Евгений Балакин
Б А Л А К Л А В А
Над Балаклавой царствовала ночь. Казалось, её чёрные тени, тревожные сумраки и плотная тёмная немота воздуха придавили собою всё вокруг, но это было призрачное торжество. Мрак нехотя, сопротивляясь, но всё-таки отступал перед мягким рассеянным светом, идущим с неба. Луна имела такие же права на всё вокруг, что и ночь, и не церемонясь с последней, выхватывала из шунгитовых сгустков ломаные линии прибрежных скал, стремительными каскадами спускающихся к морю. Ровная, глубоко дышащая его поверхность мерно покачивалась, каждой своей каплей отвечая на лунный свет, одновременно впитывая его в себя и тут же унося вниз, далеко от поверхности. А на зеркальной глади моря перламутром переливались созвездия Скорпиона и Стрельца, жёлто кошачьим глазом подмигивал Альдебаран, горделиво любуясь на собственное отражение...
Где-то над Федюхиными горами дважды ухнула сова. Ночное эхо легко разнесло этот звук, повторив несколько раз и меняя высоту, а потом, наигравшись, с размаху швырнуло его на острый скальный выступ. Человека во всей этой умиротворяющей картине видно не было, хотя он незримо присутствовал. В это время суток обычно происходило начало величайших подвигов и величайших преступлений. И самым верным средством, чтобы отличить одно от другого являлась война.
Шёл октябрь 1854 года. Южная граница Российской империи - полуостров Крым, подвергся неспровоцированной агрессии со стороны Англии, Франции и Турции. Целью - основной и единственной, являлся Севастополь. Уже больше месяца город яростно сопротивлялся, бомбардируемый с моря корабельной артиллерией противника, но решимость объединённых сил коалиции вздёрнуть над Малаховым курганом свои знамёна, не уступала упорству русских. Сухопутные войска англичан и французов, поддерживаемые турками, расположились в небольшой долине, севернее Балаклавы. Именно отсюда, в непосредственной близости от Севастополя, враг, накапливая силы, намеревался атаковать непокорный город. Туда же были стянуты артиллерия, кавалерийские и пехотные части русских войск для контрудара.
Это была тёплая ночь. Цикады страстно рвали её тишину однообразно томительной песней любви. Летучие мыши, в принципе, ничего не имеющие против этого чувства, с удовольствием их при этом пожирали. Ночные мотыльки, бешено хороводясь в лирическом экстазе, слепо летели на свет больших хищных глаз и совы не спеша лакомились ими, размышляя о бренности всего сущего. В природе господствовали порядок и гармония.
Турецкий солдат сидел на земле, обняв винтовку и, слегка прикрыв глаза, что-то тихо напевал, едва слышно. Слов не было, только что-то монотонное, понятное лишь ему да Аллаху. Солдат охранял одну из сторон первого редута, самого близкого к расположению русских. Чтобы не заснуть под утро, он представлял свою мать, своих родных, свой дом. А ещё он вспоминал девушку, живущую через дорогу от него. Она была такая красивая! А звали её...
Слабо охнув, турок начал медленно падать лицом на землю. Из его шеи кровавым ручьём била кровь. Ту же участь разделили и трое других турецких часовых. Все четыре батальона Азовского полка ворвалась в первый редут и находящиеся там спящими двести пятьдесят турецких солдат испытали самое страшное, что может произойти на войне – рукопашную схватку. Захваченные врасплох, они словно обезумели. Кто-то бросался с голыми руками на русские приклады и штыки, а кто-то, опустившись на колени, обречённо молился, вверяя душу своему богу. Страшные проклятья, победные крики и предсмертные стоны раненых, словно картечью мгновенно в клочья разорвали призрачную тишину. Мертвящая, останавливающая кровь паника мгновенно перекинулась на остальные три редута, на штурм которых пошли Украинский и Одесский егерские полки. Турки, решив спросонок, что подверглись атаке многократно превосходящих сил противника, в спешном порядке, стреляя куда попало, бежали со своих позиций, оставив победителям одиннадцать пушек и даже не попытавшись вывести их из строя. Эти орудия были тут же развёрнуты русскими воинами в противоположном направлении, в сторону англо-французского лагеря, в сторону моря, где в балаклавской бухте стояли на якорях военные корабли.
- Что там происходит? – бригадный генерал Колин Кэмпбелл выбрался из палатки и навёл подзорную трубу в сторону редутов.
- Русские, сэр! – адъютант Кэмпбелла капитан Оливер Дэвис пристально смотрел в том же направлении. Рассветало, ночь медленно уходила на запад, обнажая всё вокруг, но с моря поползли на берег длинные седые языки тумана, значительно затрудняя видимость. Девяносто третий шотландский полк после первых же выстрелов был «поднят в ружьё» и, выстроившись в боевой порядок, ждал приказа. Неопределённость происходящего вызывала раздражение у генерала.
- Дэвис, немедленно отправьте роту лейтенанта Кранке на редуты! Чёртов туман... Нашёл время!
Солдаты, выполняя приказ, начали быстро выстраиваться в походную колонну. Со стороны бухты раздался орудийный залп, затем другой, в лагере бригады лёгкой кавалерии встревоженно заржали лошади...
- Отставить!!! – Кэмпбелл саркастически кривя губы, всматривался в окуляр. – Свиньи...
Сквозь редеющий туман стали прорываться толпы турецких солдат. Красные фески на их головах кровавыми пятнами растекались по полю, неудержимо надвигаясь и грозя смести всё на своём пути.
- Дэвис, передайте Кранке, чтобы он немедленно открыл огонь по этим зайцам! Патронов не жалеть!!!
- Да, сэр!
Шотландская пехота, образцово выстроившись в шеренгу по два, деловито зарядила ружья и, вскинув их для прицела, ждала команду.
- Чего ждёте?! – рявкнул Кэмпбелл.
Лейтенант Кранке поднял руку вверх.
- Огонь!
Грянул залп. Порох, выпустив смертоносные заряды, лёгкими облачками безмятежно подымался в голубое небо, прямо навстречу восходящему солнцу. С полтора десятка бегущих солдат упали и остались неподвижно лежать. Не ожидавшие такого турки взревели, но продолжали бежать вперёд, проклиная англичан.
- Огонь!!!
Смерть, огромным чёрным вороном, хищно распластав крылья, медленно кружилась над полем, снисходительно поглядывая на живых и ревниво подсчитывая тех, кто, уткнувшись лицом в землю, неподвижными глазами пытался ещё раз увидеть небо.
А в это время, на противоположной стороне долины, недалеко от речки Чёрной, русские подвезли артиллерийский дивизион из двух конных батарей числом в двенадцать шестифунтовых пушек и расставили их с интервалом в восемь саженей. Двенадцать орудий, жёстко ощетинившись дулами, угрожающе уставились на врага, готовые в любой момент изрыгнуть из себя смерть в дыму и пламени. Фейерверкеры и канониры сноровисто готовили пушки к стрельбе – отводили в сторону лошадей, сортировали разрывные гранаты, ядра и шрапнель...
- Принимай, дядя Паша, угощение для французиков! – ездовой Иван Телятин, молодой ещё паренёк, лихо осадил двух лошадей, впряжённых в зарядный ящик. В нём находились боеприпасы и всё, что было необходимо для пушечной стрельбы – отделения для фитиля, палительных свеч, скорострельных трубок и прочего. – Мало мы их в двенадцатом году били! Забыли поди уже... Так мы напомним!
- Ты полегче гарцуй-то, Ваня! Не капусту везёшь – гранаты! – строго прикрикнул на него крепкого сложения пожилой усатый канонир. Он ухватил тяжело дышащего, с пеной на морде коренника под уздцы, успокаивая его и не давая встать на дыбы. – Тут кроме французиков ещё и англичанка гадит... А эта дама позлее всех будет. Давно к нам подбиралась. Так что ей твоего угощения маловато... Больно жадная. Вези ещё!
Ездовой спешился, рукавом мундира вытер потное лицо, улыбнулся виновато.
- Это всё, дядя Паша... Больше нету. Остальные снаряды – для обороны Севастополя. Они там лупят, злыдни, с моря по городу почём зря... Двух лошадей подо мной убило. Стрелку мою сильно жалко, передние ноги ей оторвало... Но мы им тоже там врезали – штук десяток кораблей потопили. Хотели Крыма, а пошли на корм рыбам!
Заряжающий второго орудия Фома Ступицын, худой и длинный, запыхавшись подбежал к зарядному ящику и начал торопливо вытаскивать из него гранаты. Взяв три, попытался прихватить и четвёртую, но не удержал, выронил её.
- Я сейчас подберу! Слышь, Телятин?! Никому не давайте... – крикнул и бегом понёсся к своей пушке. Но пока он бегал, артиллеристы разобрали всё без остатка.
- А что, дядя Паша, дадим мы сегодня супостатам по морде? А? – Ваня с такой надеждой смотрел на старшего своего товарища, прошедшего за семнадцать лет солдатской службы столько дорог и столько всего повидавшего, как будто уж он-то точно знает, что дадим мы по морде любому, кто сунется к нам без спросу.
Канонир ничего не ответил, только головой кивнул да слегка прищурил правый глаз, словно прицеливался в тех, кто так по-хозяйски расположился сейчас огромным лагерем всего в двух верстах отсюда, рядом с Балаклавой. Звали канонира Павел Савельевич Лукин. Был он лучшим в батарее наводчиком – ядра из его пушки приземлялись точно в то место, куда он хотел. Срок службы канонира Лукина должен был закончиться в этом году, а тут война.
Низко над землёй, прямо над русской батареей пернатым снарядом пролетел канюк. Следом за ним, не отставая, неслись две ласточки. Они, пронзительно крича, буквально таранили хищную птицу с двух сторон, гоня её всё выше и выше. Несмотря на крутые виражи и все попытки маневрировать, канюк никак не мог оторваться от разъярённых ласточек. Крикнув напоследок несколько раз обиженной кошкой, он сложил крылья и камнем рухнул в кусты можжевельника, в слабой надежде схорониться там от своих преследователей.
По батарее прокатилась радостная весть, что захвачены четыре вражеских редута вместе с пушками. Этот успех несомненно должен был вызвать активные ответные действия со стороны войск коалиции и кашевары, торопясь изо всех сил, разносили пушкарям бачки с горячей, пахнущей свежим осенним утром, гороховой кашей, хорошо понимая при этом, что для многих из них каша эта будет вроде последнего причастия перед смертью.
Из Балаклавы на передние позиции срочно прибыли главнокомандующий английским экспедиционным корпусом лорд Фицрой Сомерсет барон Реглан, его вестовой капитан Нолэн и командующий французскими войсками дивизионный генерал Франсуа Канробер. Солнце к этому времени поднялось уже довольно высоко и щедро раздавало всем без разбора своё тепло, словно договорившись с холодными ветрами насколько можно отсрочить осеннее ненастье.
Барону Реглану давно уже не терпелось доложить своей королеве о победоносном завершении крымской кампании, о выдающейся виктории английского военного оружия против варварской дикой северной империи, а вместо этого – бесславная сдача четырёх редутов (чёртовы турки) и унизительная потеря одиннадцати королевских пушек! Тут было от чего рассвирепеть. Зная тяжёлый нрав своего главнокомандующего, все английские офицеры в это утро при его появлении вытягивались по стойке «смирно».
- Вы хотите остаться здесь зимовать, генерал?! – голос у Реглана был тих и невыразителен. Он смотрел на оставленные редуты и каменел желваками. Его свита молча стояла в небольшом отдалении.
- Не больше, чем вы, милорд... – бригадный генерал Колин Кэмпбелл пользовался репутацией человека, не боящегося никого и ничего. Он спокойно выдержал яростный взгляд Реглана, тем более что приказ разместить турок на редутах отдал сам главнокомандующий. Тела убитых шотландскими стрелками всё ещё лежали на земле - убрать их не позволили англичане. Из-под кустика карликового шиповника высунулась ящерка. Оглядевшись по сторонам и убедившись в своей безопасности, пристально уставилась на лежащего человека. Осторожно подобравшись к нему, она полюбовалась собственным отражением в мёртвых глазах и исчезла в густой траве.
- Чёрт с ними с редутами... – Реглан непроизвольно поморщился - всякий раз, когда он нервничал, фантомные боли напоминали ему об ампутированной руке. – Берите свой полк, Кэмпбелл, и чтобы через час все пушки были отбиты. Все до одной! Это приказ!
- Да, милорд...
- Смотрите! – Франсуа Канробер подзорной трубой показывал в сторону редутов. – Они их увозят!
- Что увозят?! Кто?!
- Русские увозят ваши пушки, милорд! Цепляют к лошадям...
Вырвав у француза подзорную трубу Реглан приник к окуляру. То, что он увидел заставило его застонать. Пушки, на которых стояли эмблемы самой лучшей в мире армии и самой могучей империи, позорнейшим образом на виду у всех увозились противником в свой лагерь. Нужно было срочно что-то делать.
- Кэмпбелл, отставить! Капитан Нолэн!
- Да, милорд!
- Передайте мой приказ генералу Лукану! Немедленно послать лёгкую кавалерийскую бригаду генерала Кардигана отбить наши пушки! Немедленно!!! Пока эти чёртовы русские не увезли их в Севастополь!
- Да, милорд!
Вскочив на коня, капитан Нолэн направил его в сторону кавалерийской дивизии, лагерь которой располагался у подножия Сапун-Горы.
В это время происходила перегруппировка русских войск. Чуть ранее два гусарских полка, Киевский и Ингерманландский, под командованием генерал-лейтенанта Ивана Халецкого, выполняя приказ атаковать лагерь британцев, столкнулись с тяжёлой кавалерийской бригадой генерала Скарлетта. Страшная рубка русских гусар и британских драгун длилась всего семь минут. Обе стороны, понеся потери, отступили, не выявив победителя. И в этот момент в спину уходящим гусарским полкам ударила подоспевшая на помощь британцам с инкерманских высот конная батарея капитана Брандинга.
Фома Ступицын, взобравшись на пушечный лафет и прикрыв ладонью глаза от солнца, с тревогой всматривался туда, где белыми злыми цветами рвался в небо пороховой дым и тяжёлыми громами раскатывалась вражеская артиллерия.
- Вот черти нерусские! Они ж там сейчас наших конников без счёту положат! Как пить дать положат!
- С девятифунтовых бьют... Подтянуть успели, вражины! – Лукин, кривясь лицом от бессилия чем-либо помочь своим, перекрестился на иконку Николая Чудотворца, которую всегда носил с собой.
- Дядя Паша! – ездовой Иван Телятин схватил разрывную гранату. – А если... Ты же самый меткий! Может быть получится?!
Фома слез с лафета, махнул безнадёжно рукой.
- До них почти полторы версты... Туда ни одна пушка не достанет.
С левой стороны долины, заросшей виноградником, у подножья Федюхиных гор показались гусары. Урон, который нанесла им вражеская шрапнель был весьма значительным. В некоторых эскадронах было выбито до половины состава... Когда кавалеристы приблизились, стало видно, что генерал-лейтенант Иван Альбертович Халецкий держался в седле из последних сил – английская сабля рассекла ему шею и ухо.
- Дядя Паша, научи меня хорошо из пушки стрелять! Я понятливый... Ты мне только один раз покажи, и я запомню!
Канонир усмехнулся, глянул хитро на ездового и хотел было уже что-то ему сказать, как вдруг внезапно резкой высокой нотой ввинтился в воздух звук трубы, следом оловянной дробью рассыпался барабан. Фейерверкеры и канониры мгновенно заняли у пушек свои места. Потрёпанные гусарские полки отстроились второй линией за батареями сразу за Первым уральским казачьим полком, ещё не принимавшим прямого участия в сражении.
Высоко в небе, словно предчувствуя скорую поживу, медленно парили большие хищные птицы, слетевшиеся издалека в долину севернее Балаклавы. Еды для них в это время года было и так вдоволь, но и чёрные грифы, и орлы могильники не могли отказать себе в удовольствии полакомиться самым изысканным деликатесом – человеческими глазами. Поэтому они никуда не спешили...
Выбравшаяся на белый свет мелкая живность, разом попряталась в свои норы – долина наполнилась тяжёлым, всё более усиливающимся гулом. Две тысячи шестьсот восемьдесят подбитых железом копыт, повинуясь приказу, легко вспенили землю, глубоко погружаясь в неё и вышибая с корнями всё, что попадалось им на пути. Лёгкая кавалерийская бригада, шестьсот семьдесят отпрысков самых благородных аристократических семей Великобритании, плотной синей массой, поделённой на ровные ряды эскадронов, неотвратимо неслась навстречу своей судьбе.
- Что происходит? - лорд Фицрой Сомерсет барон Реглан с вершины Сапун-Горы с недоумением смотрел на железный ход своей лёгкой кавалерийской бригады. – Я спрашиваю, что происходит?!
- Они пошли в атаку, милорд... – неуверенно сказал один из офицеров свиты.
- Я это вижу и без вас! Куда они скачут?! Редуты находятся совсем в другом направлении!
- Возможно, они неправильно поняли ваш приказ, милорд... – дивизионный генерал Франсуа Канробер, пряча ироническую усмешку, непроизвольно залюбовался вышколенными движениями британской конницы.
Реглан смерил француза презрительным взглядом.
- Остановите их!!!
Канробер с сомнением покачал головой.
- Боюсь, что уже слишком поздно...
Полевая артиллерия русских, выдвинутая на передний край и захваченные на редутах пушки, открыли беглый огонь, но лёгкая кавалерийская бригада, не снижая хода во весь опор неслась вдоль долины в сторону Чёрной речки туда, где стоял дивизион из двенадцати шестидюймовых пушек. Всадники, припавшие к вытянутым шеям лошадей, развевающиеся гривы, их красивые линии мускулистых, лоснящихся на солнце тел – всё это поражало воображение, вызывало первобытный восторг и было похоже на какое-то праздничное действо, если бы не взрывы, ломающие лошадям ноги, дробящие людям кости и несущие смерть.
Ровно бил барабан. Двенадцать пушек огрызались залпами, окутываясь удушливыми пороховыми дымами. Британцы, не обращая внимания на потери, тут же смыкая ряды после прямых попаданий, стремительно приближались, перейдя на рысь. За сто метров до прямого столкновения, по знаку Кардигана, горнист подал сигнал к атаке – взмыли вверх сабли, угрожающе наклонились пики. А потом в упор наступающим раздался последний залп русских батарей – передние ряды лёгкой кавалерийской бригады натолкнувшись на смертоносную стену из шрапнели были буквально выкошены огромной торжествующей косой и души убитых, не желая их покидать, продолжали оставаться в изуродованных телах, запечатавших кровавые уста именем своей королевы.
Ровно бил барабан. Несколько сотен прорвавшихся к пушкам британцев мгновенно изрубив артиллерийскую прислугу, на всём ходу врезались в Первый Уральский казачий полк. Заряжающий Фома Ступицын, насквозь пронзённый пикой, ухватился за неё и с силой дёрнув на себя, опрокинул всадника на землю. И тут же сам рухнул, обезглавленным. Канонир Лукин успел схватить шашку и, прижавшись спиной к лафету своей пушки, отбивался её, пока не упал с рассечённым надвое лицом. Ездовой Иван Телятин с отрубленной рукой, потеряв сознание, рухнул под лошадиные копыта.
Барабанщик, вскрикнув, упал, заливаясь кровью. Казаки, не выдержав страшного натиска британцев дрогнули и попятились назад, сминая стоящие за ними два гусарских полка. И в этот момент в тыл англичанам ударили шесть эскадронов Сводного уланского полка под командованием полковника Василия Михайловича Еропкина, которые находились возле второго и третьего редута. На помощь гусарам подоспели казаки пятьдесят третьего Донского полка.
Чтобы не быть полностью уничтоженными, остатки лёгкой кавалерийской бригады, развернув коней, под непрерывным обстрелом русских пушек, медленно уходили вверх по долине, унося с собой раненых товарищей и горечь поражения.
Вслед им бил барабан. Стоя на одном колене, истекающий кровью ездовой Иван Телятин, упрямо бил в него одной рукой, салютуя погибшим и подбадривая живых...