Страшная месть

 

 Посредине большой Азии в Богом забытом городке средь бескрайних лесов жил Назар. Тамошний люд кормился лесом и гидролизным заводом, где из того же леса гнали спирт. Ничего примечательного в том городе не было, кроме гигантских комаров, в обилии размножающихся на местных болотах. Но и в таких краях живут люди и бывают счастливы.

 Назар был счастливым человеком. У него для этого было всё: крепкое для шестидесятилетнего человека здоровье, жена Алевтина Семёновна, хорошая пенсия, ладный домик на берегу речки Тарайки, коровёнка, поросёнок, десяток курочек-несушек, огород с картошкой и разной зеленухой, мотоцикл с коляской в гараже из духовитых шпал.
 Ещё у Назара была мечта!
 Мечта возносила Назара высоко в небо и заставляла часто биться сердце сурового мужчины. Мечта была больше чем простая привязанность, больше чем любовь. Она была страстью.

 Страсть звалась — голуби. Пускал Назар голубей в небо, и летели птицы прямо к Богу, хоть, кто знает, есть тот Бог там наверху, или он тоже мечта, живущая в самом человеке, а там в небе одна физика?

 Выше кривых заборов, выше стаек и шиферных крыш уносилась Назарова душа вслед голубиной стае и упивалась чистой, бескорыстной радостью.
 Если бы смог Назар — стал пилотом самолёта и сам парил над облаками, или космонавтом, но кому-то надо было валить лес и гнать из него спирт, чтобы на страх любому супостату выше и дальше всех летали краснозвёздные самолёты, чтобы космические корабли бороздили просторы Вселенной, и чтоб в каждой советской семье было чем отметить достижения наших инженеров и учёных.

 Разных голубей держал Назар, но истинным сокровищем считал узбекского двухчубого - птицу редкого жёлтого цвета с крошечным клювом, «розой и париком» на крутолобой головке, с «космами в тарелку», словно ещё с одной парой крыльев, на оперённых ногах. Чистым золотом сиял духчубый, когда висел в синем небе, часто трепеща прозрачными от солнца крыльями, а затем срывался «в бой» к самой земле, словно сердце в миг чувственного наслаждения.

 Пуще глаза берёг Назар своё сокровище, запирал голубятню на тридцать запоров, пока откроешь все замки, столько же потов сойдёт.
 Большие деньги предлагали Назару за его голубя. Не поддался Назар соблазну.

 Весною знакомый барыга подогнал Назару белую двухчубую голубку с прекрасной «розой» над круглыми глазками и волнистым «париком» на затылке, от которой Назар с помощью своего «золотого» надеялся получить потомство такого же редкого желтого цвета.
Чтоб с барыгой рассчитаться, пришлось старухину заначку на шубу «как у городских» подвывернуть.
 Ну, скажи, старая, зачем тебе шуба? Пред кем форсить вздумала? В пятьдесят «гробовые» пора копить. Думаешь, тебя в последний путь в шубу обрядят?
 Стерпела Алевтина Назарово самоуправство. «Сам» строг был, мог и в глаз приварить, если поперёк. А шуба, что шуба? Может и прав Назар, гробовые пора копить, для какой надобности деньги одиноким старикам?

 Деток Назару и Алевтине Бог не дал. Вся ласка доставалась подслеповатому от старости псу Полкану (куда в доме без собаки?) и юной кошечке Муське.
 Муська выросла рядом с голубятней и считала себя членом голубиной стаи. Голуби ей даже на голову садились, она их ни лапой.

 Так и жили все вместе в согласии, аки в раю до грехопадения. Козырями ходят голуби по Назарову двору, Золотой Белую крылами обнимает, воркует, и она к нему ластится, кланяется, знать ухаживания принимает; рядом Муська лежит, из будки Полкан мокрыми глазами на них смотрит, а с крыльца Назар с Алевтиной питомцами не налюбуются.


 Как Назар дорожил голубями, так Алевтина любила свою кошку. А кого ещё холить бездетной бабе? Собьёт хозяйка сливочки, первую чашку — Мусечке, первый кусочек колбаски — ей же. Налакается сластёна жирненького, ляжет хозяйке на колени и давай песни петь, острыми коготками хозяйский фартук теребить. Только тут их и показывала. Такая разумная кошечка была!

 Но пришла Муська в пору течки, тут уж все коты с соседних домов на Назаров двор сбежались. Пришлось хозяину голубей в затворе держать, «женихов» отваживать. Какие каверзы и препоны ни ставил Назар котам: криками пугал, камнями кидался, из духового ружья стрелял. Помогло мало, а один бродяга наглого рыжего цвета через продух в завалинке даже в подпол пробрался. Выжрал, подлюга, всю Алевтинину сметану и чуть над кошечкой не надругался!

 Осерчал Назар, пошёл к соседу. В соседах у Назара бытовал Степаныч - безобидный мужичонка неопределённого возраста с вечно опухшей, будто бабской физиономией. Сам Степаныч утверждал, что морда у него пухлая от злодейских комаров, а не от того, что зять сторожит в проходной гидролизного завода и свово тестя очень уважает.
- Пётр Степанович,- сказал Назар, солидно откашлявшись,- выдь во двор, что тебе скажу.
 Степанычева жена Варвара подозрительно глянула на мужиков, но удержалась от замечания — у её Петра копейки за душой не было, а Назар не такой человек, чтобы в будний день с утра хмельное жрать!
- Слышь, Петро, как-то ты хвастал, что капкан соболиный имеешь,- начал Назар переговоры.
- Ну, был где-то,- сделал неопределённость белёсыми бровями Степаныч.
- Поищи, будь другом, а я уж тебя отблагодарю...- посулил Назар.

 Хотел сказать Степаныч, что соседскими посулами у него уже все пазухи полны, одному паяльную лампу дай, другому рубанок, а как какое застолье: именины там, или, не дай Бог, поминки, так - гуляй Петя! Мордой не вышел!
 Однако ж, Назар жлобом не был, другой раз наливал стопочку, да и любопытство — зачем соседу капкан, Петруху страсть как разобрало.

 Пётр полез в сараюшку, а Назар устроился в тенёчке под цветущей черёмухой на куче из догнивающих досок, некогда завезённых Степанычем для поправки забора.

 Ещё добрый час мужики обсуждали планы по поимке рыжего беспредельщика, курили, тыкали в ржавую тарелку капкана случайными палочками и с восторгом наблюдали, как схлопываются беспощадные челюсти, пока бабы не позвали их обедать — Петра пустой окрошкой на квасе, Назара такой же, но с колбасой.

 Запер Назар Муську в доме, капкан настроил. Лакомую куриную голову в качестве приманки положил.
 Не пошёл рыжий в ловушку, ночами пел истошные серенады, все углы переметил. Муська совсем с ума сошла.
 Однако ж, человеку голова дадена не только чтоб фуражку носить. Нашёл Назар подход к кошачьему Ромео — намазал Муськиным подхвостьем стальную тарелку капкана и поставил возле подпольного продуха. Утром глядь — сидит милок, не шелохнется. Ровно тем местом, которым любовь делается, попал пакостник в ловушку!

 Не был Назар злодеем, хотел только кота от подворья отвадить, ухватил хворостину и вытянул котяру вдоль хребта. Благим матом заорал кот, дёрнулся, и оставив в стальных челюстях капкана куски рыжей шерсти, перелетел через забор. Только его и видели!

 И вновь на Назаровом дворе наступил мир, «слава в вышних к Богу и в человецех благоволение», как при явлении ангела Господня вифлиемским пастухам. К тому же вскорости села белая голубка на гнездо. Через двадцать дней вылупился первенец, через день — ещё один.


 Кажется, это было на Иванов день. Нет, точно на Иванов, а может быть вскорости, потому что картоха уже отцвела и налилась балаболками. Назар был лютый до работы. С утра обиходил скотину, почистил стайки, навозил воды полны бочки и занялся голубями.
 Баба пристала: «заверни лампочку, да заверни лампочку». Лампа у ней в стайке перегорела. Скажи: зачем те в стайке летом лампочка? Солнца полно!
 Легче бывает жене уступить, чем воздух понапрасну сотрясать. Лампу поменять пустяшное дело. Путнему мужику - тьфу, а не дело!
 Поставил Назар Алевтину голубей сторожить, сам взял исправную лампу, табурет и в сараюшку. Слышит с улицы истошный женин крик: «Ах, ты паразит! Что ж ты, рыжий гад, делаешь?»
 Недобрым предчувствием захолонуло сердце Назара. Скатился мужик с табурета, выскочил на двор. Так и есть — на заборе сидит рыжий кот, а вокруг его пасти тонкие пёрышки, переливающиеся на солнце чистым золотым цветом…

 Ни слова поперёк не сказала Алевтина, выслушала лютую мужнину брань, плакала, чувствовала за собою вину. Ну, да бабские слёзы недорого стоят!
 Пуще горевал Назар. Мужику бы напиться и отпустить от себя боль, нет, метался, будто хищный волчара по двору, скрежетал зубами. Муська, сунувшаяся было хозяину под ноги, получила от него такой пинок, что с жалостливым мявканием взлетела на шкаф и оттуда только испуганные глаза таращила, Полкан в будку забился, Алевтина у соседки укрылась.

 Назар вынашивал в голове планы мести, страшной мести!

 Дней через пять, казалось, поуспокоился Назар. Алевтина домой вернулась, ещё раз перед мужиком повинилась, сказала: «Может где такого голубя купить можно?» Деньги она даст.
 Глазами больной собаки посмотрел Назар на жену, только рукой безнадёжно отмахнулся.
 И всё, вроде, на круги своя вернулось, только Муська, как привязанная, за Алевтиной ходит, не доверяет больше хозяину.

 Облазил все помойки Назар, Рыжего убийцу искал. Затаился гад, иногда лишь рыжая в полоску спина по задам огорода мелькала. Степаныч совет дал — на валерьянку злодея имать!
 Намазал Назар у забора, оттуда пахучую тропинку прямо к подвальному продуху проложил, ждать стал.

 Дело к вечеру. Коров загнали. Алевтина на дойку собралась, голову косынкой повязала, подойник взяла. Тут же Муська вертится, учуяла валерьянку, забеспокоилась, но от хозяйки ни на шаг! Назар в дом ушёл, сел на диван, газету взял, очки на нос водрузил, «народ и партия едины… следующие поколения будут жить при коммунизме… догоним и перегоним… тары-бары», заснул.

 Слышит Назар, в подполе шебуршит кто-то. Сон как рукой сняло. Отворотил крышку люка. Из темноты на мужчину злобно заблестели зелёные кошачьи глаза. Сработала ловушка!
 Увидев мстителя, завыл зверюга утробным голосом, словно камешки в горле перекатывает. Назар крышку опустил, как был босиком и в трусах выскочил на улицу, продухи затворил, побежал за помощью к Степанычу. «Штаны хоть надень!»- услышал вслед Алевтинины слова. Куды там!

- Ты куль у продуха держи, а я с подпола злодея шугану!- блестел на Степаныча нездоровым глазом Назар.
- Хоть рукавицы дай,- взмолился Петруха,- ладошки у меня не казённые!
- В сенцах возьми. Как будешь готов — кричи!
 Назар вооружился метлой.

 В подполе темно. Свет едва проникает в оставленную меж полом и люком узкую, чтоб рыжий не сбежал, щель. Назар пожалел, что не прихватил фонаря.

 Завидев мстителя, злобная тварь утробно заныла. Столько в этом звуке было первобытного страха, что Назар почувствовал, как волосы на руках встали дыбом.
 Мужчина ткнул метлой в жёлтые глаза. Кошак пронзительно мявкнул и пулей проскочил в продух. С улицы раздался ликующий вопль Петрухи: «Назарка, сымал паразита! Как есть — сымал!»

 После подпола вечерний свет показался ярким.
- Чуть руку мне не прокусил, такой здоровенный подлюга,- набивал себе цену Степаныч, держа на отлёте мешок с котом,- куды теперь его? Давай кирпич привяжем - и в Тарайку.
- Не, лёгкой смерти он не заслужил,- поиграл железными желваками на скулах Назар,- я его казнить буду! Но сначала — праздник у меня. Знашь чо, Петро, вот тебе «синенькая», сгоняй, постучи к Нюрке, пусть магазинчик откроет. Скажешь, что мне. Она не откажет. Купишь портвешка пару пузырей - «Агдама», или «Топориков», что у неё будет, и сюда!

 Из стайки с подойником в руках вышла Алевтина.
- Мужики, Муську мою не видели? Как бы с двора не ушла. У ног всё время крутилась, куда девалась? А что это у вас в мешке?
- Злодея споймали, Семённа. Чуть руку мне рыжий гад не прокусил!- Петруха тряхнул рогожным мешком.
- Ахти, сердешный! Чево с ним делать будете?- запричитала Алевтина.
- Казнить буду, как он моего Золотого сказнил,- сурово сказал Назар,- а ты, баба, не причитай, сваргань нам какой закуси. Это дело отметить надо…
- Куда его?- в нетерпении вмешался в разговор супругов Степаныч и тряхнул мешок с котом,- бежать мне надо. Вдруг Нюрка куда уйдёт?
- Не уйдёт твоя Нюрка, к ней внуки приехали,- проворчал Назар,- злодея на проволоку вешай,- мужчина показал щетинистым подбородком в сторону куска алюминиевого кабеля, на котором Алевтина сушила бельё.

 Первую бутылку раздавили под солёные груздочки и яишенку на сале.
- Вот, знаешь, перо у моего ненаглядного было, как вот этот желток,- горевал Назар и тыкал вилкой в яичницу,- а как летал!
- Дык, ты говорил, что от твово Золотого птенцы есть,- Степаныч тянул Назару пустой стакан и старался утешить соседа.
- А,- досадливо отмахнулся заскорузлой ладонью птицевод,- вылупились - ржавые, словно гвозди. Отлиняют, как кирпич будут! Глина против золота — тьфу! Этот рыжий душегубец мне за каждое пёрышко ответит.

 Назар поднялся на ноги, взял в сенцах похожую на теннисную ракетку капроновую «выбивалку» для ковров и зарядил ей по рогожному мешку.
 Из мешка раздался пронзительный кошачий вопль.
- Так его гада! Поддай ещё! С оттяжечкой поперёк хребтины!- подбодрил Степаныч приятеля и открыл вторую бутылку.

 Соседи на злодее оторвались по полной. Вопли из мешка не стихали.
- Мужики, вы Муську мою не видели?- вновь пристала к выпивохам Алевтина.
- Не видели мы твою Муську,- рассердился Назар на жену,- проголодается, явится твоя барыня!
- Вы бы боле не лютовали. Уж больно жалостливо кричит, сердешный. Тоже живая душа. А точно в мешке ОН?- смутное подозрение посетило чуткую женскую душу.
- Он, Семённа, точно - ОН. Своими глазами видел. Назарка его с подпола шуганул, а я уж тут встретил! Чуть руку мне не прокусил, пакась такая. Крест на пузо!- побожился Пётр.
- А ты уж точно видел? Мне то в подполе тёмно было,- засомневался Назар.
- Ну, вроде как...- промямлил Степаныч и поторопился допить из стакана.


- Ах, вы паразиты окаянные!- кричала Алевтина, извлекая из рогожи полуживую Муську,- казнь они придумали! Самих бы вас исказнить! Самих бы вас в рогожу и палкой!
- Цыть, баба!- попытался приструнить благоверную Назар.
- Не цыкай!- напустилась на мужа Алевтина,- цыкать он на меня будет! Всю жизнь мне со своими голубями заел, паразит!
- Алька, засвечу! Уймись!
Назарова угроза только добавила ярости бабе. Словно плотина прорвалась.
- На голубей он деньги тратил!- кривлялась Алевтина, потрясая в воздухе кулаком,- мечта у него… Думаешь, не знаю, на какую голубицу пол получки тратил, кобель похотливый!

Назар ошарашенно смотрел на жену.

 Степаныч предусмотрительно отступил в бурьян, прихватив со стола остатки портвейна и кусок гриба на вилке.

- Из-за голубя он горюет, а меня ребятёнка заставил вытравить… мальчик был,- Алевтина потянула с седых волос цветастую косынку и замотала головой, будто тягостную картинку хотела из глаз вытряхнуть,- почему к Нюрке не ушёл, к подстилке подлой? Дитё у неё — Настька от тебя, вся улица знает!

 Назар молчал. Что мог сказать? Потому и не ушёл, что вину за собой чуял. А дочке помогал, деньгами помогал… и так… чем мог… втайне.
 Институт закончила Настенька, сейчас в большом городе замужем. Видел он её издали, как внуков Нюрке привезла.

 Заплакала Алевтина, а Назар ушёл в дом, лёг на диван и к стенке отвернулся. Кругом он виноват. Жена на гидролизном в ночную смену работала, а тут разбитная продавщица: «Что изволите, Назар Витальевич? Эта шляпа вам так личит. Назар, что вы всё в кепке, да в кепке, сейчас так не носят... Ах, Назарушка, запри двери...»
 Понесла Нюрка, а через полгода и Алевтина забеременела... Он бы не потянул... детей, голубей. Голуби беспомощные, голуби мечта. Выбирать надо было. Казалось, они с Алевтиной ещё успеют. Молодые были. Любил он свою Алечку. Как, должно быть, ей было горько дитя лишаться, если из-за пустяшного голубя так сердце может болеть?
 А Нюрка? Что Нюрка! Много таких Нюрок… А дочка славная выросла. Не в мать!

 День лежит Назар, другой. Горюет. Щетиной зарос.
 Алевтине лежать некогда! Корову в стадо выгони, встреть, подои, свиньям задай, тут ещё мужнины голуби… бОшки бы им открутить, дармоедам!

 Утром третьего дня проснулся Назар. Алевтина выгнать корову в стадо вышла.
 «Как же она жила все эти годы, зная мои художества?- вопрошал Назар печатных оленей на коврике, которым был застелен диван,- словом не попрекнула. Виноват я перед ней... и перед Нюркой виноват, и перед дочкой - выросла без отцовской руки. Теперь внуки без деда растут. Кабы открыться, мол, вот - я ваш дед!»
 Назар пошевелился так, что старенький диван жалостно заскрипел.
«Ага, тридцать лет отцом не был, теперь здрасьте — я ваш деда! И Алька ревновать станет»,- мужик врезал жилистым кулаком по перовой подушке и застонал.
«Таиться буду. Внуки без него вырастут. Настька же выросла! Перед Алькой повинюсь. Голубей продам. Что мне голуби? Купим ей чо-нибудь... Шубу купим! Она хотела. Пусть форсит»,- думал Назар и ворочался. «Жрать-то как охота, и на двор. Эх, жись!»- неожиданные, земные желания прервали мужские страдания.

 Стукнула дверь в сенцах, в горницу вошла Алевтина.
- Назарушка, ты бы встал. Хватит себя казнить. Прости меня, дуру старую. За всё прости. Знала, что и ты за дитё виноватишься… Надо было тебя к Нюрке выгнать, как узнала... Нюрка всё и рассказала.
 Держала я тебя, не пускала. Любила.
Женщина потупилась.
- Алечка!- Назар бухнулся жене в ноги,- и ты меня прости. Сволочь я распоследняя!
 Костистые, широкие плечи сильного ещё мужика затряслись.
Алевтина несмелой рукой тронула волосы на мужниной макушке.
- Назарушко, ты бы пригласил Нюркиных внуков к нам во двор. В них и твоя кровушка есть. Голубей бы вместе погоняли… Робяты, они любят голубей-то.
- Продам я голубей, Алюшка! Шубу купим, как ты хотела.
- К чему мне шуба, Назар? Это я так… чтоб ты посмотрел на меня,- призналась Алевтина и покраснела,- хватит в полу-то валяться. А ну, кто войдёт. Сраму не оберёшься. Пойдём, что покажу. Чудо у нас!
 Алевтина потянула мужа из дому.

 Ветерок гнал по небу лёгкие перышки облаков. Светило солнце. На листах старой сирени бриллиантами сверкали капли росы. Полкан юлил хвостом и щурил подслеповатые глаза на хозяина и хозяйку. Собачья морда излучала полное счастье.

- Глаза, Назарка, закрой!- попросила Алевтина и взяла мужа за руку. «Ну, вот ещё. Что я дитё малое?»- смутился мужчина, но покорился.
 Прошли через двор. Стукнула калитка. «К голубятне идём»,- догадался Назар. Сердце радостно забеспокоилось — молодые должны во взрослое перо одеться. А ну, как?

 Назар не удержался, чуть приоткрыл глаза - за мелкой сеткой на шестке сидели двое двухчубых голубков чудесного, золотого цвета с «розами» над клювами, «париками» из волнистых перьев на круглых головках, с «космами», словно второй парой крыльев на оперённых ногах.