На дне трясины утопающих лучше слышно. (с) сериал «Топи»
Вся родня собралась в доме,
Лес в окно листвой стучит,
Да вот мы никак не сядем:
Нас четыре, стул один.
Большой деревенский дом. На многие метры вокруг больше ни одного дома – участок впечатлял своими размерами. Никакого забора нет, от кого ограждаться? Прямо рядом с участком густой, темный лес. О том, чтобы погулять даже у кромки леса было жутко думать.
Все как будто бы зеркально:
Игры заняты детьми,
Кухня занята готовкой.
Нас четыре, стул один.
Я смотрю на все это через кухонное окно того самого дома, когда есть свободная минутка. А на самой кухне возятся многочисленные родственники, бабушки, тёти, словом все женщины семейства. Льется певучая речь, слышны шутки и смех, веселые крики детей на улице – 13 штук бегает! Но мне отчего-то не так весело.
Я медленно хожу по дому, волоча ноги; нехотя подаю посуду или блюда, которые несут на улицу – там уже накрыли широченный стол с белой скатертью, ужинать будем на природе; спички для костра подаю так, будто хочу их швырнуть, но моя внезапная леность просто не дает мне этого сделать.
Вдруг в кухню входит глава этого табора, большой, грузный мужчина под 2 метра ростом. И начинает орать так, что кажется, будто умолк даже лес. Застыло все, пока он кричал. А кричал он следующее:
- Пошла вон отсюда. Не*уя тебе здесь делать. Вышла, я сказал!
Я догадывалась, кто это, но все еще не узнавала его. На периферии страха и звенящего баса я лишь помнила, что человек этот был тихим интеллигентом, для которого вот так кричать было совершенно нетипично. Он был властный, но не тиран. Мозг не придумал ничего лучше, как молча обидеться. Бежать все равно некуда, все уходят на улицу, лучше останусь внутри дома. Импровизированное самопоставление “в угол”. Я села за кухонный столик у окна, выжидаю. Настроение стремительно уходило в минус, даже ужинать перехотелось. Где-то там, уже далеко, была возня, звон посуды, тихие разговоры, даже дети угомонились. И вдруг я слышу, но не вижу, как те самые женщины уговаривают меня:
- Женечка, ну перестань обижаться. Пойдем с нами за стол. Пойдем. Только тебя ждем ведь!
- Я никуда не пойду. Сказала же -, когда это? Я молчала! -, что при таком отношении не сяду с ним за один стол. Нечего было на меня орать. Ешьте без меня.
Неожиданно для себя я нащупываю у себя во рту новое расстройство – три аккуратно выпавших зуба. Целые, невредимые, но уже у меня в ладони. Я поворачиваю голову туда, где стоит стол, и вижу следующее: по всему его периметру стоят родственники. Маленькие, взрослые, пожилые. Три поколения точно.
Зубы сжаты, кости хрустом.
Нервы - скользкий жгучий ток.
И стоим, как на погосте.
Нас четыре, стул один.
Они молчат. Внимательно смотрят. Даже пристально, не отрывая глаз и как будто не моргая. Все их взгляды обращены на меня.
У моей прапрабабки было 16 детей, выжило только трое. У моей бабушки рано умерли родители. Ее брат, сестра и племянник тоже недолго ходили по свету. Она дважды вдова.
Теперь они говорят, что заждались меня.
Вот пришли мы на поминки:
Все красиво, стол накрыт.
Только мы никак не сядем –
Нас четыре. Стул один.
И только тот мужчина, который пытался меня прогнать, опустил голову и не смотрел вовсе.
август, 2020
в соавторстве с Кильмаматовой Кариной.