.
— Опять! — воскликнул в сердцах старый водитель Карим. — Ну, что за народ это начальство? Работать не дают. Он вытер чёрные и масляные руки о тряпку и закрыл капот грузовика. Когда он вошёл в приёмную начальника, водитель — угрюмый Ходи, и молодой балагур Мансур, бурчали.
— Что на этот раз? Опять в Гарм? — спросил Карим своих коллег.
— Да. Я не поеду, — отреагировал Мансур, — хватит мне с прошлого раза.
— Прям как в кино. В бой идут одни старики! Опять!
Народу в приёмной прибавлялось. Водители заходили по одному, а кто подошёл последним, стоял у порога приёмной и ждал. Наконец дверь кабинета открылась, и начальник пригласил всех зайти. Собрались двадцать водителей грузовых машин и с ними главный механик старый Самад Гурезов. Каждый из них уже прошёл медные трубы и успел после фанфар живым остаться. Так старики шутя говорили, когда возвращались из рейсов в дальние районы, где ещё шли боевые события. Недавно еще несколько водителей после рейсов в горячие точки уволились по собственному желанию. Собрание началось. Начальник Каландаров водрузил очки на нос, откашлялся и прочитал с бумажки.
— Так, снова четыре тонны груза — мука, рис от республиканского потребсоюза, надо везти в Гарм из Душанбе, ну… сами понимаете… эта работа поручена нашей автоколонне. Никого заставлять не буду, если есть добровольцы, прошу встать и так сказать, дать своё согласие.
Все молчали и переглядывались. Начальник сел на стул, который заскрипел под грузом его тела, что отчётливо было слышно в полной тишине. Он снял тюбетейку и вытер пот с лысой головы. Мансур-балагур поднял руку первым.
— Я, товарищ раис, вас понимаю. Надо везти груз! Работа. Когда я год назад устроился сюда, вы мне что сказали? — "Будешь муку возить на хлебзавод". А я уже как партизан ездил на места боевых событий. Бородатые с автоматами меня чуть не убили. Простите, Махмуд-ака, вы можете на хрен меня уволить, я больше не поеду!
С этими словами он вышел. В кабинете раздался гул, и за ним поднялись несколько водителей, выкрикивая громко слова о том, кто мать этой работы и что они с ней сделали бы, если бы нашли её. Недовольные водители линейкой вышли за Мансуром-балагуром.
— Так! Прошу тут бардак не устраивать. Не хотите — молча встали и ушли! Суфи, Назар! Я с вами потом поговорю, — кричал начальник уходящим.
Дверь кабинета закрылась. Остались седовласые водители со стажем. Начальник окинул взглядом оставшихся и не стал кривить душой.
— Придётся старикам ехать. Простите, но что делать? Я не могу никого заставить. Сами понимаете. Кто-то должен грузы возить. В такое время…
Наступила тишина. Карим-ака решил, что должен сказать своё слово и поднялся с места.
—Раис, я один работаю, жена больная, сыновья в Народный фронт пошли, один я кормилец. Что ты скажешь моей дочке, когда привезут из рейса моё тело? Ты выучил слова, которые ты скажешь нашим семьям на похоронах?
— Хватит, Карим, сядь! — начальник сжал губы и замолчал на мгновение. — Так, идите все! Свободны, работайте. Сам решу, кого послать. Приказом! Гурезов, пусть грузят, распорядись!
Народ встал и устремился к дверям. Карим вытащил насвай и закурил прямо перед лицом начальника. Все ушли. Махмуд-ака выпил холодный чай, снова вытер лысину, а затем тяжко вздохнул. Он потянул к себе папку с наклеенной бумагой, где надпись "НА ПОДПИСЬ" еле читалась. Недовольный, начал быстро подписывать бумаги, как вдруг вошла секретарша.
— Махмуд-ака, к вам посетитель. Примите?
— Что? А, давай.
Секретарша широко открыла дверь, и в кабинет начальника автоколонны вошёл статный смуглый парень, лет тридцати. С виду на водителя не был похож. Его тонкие и длинные пальцы крепко держали серую картонную папку. Незнакомец с порога поздоровался с начальником.
—Ассалому алейкум, начальник.
—Э, заходите, молодой человек. Алейкум ассалам, чем могу служить?
— Да, вот работу ищу. Целыми днями. Подумал… У меня права категории В, С, да и не большой стаж имеется.
— Вы грузовик ГАЗ-51 водили?
— Да.
— Давайте ваши документы, — Махмуд-ака взял из рук парня папку. — Завтра вы должны подойти ко мне, и все другие вопросы решим с коллегами. Я сейчас дам команду отделу кадров.
Парень немного опешил от такой дружелюбности и широкой улыбки руководителя автоколонны, но не стал задавать вопросы.
— Хорошо, буду у вас в восемь, товарищ начальник.
— Лучше к семи подойдите, пока документы, то да сё, и машину самую хорошую дам.
Начальник протянул руку, и рука парня как клешня вцепилась в неё.
— Спасибо, ака.
— Да, что вы, — улыбнулся Махмуд-ака и проводил парня, — всегда рад.
Начальник открыл папку и стал изучать документы.
Утром у проходной автоколонны смуглый парень появился в рабочей форме. Махмуд-ака лично провёл его в отдел кадров, и затем они пошли в гараж, где стоял ГАЗ-51, который был уже загружен мукой и рисом.
— Простите, вчера я не спросил вашего имени. Меня зовут Махмуд Каландаров, а вас как я понял — Изатулло.
— Да.
— Так вот, Изатулло, у меня к вам ответственное поручение. Путевые листы подписаны, вот накладная. Надо отвезти груз в Гарм. Машину можете заправить после Обигарма, хотя в канистрах есть бензин, его достаточно, ну это так сказать, для страховки. Что скажете?
— Ну, я работать пришёл. Могу съездить.
— Тогда, желаю вам хорошего рейса. Приедете, отметим вместе первый рейс.
Они прошли к груженному грузовику. Изатулло осмотрел машину, а затем пожал руку Махмуд-ака, и сел в машину. Когда Изатулло выезжал из гаража, то Карим и Мансур с другими водителями посмотрели в лицо новичку и помахали руками.
— Удачи! — Карим крикнул вслед, — пусть Аллах бережёт тебя, сынок.
После военных постов на выездной дороге Душанбе, Изатулло развернул на трассу и направился в Обигарм. Военные в камуфляжной форме у боевых машин и танков проверяли документы водителей и грузовики. Потом по одному груженные машины выезжали на большую трассу. Настал черёд и Изатулло, у последнего поста в сторону Обигарма. Военный правительственных войск с автоматом в руках стал расспрашивать Изатулло о грузе.
— Рис, мука, груз для сельмага в Гарме. Вот накладная.
Солдат приказал открыть борт машины и поднять брезент. Изатулло моментально выполнил.
— Езжай и смотри там, у дорог на ночь не оставайся, — протянул документы солдат.
Изатулло закрыл борт и побежал в кузов. Он ловко запрыгнул в него и завёл машину. Мотор громко рявкнул и заработал, испуская из выхлопной трубы синий дым.
— Хорошая машина, — процедил Изатулло и нажал педаль газа, когда солдаты открыли железный красно-белый шлагбаум.
— С богом, — сказал громко Изатулло через открытое окно кузова машины, проезжая мимо военных. На ровной трассе к Обигарму его машина набрала ход, и он тихо запел песню Ахмада Зохира:
"Зиндаги охир сарояд, Бандаги даркор нест,
Бандаги гар шарт бошад, зиндаги даркор нест…"
(Если жизнь нам дана, то помирать зачем в этом мире
Если уж нам помирать, то жить зачем в этом мире)
До Обигарма он доехал благополучно. Там он заправил полный бак бензином и, напевая песни Ахмада Зохира, поехал в сторону Раштской долины. Теперь его путь проходил по горным склонам, мимо разбитых и прогоревших боевых машин. У дороги стояли люди в одежде цвета хаки с пулеметами, обвешенные лентами патронов. Их в народе кто-то называл «боевиками», «оппозицией», но чаще «вовчиками» — за приверженность к вахаббизму. Их длинные бороды приподнимал горный ветерок, и они осторожно, приглаживая руками, выравнивали пряди чёрных и рыжих волос. Изаттуло вдруг вспомнил лицо соседа-мясника с бородой, который всегда успокаивал жертву своими масляными и пухлыми руками. Жертвами были овца или бычок перед забоем. Машину перед последним постом к Гарму остановила группа боевиков.
— Рули сюда! — перед ним встал боевик с автоматом и перебинтованной головой.
Изатулло повернул руль и встал у обочины, прямо в противоположность к уазику боевиков. Он вытащил документы из бардачка и вышел.
— Что везёшь? — последовал вопрос от боевика, пока он шёл к нему навстречу.
— Мука и рис, для…
— Спусти по одному мешку. Открывай борт! — развернул автомат боевик.
— Вы мои документы проверьте, накладная…
— Ты что новенький? Законы не знаешь?
Изатулло сунул документы в карман брюк, молча открыл борт и прыгнул на мешки. К машине быстро подошли ещё четверо боевиков. Они взяли из рук Изатулло мешок муки, риса, и широкими шагами потащили к своему уазику.
— Теперь поехал, и пулей. Благое дело делаешь брат, нашим детям и жёнам везёшь хлеб, — широко улыбнулся один из боевиков и перекинул автомат на плечо. Изатулло кивнул и сел в машину.
Его руки нащупали ключ в замке. Он трясущимися руками повернул ключ и завёл мотор. В боковом зеркале увидел ещё боевиков с оружием, которые стояли на середине дороги и не отрывали взгляд от машины. Немного испуганный, Изатулло газанул с места. За всю дорогу больше его никто не остановил. Он ехал до Гарма молча, и старался держать одну скорость. Под вечер Изатулло заехал в поселок Гарм. У сельского магазина его встретил завмага Саттора.
— Как вы доехали? Мы вас так ждали, второй день звоню Махмуду. Говорит нет людей. Так я ему и говорю, Махмуд-ака, что вы такое говорите, неужто в столице тоже не осталось людей? В смысле водителей… И вдруг сегодня утром позвонил: "Встречай!", — говорит. Простите, как вас зовут?
— Изатулло.
— Вот, говорит, встречай Изатулло, он с грузом выехал. Парень хороший, говорит, напои и накорми его. Я говорю, какие проблемы, Махмуд-ака!
Саттор-завмаг неустанно тараторил и открывал большие деревянные двери склада. Он позвал местных жителей, которые сидели в будке у сторожа. Молодые парни мигом прибежали.
— Тут такое дело, Саттор-ака, здесь два мешка не хватает, — протянул накладную Изатулло завмагу.
— Да, аллах с вами! Два мешка, два мешка, так это же прекрасно. Всё равно это люди из наших мест, им и досталось. Они тоже люди, я им сам хотел отвезти. Вы не волнуйтесь. Я всё подпишу, и никто об этом даже не спросит с вас, Изатулло. Тут так принято, понимаете, закон джунглей! — расхохотался Саттор-завмаг и показал свои золотые зубы.
Машину быстро разгрузили. Наступил вечер. Как и обещал Саттор начальнику автоколонны, Изатулло он напоил ароматным чаем и угостил лепёшками и варёным мясом барашка. Изатулло накинулся на еду и, одолев целую деревянную тарелку, попросился спать.
— Изат-джон, мы вам постелили в самом лучшем месте. Это там, в товарном складе. Там хорошо и уютно. Я говорю, может вам ещё чаю?
— Нет, спасибо, Саттор-ака, пожалуй, пойду спать.
Вдвоём они вышли во двор и пошли к товарному складу. Дверь старого здания была тяжёлой, с металлическим покрытием. Она заскрипела. Саттор-завмаг открыл её с трудом.
— Тут мы храним ненужный хлам. Ох-ох, сейчас время такое, кому это всё надо? Вот в кучу мы всё и свалили. Я говорю своему шурину, может всё это выкинуть, а он мне: "Ты дурак, время нужно". Какое время? Кому нужно?
Когда завмаг зажёг свет, перед взором Изатулло предстала картина, словно он попал в зал консерватории или в какой-то культурный центр. На полках лежали музыкальные инструменты: дутары, рубабы, аккордеоны и баяны, барабаны и дойры разных размеров, гиджаки, гитары, тромбоны, трубы, в чёрных кофрах лежали кларнеты, красно-оранжевые мандолины висели на гвоздях, блестели серебристые пюпитры, а на полу стопками валялись новые нотные тетради, книги и портреты композиторов мира. Он поднял вверх голову и увидел еще несколько портретов на стене. Из недолгого оцепенения его вывел завмаг.
— А вот и ваша кровать.
В самом углу склада была расстелена сетчатая кровать с белой простынёй, покрывалом из красного бархата и подушкой.
— Пух, гусиный, — похвалил Саттор-ака, поправляя подушку, — ну, сладких вам снов, утром я вас разбужу.
Завмаг ушёл. Изатулло оглядел склад ещё раз. Он подошёл к полкам, встал перед чёрным кофром аккордеона. Провёл по нему рукой, затем щёлкнул замок. Изатулло открыл крышку и увидел совершенно новый немецкий аккордеон Weltmeister. Клавиши и детали инструмента блестели. Он осторожно закрыл крышку, выключил свет и пошёл в кровать. В белом лунном свете лета, который струился через разбитое стекло склада, ему были видны почти все музыкальные инструменты. Портрет Шопена в чёрно-белых тонах висел прямо перед ним. Белый луч луны проходил прямо по глазам. Великий композитор смотрел на него пристальным взглядом. Он закрыл глаза и уснул в одежде.
Утром Изатулло разбудили петушиные крики. Он встал, быстро умылся в кране рядом с гаражом и стал ждать прихода Саттор-завмага. Тот не заставил себя ждать. Он пришел к товарному складу, как всегда, в приподнятом настроении.
— Ох, с утра работы накопилось, Изатулло. Начинаем после обеда продавать муку и рис. Я говорю, вы должны позавтракать с нами. А?
— Спасибо, я должен ехать, чтобы успеть до ночи.
— Как так? А завтрак?
— В другой раз, уважаемый.
Изатулло оглянулся назад и двери товарного склада были всё ещё открыты. Завмаг, бренча связкой ключей направлялся их закрывать. Изатулло пошёл за ним.
—Ака, откуда у вас эти инструменты?
— А, эти? Так у нас поступления товаров из Душанбе было до войны. Ну, я говорю, это чтобы ну, культур-мультур развивать, раздать деткам в школах. У нас тут учитель был, хотел тут ансамбль открыть. Его убили боевики за это. А теперь после него, никому сейчас до этого дела нет. Да и боятся люди.
— У меня к вам просьба.
— Слушаю вас, Изат-джон.
— Я хотел бы один инструмент у вас купить. Продайте мне аккордеон. Вон тот.
— Что вы? Я вам не могу продать! Я говорю, тут это никому не нужно, так что забирайте, если вам нужно! и денег не надо. Такая просьба от вас.
Изатулло вошёл в склад и взял с полки аккордеон. Кофр был покрыт слоем пыли. Он вытер тряпкой чёрную поверхность и осторожно положил кофр в салон грузовика.
Изатулло завёл машину. Завмаг Саттор и местные парни провожали его у сельмага, как почётного гостя с просьбой приехать ещё раз. Он вырулил на горную дорогу в сторону столицы. В салоне его грузовика на сиденье лежал аккордеон в чёрном кофре. Пустая машина набрала ход, и вскоре Изатулло доехал до дороги меж холмов с каменистым ухабом. Там-то его остановили военные с автоматами. На обочине стояли два белых джипа. Изатулло вышел и поздоровался с двумя боевиками.
— Что везёшь?
— Пустой. Привозил груз республиканского потребсоюза в Гарм. Еду обратно в Душанбе, — ответил Изатулло.
— Проверить машину, обыскать! — скомандовал издалека мужчина в камуфляжной форме с густой и бородой. Он достал пистолет из кобуры. Двое парней начали обыск, и вскоре один из них притащил из салона машины чёрный кофр.
— Вот это нашли, командир, — отрапортовали боевики.
— Что это? — спросил командир боевиков Изатулло.
— Аккордеон.
— Хм, совсем с ума сошли и потерялись в бренном мире эти коммунисты. Ты певец?
— Нет, я в школе работал учителем литературы, но увлекался пением и музыкой. Хотел открыть школьный хор. А сейчас наша школа закрыта, я устроился водителем. Я вчера муку и рис привез вашим…
— Ты мусульманин! Забыл!? Это дела и происки шайтана! И музыка, и песни настоящему мусульманину грех, великий грех, — командир ткнул ему пистолетом в грудь. — Семья есть?
— Да, жена и сын.
— Ты ещё выродков таких как сам растишь!? Расстрелять!
Двое боевиков потащили Изатулло к горному склону, затем отошли на несколько метров и затянули затворы своих «Калашников». Ноги Изатулло стали ватными, и он еле держался. Холодный пот мигом охватил всё тело. Его поставили к холму, боевики отошли и щелкнули холодные затворы русского оружия
— Подождите, дайте ему его дьявольский инструмент, — снова скомандовал командир. У ног Изатулло вмиг оказался кофр.
— Открывай и играй, помирать так с музыкой, — заулыбался старший боевик.
Изатулло присел и открыл кофр, детали красного немецкого аккордеона заблестели под лучами солнца. Он вынул инструмент и потянул за ремень, накинул на плечи и расстегнул кожаную лямку. Аккордеон издал звук: ваааааннн.
— Что вам сыграть? — спросил тихо Изатулло. Старший боевик прищурил глаза словно хищник.
— Играй, что хочешь, что сам маэстро желает перед смертью.
Изатулло облизал пересохшие губы и заиграл. Его длинные пальцы вначале спешно искали нужные ноты и клавиши. А потом начали летать по черно-белой панели аккордеона. Унылая, но сладкая мелодия Изатулло доносилась эхом в горах и переносилась в синее небо. Затем он запел, звонко и чуть дрожа голосом:
"Бефаво ёрам, карда гам борам,
Бишнав, эй ошно, ман чи гам дорам.
Байни мо хар чи буд, зери чархи кабуд,
Шуд нихона дар дил, хар чи буд ё набуд.
Бефаво ёрам карда гам борам,
Бишнав, эй ошно, ман чи гам дорам".
(Неверная моя, печаль охватила меня,
Послушай, друг сердечный, про боль, что стенает меня.
Все что было между нами, было под синевой этой,
Все ушло и осталось в сердце память о любви этой…)
Изатулло играл для себя, в последний раз. Он представлял перед собой маму, отца, жену и единственного сына. Звуки аккордеона раздавались всё громче и громче, а уверенные пальцы Изатулло бегали по клавишам. Командир боевиков сел на придорожный камень и заслушался. Остальные боевики держали автоматы прямо перед Изатулло. Мелодия аккордеона не умолкала, а голос Изатулло звенел в горной местности. Чуть позже старший боевик встал с места и пошёл к обрыву. Перед его взором раскинулась Раштская долина. Он смотрел куда-то вдаль и думал о своём. Командир боевиков сжал в руках пистолет и сделал глоток, чтобы избавиться от кома в горле. Крепче сжав оружие, боевик стоял спиной к Изатулло и молчал. Изатулло всё пел и уже не было в его в глазах и сердце страха. Звучал неистово аккордеон и горел огонь внутри парня.
— Довольно! — крикнул командир боевиков — Хватит! Сними свою шарманку с плеч, сукин ты сын. Изатулло снял аккордеон с плеч и положил у своих ног.
— Повернись спиной и отойди, — прозвучала команда.
Изатулло повернулся спиной к боевикам и медленными шагами отошел от аккордеона в сторону. Командир сунул свой пистолет в кобуру и взял автомат у солдата. Затем прицелившись начал стрелять по аккордеону. По горам стали доноситься звуки автоматной очереди. Изатулло нагнулся и весь дрожа, прикрыл уши. Пули боевиков разрывали черно-белые клавиши и детали аккордеона. Вокруг инструмента был дым и летели щепки из дерева и пластмассы. Когда боевики перестали стрелять, сизая дымка рассеялась и аккордеон упал на землю. Изатулло прислонился к холму, а его сердце стучало, как отбойный молоток. Оно хотело выскочить наружу. В ушах парня стоял резкий звон. Он попытался перевести дух и успокоиться. Стал быстро дышать, и едкий запах гари жёг его горло. Боевики по команде старшего пошли к своим джипам и куда-то умчались. Наступила полная тишина. Изатулло совсем обессилив, упал на землю. Его взгляд упал на «растерзанный» боевиками инструмент — его осколки были повсюду. Парень начал ползком передвигаться к грузовику, и когда оказался совсем рядом, встал на ноги, и ковыляя, дошёл до машины. В салоне он откинулся назад, расстегнул все пуговицы и, глубоко дыша, наконец перевёл дыхание. Он рассмотрел своё лицо в зеркале, окинул взглядом пальцы. Они дрожали как лепестки ивы на ветру. Изатулло вышел из машины и посмотрел на остатки аккордеона. Мелкие детали чуть блестели и попрощались с ним. Он снова сел в машину и осторожно дал ей ход. Ехал Изатулло молча, почти час и без остановки: мимо разбитой военной техники, сожжённых кибиток и деревьев. Вдруг, когда его машина преодолевала пик небольшого горного перевала, он запел свою любимую песню:
"Бевафо ёрам, карда гам борам….
Карда гам борам..."
Голос его охрип. Он откашлялся и снова начал, все сильнее и громче продолжал своё пение. Изатулло открыл окно грузовика и почувствовал свежий ветер. Затянул новый припев, и вдруг слёзы покатились из его глаз. Он всё пел и ехал. Ехал и пел, вытирая слёзы, шмыгая носом. Изатулло видел перед собой каменистый путь. Его руки автоматически переключали рычаг скорости, а ноги нажимали всё сильнее на педали. Машина то набирала скорость по спуску, то медленно шла по горным извилинам, и вот она наконец, пропала в склоне гор, которые вытянулись к небу. Гул мотора и голос Изатулло умолкли. Горы накрыли тишина и покой, словно и не было войны.
Где-то далеко от него, там на горной дороге, у холмов с зеленой травой лежали осколки его аккордеона. Ближе к вечеру мальчик на осле подошёл к тому месту и осторожно поднял с земли гильзу, а затем нашёл блестящую надпись на иностранном языке из серебристого металла. Он оглядел свои находки, потом выбросил гильзу. Мальчик сунул себе за пазуху блестящую надпись Weltmeister и продолжил путь в горах с осликом, напевая ему какую-то песню.