Анна Сергеевна, одев перчатки, пошла разыскивать своих воспитанниц, им пора уже было отправляться в стены Смольного института. Марат остался сидеть, пытаясь осознать последнюю фразу его голубки. И чем больше он старался, тем хуже ему становилось. А между тем бал продолжался. Пары закружились в следующем танце. Котильон, бесконечный вальс с фигурами, мог продолжаться три часа и больше. Перед глазами Марата уже небыло того блеска и ярких красок, всё стало каким-то однотонным, серым. Он почувствовал, что ему необходимо выйти на свежий воздух. Ни с кем не прощаясь, только отвечая лёгкими поклонами он направился к выходу. Да, он хотел бы увидеть баронессу Смолину, ведь это она что-то наговорила Анне. Нет, он не стал бы закатывать скандал, но нашёл бы для неё несколько фраз, после которых её уже не принимали бы в любом приличном обществе. Судя по той резкости, с которой с ним говорила Анна, баронесса перешла все границы приличия. Хотя суть их разговора с Анной Сергеевной никто не мог слышать. С её стороны эта была не истерика, это была холодная констатация фактов. С этими мыслями Марат оделся и вышел из дворца. Кареты посла нигде не было, и он нанял свободного кучера с небольшой каретой, которых к этому времени перед дворцом было уже много.
Анна Сергеевна, ещё до начала котильона нашла всех своих воспитанниц и предупредила их, что им пора отправляться обратно в Институт. Девушки, конечно опечалились, но перечить ей не стали. Попрощавшись со своими родными и кавалерами, они вслед за ней оделись, вышли из дворца и уселись в свою карету. Там они стали шушукаться и смеяться. Анна Сергеевна оставалась спокойной и непроницаемой. Затем, одна из девушек, княжна Новицкая, сказала:
- Анна Сергеевна, вы сегодня были королевой бала. Ваша мазурка с этим красавчиком офицером настоящий шедевр бального танца, но почему вы такая грустная?
- Да, да, Анна Сергеевна, что случилось? Вы влюбились? – наперебой стали спрашивать другие девушки.
- Всё, всё девушки, ни в кого я не влюбилась, вам показалось, - ответила Анна Сергеевна, и подумала: «И мне тоже!».
Марат доехал до своего дома, и расплатившись с кучером, зашёл во двор. Светила Луна, столь редкое явление в Санкт-Петербурге. Под ногами скрипел снег. Марат быстро поднялся на крыльцо. Дверь внезапно распахнулась в проёме стоял Еремей. Он испуганно стал говорить:
- Господин барон, господин барон, тут такое..., пока вас небыло!
- Что случилось Еремей?
- Приходили два офицера из вашего посольства!
- Зачем?
- Они сказали, что у них есть приказ осмотреть ваши комнаты и изъять какой-то дневник!
«Опять Смолина, ведь только она видела мой дневник!» - мелькнуло у Марата. «А ещё Мишель? Нет, Мишель не могла, она не такая! Определённо это Смолина! Гнусная предательница!», а вслух он сказал:
- Еремей, седлай коня!
- Куда же вы на ночь глядя?
- Седлай говорю, мне проветриться надо!
- Хорошо, хорошо, сейчас только надену чего-нибудь, а то морозно, - закивал Еремей и побежал внутрь. Там он по пути не громко рявкнул на жену:
- Ну, а ты, чего уши развесила, иди спать, сейчас приду!
Через пятнадцать минут Еремей подвёл к Марату вороного коня. Марат запрыгнул в седло и бодро сказал:
- Еремей, со мной всё нормально, через пару часов вернусь, приготовь бутылки три вина и баньку истопи!
- Хорошо, господин барон! – кивнул Еремей.
Марат выехал за ворота и пришпорил коня. Он помчался подальше от дворцов, в сторону Чёрной речки, к ближайшему от его дома лесу Санкт-Петербурга...
Отдав воспитанниц на попечение их классным дамам, Анна Сергеевна направилась в свой флигель. Светила Луна, под ногами скрипел снег, тускло свитили фонари. На душе у Анны была тёмная, без единой звёздочки, ночь. Зайдя к себе, она почувствовала вкусный запах блинов. Мамушка в переднике встречала её в коридоре со словами:
- Душа моя, а чего так рано, я тебя после полуночи ждала, вот блинов решила напечь!
- Спасибо мамушка, только не до блинов мне сейчас, - ответила Анна и сняв шубку, сразу прошла в свою комнату. Там не раздеваясь, прямо в своём бальном платье упала на постель и тихо заплакала. «Как он мог!? Объясняться мне в любви и спать с этой Смолиной? Наверно и сейчас читает ей стихи в постели!?», - думала Анна тихо всхлипывая в подушку. Чтобы там не говорили, но смолянки более менее знали, что происходит между мужчиной и женщиной в спальне. Ведь их водили по музеям, где они видели древнегреческие статуи обнажённых мужчин и женщин. Одна воспитанница, на спор, ещё в средней группе, когда воспитатель отвернулась, даже умудрилась пролезть через ограждение и подержаться у одной из статуй за этот занимательный атрибут мужчины, которого небыло у девочек. Конечно после этого она была наказана и полгода обедала стоя, но в глазах других воспитанниц она была не просто героиней, а той, кто уже познала мужчину! Боже, как это всё глупо, эти детские мысли! Улыбнувшись, Анна Сергеевна села на постели: «А что собственно произошло?», - задала она сама себе вопрос. «Разве между нами уже что-то было, или мы связаны какими-либо обязательствами? Баронесса просто похвасталась близостью с мужчиной, которого она полюбила! Полюбила? Разве любовь такая?», - размышляла Анна Сергеевна. В это время к ней вошла мамушка.
- Душа моя, а чего ты не раздеваясь в постель забралась?
- Мамушка, а что такое любовь?
- Любо-о-о-вь! Вона, что с тобой милая, влюбилась?
- Ой, не знаю я мамушка! Не знаю я, так, что такое любовь?
- Тут сразу так и не ответишь, а пойдём милая чайку попьём с блинчиками и вареньем, а там я уже соображу, как на твой вопрос ответить, - улыбнулась мамушка...
Марат очень быстро проскакал каменные дома и теперь по бокам мелькали дома деревянные. Извозчиков и людей на улице было мало, поэтому очень скоро Марат оказался в чистом поле. От Луны, было довольно светло.
Он свернул на какую-то боковую дорогу и достав саблю стал рубить деревца, которые росли вдоль дороги. В голове у него висел только один вопрос: «За что, она со мной так?». Марат скакал и скакал, продолжая рубить деревья. Проскакав так несколько вёрст Марат вдруг услышал где-то вдалеке волчий вой, он отпустил поводья и его конь встал, испуганно водя ушами. «Ладно, пора домой», подумал Марат и повернул назад. Конь сам ходко побежал в сторону города. Через некоторое время Марат оглянулся. На дороге были видны несколько теней, которые бежали за ним. Волки, это были волки! Марат пришпорил коня, тот фыркая и водя ушами и сам довольно быстро бежал. Волки догоняли. Марат опустив саблю почти до самой земли приготовился к схватке. Он понимал, что нападения стоило ждать только сзади. По рыхлому снегу волки не смогут его догнать, только по дороге. Он шептал на ухо коню ободряющие слова, важно было, чтобы конь не испугался и случайно не сбросил его. Конь послушно бежал. Марат перекинул саблю в другую руку, а затем опять в правую. У него было замечательное свойство, он владел саблей одинаково ловко и правой и левой рукой. Марат оглянулся волки были уже рядом. Первый из них бежал справа у задних ног коня. Марат слегка натянул поводья и наклонившись рубанул саблей. Как он и предполагал, волк немного вырвался вперёд и попал под удар его сабли. Сзади послушался визг и волки отстали, наверно он убил или поранил вожака. Марат спокойно доскакал до главной дороги и повернул в город...
Анна сняла бальное платье и накинув халатик вышла в большую комнату. На столе стояла тарелка с горкой блинов и несколько вазочек с различными вареньями. Мамушка сидела за столом, и улыбнувшись сказала:
- Вот молодец, что вышла, садись чайку попьём, да о нашей бабской любви поговорим.
Анна смотрела на мамушку, на её лицо и ей казалось, ну какая может быть любовь, когда уже морщинки возле глаз! Но она улыбнулась, и сев к столу сказала:
- Мамушка, давай рассказывай мне, что такое любовь!
- Погоди милая, давай я сначала тебе чаю налью. А тут гляди варенье любое: яблочное, сливовое и даже клубничное есть.
Налив чаю Анне и себе, мамушка вздохнула и произнесла:
- Любовь, милая, так сразу и не скажешь, что это. Я так думаю, что любовь это от Бога, а значит любовь – это всё, что вокруг тебя и внутри тебя!
- Разве всякая любовь от Бога? – улыбнувшись, спросила Анна.
- Всё у тебя в душе милая, и Бог, и чёрт, и грех, Адам и Ева тоже согрешили!
- Как же понять, что от Бога, что от чёрта?
- А тут всё просто, если замуж вышла, то только мужу принадлежишь, если любишь мужика, то значит о других даже и не думай!
- А мужчины также любят?
- А какая разница, хотя конечно мужик – это зверь особый! – засмеялась мамушка.
- Почему? – удивилась Анна.
- А у них у всех глаза налево смотрят!
- И что же делать?
- Тут один выход, надо самой стараться!
- Как это?
- Ну, вот к примеру мой Егор, - начала говорить мамушка.
- Какой Егор?
- Кучер, «лихач», он возле Думы в основном промышляет.
Анна вспомнила, что в последнее время мамушка отправляясь в город стала одевать не простой платочек, а накидывать на плечи цветастую шаль, аккуратно расчёсывая и иногда даже слегка завивая свои льняные волосы.
- Ну, и что, твой Егор?
- Я с ним пять раз встречалась, прежде чем это самое...
- Что это самое?
- Повёз он меня как-то кататься, вывез в поле, сгрёб в охапку и там во ржи...
- Что, насильно? – удивилась Анна.
- Почему насильно, я ему всё сама отдала, - произнесла мамушка и сладко провела ладошками сначала по бёдрам, затем по низу живота и по груди.
- Расскажи мамушка, как это было! – попросила Анна.
- Ну, как о таком расскажешь, стыдно ведь! – покачала головой мамушка.
- Расскажи, расскажи! – стала просить Анна.
- Хорошо в поле во ржи, солнышко светит, птички поют, как в Раю! – мечтательно произнесла мамушка.
- А что вы делали?
- Игрались! – засмеялась мамушка.
- Как это игрались? С чем?
- Господи, дитё неразумное, а всё, что у тебя есть с тем мужик и играется, и ты тоже найдёшь с чем у него поиграться!
- А потом?
- А потом вы просто парите над землёй, словно птицы! Только душа моя, чтобы вам двоим до рая долететь, надо любить друг друга без памяти!
- Значит, ты мамушка любишь его?
- Люблю, ох, как люблю! Всё время о нём думаю, аж исподнее иной раз сырым становится!
- Это как?
- А, потом узнаешь! – ухмыльнулась мамушка.
- Так чего вы тогда не женитесь? – спросила Анна.
- Так не зовёт, гад рыжий! – вздохнула мамушка.
- А что ты его так называешь?
- Я его за глаза по всякому зову, а когда вместе, то Егорушкой, милым величаю, а он меня люба моя зовёт, любовь значит! Знаешь какой он нежный со мной, хотя руками подкову разгибает.
- А меня мой голубкой называл, - всхлипнула Анна.
- Ну ка давай, душа моя, рассказывай всё, не держи в себе!
И Анна рассказала мамушке всё, что с ней произошло на балу...
Марат ехал по городу. Прохожих уже почти не было. В окнах горел свет. Санкт-Петербург был очень похож на Венецию. Тот же «каменный» центр и «деревянные» окраины, только зимы намного холоднее. Хотя центр Санкт-Петербурга всё же больше был похож на Париж. После скачки и рубки деревьев он чувствовал себя лучше. Погоня волков окончательно привела его в чувства, во всяком случае он опять начал различать цвета. Он даже остановился возле одного особняка, за окном которого, дама в красивом, нарядном платье, обмахиваясь веером что-то говорила невидимому собеседнику. Задержавшись на несколько мгновений у этого особняка Марат продолжил свой путь. Мороз крепчал и когда он подъехал к своему дому морда коня была вся белой. Спрыгнув с коня и отдав поводья Еремею, Марат стал руками растирать уши и щёки.
- Снегом надо, снегом! – произнёс, ухмыляясь Еремей.
- Почему снегом? Он же холодный? – удивился Марат.
- Да, кто его знает, у нас так делают!
Марат зачерпнул ладонью снега и стал растирать лицо и уши. Через некоторое время лицо и уши стали гореть. Марат стряхнул руки и стал подыматься по ступенькам крыльца. Открыв дверь он увидел Авдотью, держащую в руках небольшой поднос, на котором стояла рюмка с прозрачной жидкостью и лежал кусочек хлеба с салом.
- Что это? – спросил Марат.
- Водка, Еремей наказал, лучшее средство от простуды, застыли небось господин барон, - улыбнулась Авдотья.
- Есть немного, - произнёс Марат и по русски опрокинул рюмку, закусив хлебом с салом, Сказав «Спасибо!» Авдотье он прошёл в свою комнату. На столе стояло три бутылки его любимого вина. Дневника на столе не было. Марат подошёл к камину и подбросил пару поленьев. Языки пламени сразу заиграли веселее. Присев возле камина, Марат стал греть руки. В это время отворилась дверь и в комнату вошёл Еремей с подносом.
- Господин барон, тут Авдотья вам тарелку борща горячего для сугреву передала.
Еремей поставил поднос, на котором кроме борща стоял небольшой графин с водкой и тарелка с нарезанным салом.
Марат подошёл к столу и поёжившись с улыбкой спросил:
- Вы зимой всё время так греетесь?
- А куда денешься, коль мороз, аж до костей пробирает! Когда работаешь пот прошибает, а потом борща с водкой и салом, самое то!, - важно ответил Еремей и ушёл.
Марат с удовольствием поел горячего борща с салом. По телу сразу разбежалось тепло. В камине разгорелось пламя, стало тепло и уютно. Не притрагиваясь к водке, Марат налил бокал вина, взял новую записную книжку. И стал записывать:
В любви, нет здравых смыслов,
Она божественный огонь,
В теченьи жизни быстром,
Красивый сад, или балкон.
Влюбляйтесь, господа влюбляйтесь,
В своих подруг, конечно жён,
И душ их трепетно касайтесь,
Звучите с ними в унисон.
Ведь времени не так уж много,
Чтобы любовь свою запечатлеть,
Влюблённых не судите строго,
Пылают пусть, коль не хотели тлеть.
В любви, нет здравых смыслов,
Она божественный огонь,
В теченьи жизни быстром,
Красивый сад, или балкон!
Эти строки в нём зазвучали, пока он удирал от волков. Марат улыбнулся собственным мыслям. Как говорила ему мама, теперь все его мысли принадлежали только одной женщине. Анна Сергеевна задела такой огромный пласт его души! Он ни в чём теперь её не винил. Она имела право сказать ему те обидные слова. Он волочился за женщинами, желая получить только одно и это, почти всегда, у него случалось! Но вот теперь он встретил женщину из своих снов, свою голубку, а кто он был для неё? Уж конечно не белый голубь, а скорее чёрный ворон! Марат отпил вина и записал:
Всё однажды станет иначе,
Удача наполнит паруса,
И пусть душа сегодня плачет,
Но путь укажут небеса.
И заструится тихо счастье,
В моей измученной душе,
Уйдут тревоги и напасти,
Всё станет, как в чудесном сне.
Любовь подарит крылья,
И вновь захочется летать,
И все проклятья сгинут,
Душа, познает благодать!
Марат выпил ещё вина и взял гитару. Он начал перебирать лады и вскоре у него получилось напеть романс Анны Сергеевны. Конечно так проникновенно спеть, как она, у него не получалось. Тем не менее Марат улыбался от сознания того, что по духу они очень близки с голубкой, а значит всё будет хорошо!
Анне снился сон. Они едут с Маратом в карете. Он начинает её целовать, сначала губы, затем шею. Его нежные и проворные руки оказываются у неё под платьем, сначала на груди, затем всё ниже и ей было от этого очень хорошо. Карета останавливается в поле, и вот они уже бегут обнажённые по полю. Марат гонится за ней, она убегает, но затем просто падает в траву раскинув руки. Он падает рядом и они начинают играться. О, Боже, как хорошо! Марат целует ей грудь, затем всё ниже и ниже. Она тоже играется и целует его. Затем Марат вошёл в неё и они полетели над землёй. Это сказочное ощущение полёта. Она была белой голубкой и просто летела. Марат летел рядом, она слышала шорох его крыльев. Но оглянувшись она увидела рядом с собой не белого голубя, а чёрного ворона. Анна испугалась и полетела в другую сторону, она уже устала лететь, но вдруг перед ней оказалась рука человека, в которой было зерно. Она устало села на протянутую руку и стала клевать зерно. Этим человеком был Николай Семёнович, их сосед, старинный друг папеньки...
Рано утром, когда Анна ещё досматривала свой сон, Марат вместе с Еремеем отправился в баню. После парилки, облившись холодянкой, он плотно позавтракал яичницой с колбасой, и выпив чашку кофе, стал собираться в посольство. На улице было холодно, поэтому Марат надел под синие чакчиры тёплые рейтузы, а так же взял с собой чёрные утеплённые кожаные перчатки. В остальном вся его одежда соответствовала полковой расцветке 5-го гусарского полка. Марат, надев сверху меховую накидку, вышел на крыльцо. Еремей подвёл ему коня. Спустившись по ступенькам, Марат легко запрыгнул в седло и спокойным шагом направился в посольство. Марат отметил, что в столь ранний час на улицах было много бричек и небольших саней, на которых знатная публика возвращалась с балов. Иногда из больших тёплых карет доносились песни под гитару. Марат размышлял о том, что могло ожидать его в посольстве после изъятия его дневника. Ведь ничего крамольного там не было и почти всё то, о чём он там писал, он докладывал императору. В дневнике были его мысли и ещё стихи. Он начал догадываться в причинах произошедшего. С самого начала все посольские приняли его весьма прохладно. Им было не понятно зачем он появился в посольстве и почему ему платили такие большие деньги, если о своей работе он никому не отчитывался. Все отчёты о потраченных деньгах были в его дневнике: Кому и сколько он проиграл в карты или дал в долг. Там за карточным столом он узнал, что основная часть промышленности России была расположена на Урале. Пожалуй это единственное ценное свединие, которое добыл Марат и ещё пожалуй то, что никто из чиновников не изъявил желания делиться какими-либо сведениями о своей деятельности или деятельности его учреждения. Посольские даже, как казалось Марату, побаивались его, как потенциального доносителя. Но он ведь так редко бывал в посольстве, и никогда не вникал в суть их работы! Тем не менее ничего хорошего от визита в посольства он уже не ждал. Подъезжая к посольству Марат вспомнил обрывки своего чудного сна. Он был с Анной и им было хорошо. Сначала они ехали в карете, а затем бежали по полю, у них выросли крылья и они летели над землёй! Потом Анна исчезла... Эти приятные воспоминания отпечатались на его лице. Когда Марат приехал в посольство и вошёл в кабинет посла, то не смог стереть с лица блаженствующее выражение. Глянув на него посол сухо сказал:
- Господин барон, я удивлён вашему оптимизму, но мне кажется, что ваша миссия в России завершена!
- Почему вы так решили?
- Ваш дневник отправлен в Париж, императору!
- А изъять его вас тоже попросил император?
- Нет, это была моя инициатива, - улыбнулся посол.
- А откуда вы вообще узнали о его существовании?
- Это сейчас уже не важно, но если русский император называет вас большим другом России, то вы автоматически становитесь врагом Франции! Надеюсь, барон, вам это понятно?
- Господин посол, возможно это и было целью моей миссии стать в глазах русского императора и русского общества большим другом России и именно когда я этого добился, вы решили прервать мою миссию? – спросил Марат, а затем улыбнувшись добавил, - Я не думаю, что это понравится нашему императору!
- Вы слишком переоцениваете себя, у вашей работы нет практических результатов!
- Зато у вашей точно есть, баронесса Смолина ведь ваш агент?
- Это закрытая информация, - ухмыльнулся посол.
- Хочу вас разочаровать, судя по всему, она, двойной агент.
- Почему вы так решили?
- До вчерашнего вечера о том, что я пишу стихи знала она и ещё одна женщина, а вчера, император Александр, как вы помните назвал меня поэтом.
- Это ничего не значит, Смолина могла просто сплетничать с другими дамами.
- Значит всё-таки баронесса ваш агент! – ухмыльнулся Марат.
- Теперь это уже не важно, попрошу вас барон ближайшие две недели не покидать пределы Санкт-Петербурга!
- Вы полагаете, что меня отзовут из России? – спросил Марат.
- Вас либо отзовут, либо вашей дальнейшей работой буду руководить лично я! – весьма прохладно произнёс посол.
- Тогда, честь имею, - щёлкнул каблуками Марат.
- Барон, впредь будьте внимательны со своими женщинами, - сухо произнёс посол на прощание, и как показалось Марату с некоторой завистью.
Марат вышел на улицу. Подойдя к коновязи, он взял свего коня за уздечку и пошёл пешком в сторону Невского проспекта. Ему почему-то захотелось увидеть Мишель. На Невском у неё был маленький магазин «Кьянти», который относился к ренсковым погребам с золочёной вывеской в виде виноградной лозы. Именно там Еремей всегда покупал его любимое вино.Идя по пустынным улицам Марат возможно впервые в жизни задумался над тем: «Что такое на самом деле, любовь?». Конечно в первую очередь это страсть – желание обладать или просто быть вместе, рядом. Когда это есть, то в душе возникает чувство комфорта и покоя. Страсть – это прежде всего желание удовольствия. Марат улыбнулся: «Да, доставлять женщинам удовольствие он умел, так же, как и получать его. Сколько у него было женщин, много, так много, что некоторых он уже и не помнил!», - размышлял Марат. «А что сейчас, баронесса Смолина, с которой было приятно проводить ночи и Мишель. Да, с ней они могли часами гулять по Петербургу, просто взявшись за руки, потому что у них было прошлое, их детство, о котором они всегда очень трепетно вспоминали и ещё конечно нежные ночи». С Анной у него было нечто другое, не было близости, но была страсть, не было общего прошлого, хотя, почему не было, был бал, очень трепетный танец и затем её обидные слова... Хотя, она наверно имела право сказать ему эти слова! Но что-то очень сильное и непостижимое влекло его к ней... Неужели это и есть любовь? Разве она такая – любовь?». С этими мыслями Марат подошёл к магазинчику Мишель.
Анна проснулась и просто лежала под одеялом, слушая, как в другой комнате мамушка подкидывает дрова в печку. Было прохладно и ей совершенно не хотелось вставать из тёплой постели. Она вспоминала свой необычный сон. Такой сон ей приснился впервые. Она занималась любовью в карете с Маратом. Откуда это всё, если в жизни у неё ни разу этого не было? Но было очень приятно! Боже, она жаждет плотских наслаждений! Вот и сейчас, она только вспомнила о Марате и у неё пробежала дрожь по всему телу, набухли соски и там внизу стало сыро. Что с ней творится? Анна встала и прошла за ширму к ночной вазе, затем надела сухие панталончики и накинув халат вышла из своей комнаты.
- Доброе утро, душа моя, как спалось? – улыбнувшись спросила мамушка.
- Да, так себе, ерунда всякая снилась, доброе утро, - ответила Анна, присаживаясь к столу.
- Сейчас чайник вскипит, ты чаю выпьешь или кофа свою варить будешь, - поинтересовалась мамушка.
- Кофе он, а не она, - улыбнулась Анна, затем добавила, - пожалуй лучше чаю, я гляжу у тебя там варенье вкусное.
- И то дело, а то повадились господа с утра эту горечь пить, - засуетилась мамушка, ставя Анне чашку и подвигая ближе клубничное варенье, - а ты ведь с детства сластёна!
Анна пила душистый чай со смородиновым листом и ромашкой и брала ложечкой из вазы варенье. Она смотрела на мамушку и размышляла, ей очень хотелось поделится с мамушкой своим сном, но ей было немного стыдно. Она вспомнила слова папеньки. Он говорил: «Анна, никогда не смотри на простых людей свысока. Многие из них гораздо чище и умнее своих господ. И эта их чистота и ум не от воспитания или образования, а от души, а значит от Бога! Подлых людей среди господ гораздо больше чем среди крестьян». Это он, через старост в своих деревнях запретил выходить с поклонами к дороге, когда он там проезжал. В имении папеньки все приветствовали друг друга только лёгким поклоном, и при этом почти всегда улыбались. Причём улыбка получалась сама собой, просто люди были рады видеть друг друга. Ещё Анна подумала о том, что правильно сделала, когда взяла с собой мамушку. И хотя от папеньки у неё тоже секретов не было, но некоторые стороны жизни можно было обсудить только с близкой женщиной! Допив чай Анна рассказала свой сон и свои ощущения мамушке. Та, очень внимательно выслушала её и немного помолчав, сказала:
- Насчёт сна не знаю, не разбираюсь я в них, а насчёт всего остального я вот, что тебе душа моя скажу. Ты уже выросла и превращаешься в бабу!
- Ну не в бабу допустим, а в женщину, - слегка покраснев ответила Анна.
- Какая разница, суть-то одна. Разве господа из другого теста сделаны. Это у мужиков от желания только бугорок в штанах вырастает, а у нас всё сложнее! Замуж тебе надо, созрела ты!
- А за кого?
- Ну, француза ты сваво отшила, значит за Николая Семёныча. А он мужчина видный, хоть и в годах. Я и сама пошла, если бы позвал! – сладко потянувшись, сказала мамушка.
- А как же Егор твой? – удивилась Анна.
- Так вот, застряла я с этим рыжим дьяволом, а года то идут!
- Николай Семёнович старше моего отца на пять лет!
- Ну и что, зато не загуляет!
- А любовь как же?
- Как говорят стерпится слюбится, думаешь почему меня Егор в поле-то увёз, потому что в карете не хотел. Там, говорит, после балов господа такое вытворяют!
Анна после этих слов опять вспомнила свой сон и слегка покраснев налила себе ещё чаю...
Марат спустился по ступенькам в магазин. Он бывал здесь всего лишь пару раз. Это был магазин итальянских вин. За вином всегда ходил Еремей. В этот ранний час покупателей ещё не было. Мишель сидела за столиком у окна с толстыми амбарными книгами. Она так была похожа на его матушку. Типичная итальянка. Стройная, темпераментная! Что-то очень нежное шевельнулось в душе Марата. Даже мама говорила, что они были прекрасной парой, но судьба распорядилась по-другому. После того, как Мишель стала членом семьи Фолонари, у них не стало будущего, а было лишь настоящее, и то украдкой!
Мишель смотрела на Марата. Это было странным, что он пришёл в магазин, обычно за вином приходил его слуга Еремей. Значит Марат пришёл не за вином, значит что-то случилось! Сердце Мишель тревожно забилось. Марат был её первой любовью. Да, она вышла замуж за другого, но это был брак по расчёту. Отец хотел этим браком поправить финансовые дела семьи. Марат ведь был у неё на свадьбе, он же мужчина. Ну, взял бы и застрелил её жениха, этого пропойцу Ливио. Хотя, и что тогда? А сейчас, им так хорошо вместе. Она не брала в расчёт тех шлюшек, которые бывали у него. Мишель знала, что в сердце Марата она занимает особое место, или занимала...? Она встала и подошла к Марату.
- Господин офицер что-нибудь желает? – тихо спросила она, краем глаза увидев, что из погреба вернулся работник. Свои отношения им приходилось скрывать даже здесь в Санкт-Петербурге, все работники в в её винных магазинах были людьми Фолонари.
- Мне пожалуйста три бутылки Кьянти, - улыбнулся Марат.
- Тогда, я приду завтра, - прошептала Мишель и кивнула работнику, который опять полез в погреб.
- Что случилось?
- Меня наверно скоро отзовут во Францию! – прошептал Марат.
- Ладно, завтра поговорим! – кивнула Мишель и отошла.
В это время работник принёс пакет с вином. Марат отдал деньги Мишель и вышел из магазина. Пушистыми хлопьями падал снег. Санкт-Петербург просыпался, всюду раздавался скрип полозьев саней, слышались детские голоса и женский смех...
Марат заглянул в пакет. Бутылки с вином были обложены соломой, поэтому он сунул этот матерчатый пакет в сумку притороченную к седлу. Марат улыбнулся вспомнив, что такие пакеты были редкостью в Санкт-Петербурге, и Авдотья использовала их для хранения в доме крупы и муки. Вскочив в седло он медленным шагом направился к себе домой. В голове у него роились строки будущих стихов. По пути он раскланивался со знакомыми мужчинами и дамами. С кем-то он играл в карты, с кем-то танцевал на балу, с кем-то просто пил вино. Он кивал и улыбался в ответ, а в голове звучали строки:
У любви оттенков много,
От тепла и до жары,
Всё идёт по воле Бога,
А не разума игры.
Нежность, главная причина,
Отдавать её не жаль,
Пусть в душе горит лучина,
Плавит прошлую печаль.
Лишь когда букет созреет,
Расскажите о любви,
Пусть она от счастья млеет,
Греясь в лучиках души.
У любви оттенков много,
От тепла и до жары,
Всё идёт по воле Бога,
А не разума игры!
Перебирая в уме эти строки Марат доехал домой. Еремей уже стоял возле крыльца, когда Марат вьехал во двор. Спрыгнув с коня и отдав ему поводья Марат с улыбкой спросил:
- Как ты догадался, что сейчас приеду?
- Топот копыт на улице услышал, ейчас все на санях ездят, только вы верхом, ответил Еремей.
- Достань в сумке пакет, в нём вино, - попросил Марат.
- Нешто барин вы в магазин к своей итальяночке наведывались? – с улыбкой спросил Еремей.
- Да, мимо проезжал и вина решил прикупить.
- Так у нас дома его бутылок десять ещё есть.
- Ну, вот и хорошо, на неделю хватит! Еремей, меня ни для кого дома нет, особенно для баронессы Смолиной!
- А для итальяночки?
- Для неё я всегда дома, - ответил Марат и взбежал по ступенькам в дом. Сняв мундир и облачившись в домашний комзол, он открыл свой дневник и записал стихотворение, которое вертелось у него в уме. С некоторых пор ему стало нравиться то душевное состояние, когда он просто писал стихи. Ведь таким образом он как бы встраивал свои душевные переживания в этот сложный и огромный мир, который не всегда был добр к нему. Но ведь изменить его он не мог! Поэтому приходилось встраиваться. А с помощью стихов это получалось! Он опять подумал об Анне, и сразу же родились строки. Марат поспешил их записать:
Я приду к тебе луною,
Или лучиком весны,
Тихим шелестом у моря,
Я в твои проникну сны.
Нет во мне бравады звонкой,
И богатства тоже нет,
Лишь привязан нитью тонкой,
Как у ночи, есть рассвет.
Ты смахнёшь свой сон устало,
Улыбнёшься и опять,
Будешь рада зорьке алой,
Станешь день свой сочинять.
Я же буду просто рядом,
У души размеров нет,
Восхищённым стану взглядом,
Что тебе бросают вслед...
В это время в дверь постучали и в комнату вошёл Еремей с подносом. На котором стояло три бутылки Кьянти, ваза с фруктами и тарелка с нарезанным сыром, хлебом и копчёным мясом.
- Вот, моя вам прислала вместе с вином, говорит, что начнёте вино хлестать и про обед забудете! Ну, до чего скверная баба, до всего ей дело есть! – хмуро произнёс Еремей. Марат улыбнулся и спросил:
- Еремей, вы хоть раз меня пьяным видели?
- Дак, откуда вам пьяным быть, вы же водку не пьёте, а вино, это так, одно баловство! Вот я и говорю, скверная баба! – ухмыльнулся Еремей.
- Еремей, а чего вы детишек не рожаете? – вдруг спросил Марат.
- Так куда их рожать, коли дома сваво нет! – удивлённо ответил Еремей, потом хмыкнул и добавил, - да и боится моя, что старые мы уже!
- Ну, какие же вы старые, самое время, мои родители в сорок пять двух дочек родили, - улыбнулся Марат.
- Ну, тогда у нас пяток лет ищо есть, - тоже улыбнулся Еремей.
- Ты говорил, что вы из Смоленской губернии, случайно помещика Воронцова не знали? – с лёгкой грустью спросил Марат.
- Да, как же не знаем, сосед он наш был, хороший барин, - быстро ответил Еремей.
- А как ты определяешь хороший барин или нет?
- Знамо как! Ежели барин сам своим поместьем управляет, то хошь не хошь ему с крестьянами ладить приходиться, а там сразу и видно, что он за человек!
- Ну, а твой барин, хороший человек?
- Конечно хороший, вот отпустил меня на вольные хлеба, только оброку прикрутил поболее, а так у нас на него жалоб нет. Мы было сначала в Москву подались, я по плотницкому делу, Евдокия моя по хозяйству. Только там таких, как мы много, поэтому денег мало получалось заработать, а нам оброку 100 рублей в год платить, да и самим кушать, да одеваться надо. Так вот мы с одним плотником сюда перебрались. Здесь, хоть денег на вольную скопить можно. Я этот дом сам присмотрел. Гляжу стоит старенький дом, вот-вот развалится, пошёл к хозяину и говорю: «Давай я тебе этот дом починю, ты его людям будешь сдавать, а мы тут вместо прислуги будем жить. На том и порешили, ему выгода и нам с Авдотьей хорошо».
Марат, слушая Еремея, вспомнил, как Еремей скрупулёзно вёл записи по расходу денег, которые он им давал. Всё точно, копейка в копейку. Было видно, что эти люди были абсолютно честными и не пытались где-то словчить, украсть.
- А что дом один ремонтировал? – спросил Марат.
- Не, одному не управиться, дружок мой мне помог Егор, он теперь извозчиком деньгу заколачивает возле Государственной Думы, иной раз за день 25 рублей получает.
- А что же ты тогда в извозчики не пошёл?
- Да не по душе мне эта работа, я человек домашний, мне вон за Авдотью часто подержаться хочется, - улыбнулся Еремей.
- Ну, а кто тогда по твоему плохой барин? – спросил Марат, улыбнувшись неожиданному признанию Еремея.
- А плохие это те, кто сами поместьями не управляют, нанимают приказчиков, которые с людьми и лютуют, а сами здесь в столице по балам шастают, да в карты свои поместья проигрывают вместе с людьми или в банки закладывают. Нешто так можно к людям относиться?
- Ладно Еремей, вы с Авдотьей люди честные, работящие, помогу я вам вольную выкупить, давай открывай вино!
- Там денег много надо, наверно несколько тыщ рублёв! – засомневался Еремей, открывая вино.
- Давай, мы это Еремей после обсудим, - сказал Марат взяв в руку бокал с вином.
- Хорошо, господин барон, - кивнул Еремей и удалился.
Выпив вина Марат опять взял свою тетрадь и почти сразу написал:
Лунной пыли наглотавшись,
Я присяду отдохнуть,
Посмотреть, как величаво,
Ты идёшь куда-нибудь.
Бликом солнечным растаю,
У твоих чудесных ног,
Ближе мы, увы, не станем,
Прогневился, видно, Бог.
Нет в моей душе покоя,
То ли ангел, то ли бес,
Но на то, Господня воля,
Он вручил мне этот крест!
Еремей почти полностью пересказал жене свой разговор с Маратом. Ночью, когда они легли спать Евдокия тихо спросила мужа:
- Ерёмушка, а может и вправду детишек родим?
- Куда нищету плодить-то, вольную получим, тогда уж и детей настругаем!
- Это ты своим стручком хоть до гробовай доски тыкать можешь, а мне дитя выносить и родить ищо надо! Хоть бы один мужик узнал, что такое вынашивать и рожать!
- У мужика другая забота, как свою ораву прокормить, - уверенно ответил Еремей, а затем спросил:
- Так уж и стручком?
- Ты у меня Ерёмушка, весь красивый и ладный, - положив голову на грудь мужу прошептала Евдокия.
- Да, ладно тебе, красивый, это вот барин наш красивый, а я вон, одна борода!
- Это он для других красивый, а для меня ты самый красивый!
- Ладно, спи давай! – вздохнул Еремей.
Через некоторое время он удивлённо прошептал:
- Ну, куды полезла?
- Да, хоть подержаться что ли!
- Вот, неугомонная баба, - усмехнулся Еремей, обнимая жену...
Марат налил себе вина и смотрел на огонь в камине. Он думал об Анне. Мысли о ней тревожили его душу. Даже скорее не тревожили, а изменяли её. Нечто непостижимое, возвышенное рождалось в нём. Он быстро записал новый стих. Как всё же теперь быстро и спонтанно стихи рождались в нём:
Где душа живёт, не знаю,
Это чудный островок,
Я лучом вокруг летаю,
Правду спрятав между строк.
Там хранится вдохновенье,
Верю, суть моей души,
Грусть, тоска и откровенье,
Вместе плавятся в тиши.
Я беру кусочек света,
И на остров тот кладу,
И тогда с души поэта,
Получаю вдруг строку.
А потом сложив их вместе,
Рифмы в небе отыскав,
О любви пою я песни,
Что является во снах!
Налив себе ещё вина Марат стал прохаживаться по комнате. Внезапно его внимание привлёк какой-то шум. Он подошёл к двери. Из спальни Еремея и Авдотьи доносились тихие, но характерные стоны. Марат улыбнулся и прикрыл свою дверь. Выпив ещё вина, он снова сел за стол. Мысли путались и ничего не приходило в голову, но вот, он начал писать:
«Кто я? – ты любовь, её любовь. А она? – а она твоя любовь. А дети? – ваши дети – ваша любовь, другие дети любовь других, все дети любовь. Тогда, что такое ненависть? – ненависть это очень большая любовь… к себе, которую очень сильно обидели. Что такое обида? – обида это тоже любовь, которую не поняли или не оценили. А война? – война это тоже любовь, воюют те, у которых сейчас нет любви против тех, кто защищает свою любовь. Ну а планета? – если на ней живут люди это тоже любовь. А вселенная? – глупый, во вселенной есть люди, значит это тоже любовь. Я хочу, что бы любовь была вечной – любовь вечна. Ты не понял, я не хочу уходить - все кто был до тебя ушли, это справедливо. Такая справедливость тоже любовь? – да, уходя, мы даем возможность другим прикоснуться к вечной любви. Что же мне делать? – живи с любовью и тогда тебя не забудут, потому что память это тоже любовь!»
Марат ещё раз перечитал написанное и задумался, чтобы это значило, ведь это не стихи, это просто его мысли, но почему они такие? Это его внутренний диалог, а может быть, с ним так беседует сам Бог? Все свои мысли он теперь связывал с Анной. Она странным образом стала изменять ход его мыслей, а значит и всю его сущность. Ничего подобного раньше с ним не происходило... Марат налил себе ещё вина. Выпив бокал, он почувствовал, что ему пора спать. Он подкинул дров в камин и улёгся на диван, прикрывшись овчинным тулупом. Марат почти сразу уснул. Ему опять снилась его голубка, только теперь она была в прозрачной ночной рубашке, и смесь убегала от него по полю, прячась среди цветов, а он никак не мог её поймать...
Марат стал просыпаться от голосов под его дверью. Он услышал громкий шёпот Еремея:
- Видишь даже дверь закрыл, это всё из-за тебя Евдокия, чего ночью орала!
- Да, не орала я Ерёмушка, стонала немного, уж больно хорошо мне вчера было, - шептала в ответ Авдотья.
- Ну, и как мне к нему теперь попасть?
- Слушай, а ведь тихо у него, значит спит, чего мы его беспокоить будем!
- Ладно, тогда пойдём ещё чайку попьём, - согласился Еремей.
«Счастливые люди!», - подумал Марат и тихо встал. Он сел за стол, и открыв тетрадь снова прочитал свои вчерашние мысли. Сегодня его удивило то, как он смог объединить в нескольких предложениях всю жизнь человека, любовь, войну, жизнь, смерть! Весь мир – это любовь! Нет, такие мысли просто так не приходят! Он решил это проверить и стал думать о Мишель, вспоминая их встречи. Они всегда были наполнены взаимной нежностью.Неожиданно строки пришли к нему и он стал их записывать:
Может быть совсем некстати,
В этом мире я живу,
Не снимай красотка платье,
Я другую в жизни жду.
Ты красива, как богиня,
Всё в тебе для счастья есть,
Только ум меня покинул,
Я с другой хочу лететь.
К звёздам, что сверкают в небе,
Или в дальние края,
Быть свободным слово лебедь,
И огонь в душе храня!
Марат записал стих, затем перечитав его, пришёл в замешательство. Анна начала выталкивать из его души других женщин. Мишель, Мишель его нежная подружка детства. Им, так хорошо было вместе, и вот теперь он мечтает только о другой! Марату стало грустно и неспокойно на душе. Он налил себе вина и подбросил пару поленьев в камин. В тот самый миг в дверь постучали и вошёл Еремей с подносом.
- Доброе утро, господин барон, вот тут Авдотья вам яишенку прислала!
- Доброе утро Еремей, ты, что под дверью у меня стоишь? – улыбнулся Марат.
- Не, это Авдотья меня к вам послала, говорит, что к завтраку вы всегда посыпаетесь, да и прибраться она у вас решила, а то мало ли итальяночка к вам сегодня пожалует, - произнёс Еремей, расставляя тарелки на столе, а затем громко сказал: «Заходи уже, душа грешная, чего там застыла!». Открылась дверь и в комнату зашла Евдокия в новом сарафане.
- Доброе утро, господин барон, - улыбнулась она Марату. Она вся светилась от счастья, но глянув на мужа покраснела и тихо проскользнула в спальню.
- Я вчера рано уснул, и спал, как убитый, - громко сказал Марат, наливая себе вина.
- Это и понятно, вчера вон две бутылки вина выпили, вот и сморило! – ответил Еремей, шевеля поленья в камине.
- Да, ты прав, чего-то я вчера с вином размахнулся, - улыбнулся Марат.
- А, вино не водка, пьяным не делает, только в сон клонит, - бормотал себе под нос Еремей, заново разжигая камин. Вскоре в камине весёлыми огоньками загорелись дрова. Еремей собрал грязные тарелки на поднос. Я тоже самое время из спальни вышла Евдокия и с каким-то победным видом прошла мимо мужа, бросив ему:
- Ну, чего застыл, как истукан, пошли, пусть господин барон спокойно позавтракает!
Еремей, ухмыльнувшись в бороду, улыбнулся и сказал:
- Да, господин барон, мы пойдём, если чего надо будет, то крикните!
- Хорошо, спасибо вам, - кивнул Марат.
Когда они ушли, он позавтракал, размышляя о роли эмоций в жизни человека. Почему свои эмоции люди, как правило, скрывают, даже от самых близких? Наверно потому, что эмоции открывают завесу тайны их души. Но если люди любят друг друга, то никаких тайн между ними не должно быть! К сожалении в жизни всё происходит по другому. Ведь свои эмоции люди не всегда могут выразить словами, даже в стихах. Марат открыл свою тетрадь, чтобы записать свои мысли. Он крикнул Еремея, чтобы тот убрал тарелки. Еремей быстро собрал на поднос тарелки и уходя спросил:
- Вам вина ещё принести?
- Да, пожалуй, принеси одну бутылку! – кивнул Марат.
Еремей унёс посуду и принёс бутылку вина и быстро удалился. Марат попытался сочинить стихи об эмоциях. У него получились такие:
Не обретёт душа покоя,
Пока в ней плавится любовь,
В огне всегда сгорают двое,
Коль не находят нужных слов.
Душа к душе должна стремиться,
Тогда Бог дарит крылья для любви,
Как мало надо, чтоб влюбиться,
Как всё же много, нужно для души.
В ней есть кристаллики для чуда,
Для счастья тоже много есть,
Любовь приходит ниоткуда,
Чтоб жить, хотелось нам хотеть!
Не обретёт душа покоя,
Пока в ней плавится любовь,
В огне всегда сгорают двое,
Коль не находят нужных слов.
Марат ещё раз перечитал стихотворение и задумался. Он встал из-за стола и стал прохаживаться по комнате. Поэзия удивительная штука. Она побуждает нас открываться в той степени, в которой мы не можем быть открыты в обычной жизни. Налив себе ещё вина, он с бокалом в руке заглянул в спальню. Там всё было в идеальном порядке. Марат с улыбкой вспомнил с каким гордым видом вышла оттуда Авдотья и уколола своего мужа, после того, как он громко сообщил, что ничего не слышал ночью. Сколько всё-таки скромности и порядочности в простых людях! Не зря Авдотья не любила баронессу Смолину и боготворила Мишель. Марат опять вспомнил свои мысли о любви и жизни, может быть действительно Анна послана ему Богом? Тогда ему следует ожидать в своей жизни новых испытаний, ибо, ничего просто так не даётся! Марат поставил недопитый бокал с вином на стол и прилёг на диван, вспоминая их танец на балу, её тонкую талию, тёплые руки, манящий разрез платья, её дивные глаза...
Марату снился приятный сон. Он в детстве с дедом, мамой и отцом сидит на крыльце дома. Дедушка показывает на синеющие вдали горы и говорит:
- Видишь Маратик те горы, так вот наши виноградники тянутся до этих гор.
- А зачем нам столько винограда? – спрашивал маленький Марат.
- Мы выращиваем виноград для людей, - отвечал дед.
- А разве они сами не могут выращивать себе виноград?
- Могут конечно, но у нас он получается вкуснее и слаще!
- Ты научишь меня выращивать сладкий виноград? – опять спрашивал маленький Марат.
- Конечно научу, твои мама и папа мне помогут, - улыбался дед.
Маратик увидел протянутые к нему руки мамы и услышал её голос:
- Иди ко мне, мой маленький львёночек!
И он шёл к этим нежным, ласковым рукам. У мамы на руках ему было так хорошо и спокойно.Марат уже начал просыпаться, когда услышал негромкий стук в дверь и голос Еремея:
- Господин барон, там, это, ваша итальяночка к модистке пришла, значит скоро к вам заявится!
Марат вздохнул и встал. Потянувшись, он громко сказал:
- Заходи Еремей!
Дверь открылась и вошёл Еремей, который сразу с порога стал тараторить:
- Давайте мы у вас маленько приберёмся, да комнату проветрим. Сейчас Авдотья порядок у вас наведёт, а я кофью вам сварю. А вы бы пока на улицу вышли, день-то сегодня какой чудесный, словно весна пришла, - улыбался Еремей. Из-за его широкой спины выглядывала Евдокия, тоже с улыбкой на лице. Марат кивнул и вышел из своей комнаты. На улице действительно было хорошо. Ярко светило солнце, с крыши капала талая вода, снег на солнце начинал темнеть и проседать. Бывают такие дни в феврале, близилась весна. От хорошего сна и предстоящей встречи с Мишель у Марата поднялось настроение. Ему, на минуту показалось, что все его беды остались где-то там во сне. Он прислушался к себе, и вновь зазвучали строки:
Мне, к сожалению, не часто,
Довольным быть приходится собой,
А дни, как кони, табунами мчатся,
В душе, всё меньше оставив адресов.
Возможно там, в холодном мире,
Хранится, на блюдце, у окна,
То яблоко, что мы не надкусили,
Иль это, фантазии игра.
Вопросов больше, чем ответов,
Вся суть и жизни, и судьбы,
Любовь становится тем светом,
Что нас вытаскивает с тьмы.
Мне, к сожалению, не часто,
Довольным быть приходится собой,
А дни, как кони, табунами мчатся,
В душе, всё меньше оставив адресов.
Марат ухмыльнулся, в очередной раз подумав о том, как любовь меняет сущность человека. У него никогда раньше не рождалось столько стихов! Марат посмотрел в голубое небо с редкими облаками. «Возможно его любовь и стихи - это всё оттуда!». Другого объяснения он не находил, улыбнувшись Марат взбежал на крыльцо. На кормушку для птиц, заботливо повешенную на ветку сирени Еремеем, прилетела целая стайка синичек, которые радуясь теплу и солнцу весело чирикали и клевали зерно. Марат улыбаясь смотрел на них и у него вдруг родились такие строки:
В небе ясном, в небе чистом,
Над каналами Невы,
Солнца диск висит лучистый,
Нам сулит приход весны.
На душе так томно, сладко,
Так, что сразу не понять,
Толь любви желать украдкой,
Толи сразу мир обнять.
Но в груди бушует пламя,
Счастья хочется чуть-чуть,
Чтоб согрело, и не раня,
Унесло куда-нибудь!
Он зашёл к себе в комнату. В ней было чисто, свежо и вкусно пахло кофе, которое было уже налито в чашку. Так же на столе стояла тарелочка с круассанами. Марат улыбнулся заботливости Еремея и Авдотьи. «Душевные люди!», - подумал он. Он взял свою тетрадь и записал стих. Потом взял чашку и отпил кофе. В это время в дверь постучали и вошёл Еремей:
- Господин барон, госпожа Фолонари! – громко сказал он.
Марат встал и сразу же вошла Мишель в меховой накидке и шляпке. Еремей исчез. Мишель бросила на стол перчатки и с улыбкой сказала:
- Какой сегодня чудесный день, скоро весна!
- Да, я уже выходил сегодня на улицу, - ответил ей Марат, помогая снять накидку. Мишель обняла его и прошептала:
- Здравствуй милый, я так соскучилась!
- Я тоже скучал, - прошептал Марат, между поцелуями.
Оторвавшись от него Мишель села за стол и произнесла:
- Я бы не отказалась от чашечки кофе!
Марат улыбнулся и кивнул:
- Сейчас организуем, - сказал он глядя Мишель в глаза, затем громко крикнул:
- Еремей, - дверь почти сразу отворилась и на пороге возник Еремей с чашкой кофе на подносе.
- Вот, госпожа Фолонари, Евдокия специально для вас сварила, - произнёс он, ставя чашку перед Мишель.
- Опять твой слуга увидел, что я к модистке заходила? – спросила она у Марата, когда Еремей ушёл.
- Да, он у меня глазастый, - улыбнулся Марат.
- Как живёшь, рассказывай, - произнесла Мишель отпивая кофе.
- Всё так же, скучаю по Италии, пишу стихи, - улыбнулся Марат.
- Прочти мне что-нибудь, я люблю твои стихи, - попросила Мишель.
В это время на подоконник прилетела пара голубей и стала ворковать. Мишель встала и подошла к окну, но котором стоял какой-то цветок. Мишель замерла у окна, глядя на деревья в снегу и воркующих голубей.
- Боже, скоро весна! – вздохнула она.
Марат глядя на эту картинку, вдруг начал читать стихи, которые только что пришли к нему:
За окном зима устало,
В серебре, заканчивает путь,
Было много, стало мало,
Мыслей тех, что не дают уснуть.
Тихо голуби воркуют,
Им погода не беда,
От чего душа тоскует,
Видно, близится весна.
Всех согреет чудным светом,
Льда оковы упадут,
И тогда, на всё ответы,
Души грешные найдут!
- Это стихи про нас с тобой? – спросила с улыбкой Мишель.
Марат посмотрев на неё, тихо сказал:
- Наверно меня скоро отзовут во Францию.
- А, как же я, как же мы?
Марат подошёл к Мишель и обняв её, тихо прошептал:
- Всё будет хорошо!
- Что будет хорошо? Ничего уже не будет хорошо, ты уедешь и я останусь совсем одна в этой холодной стране, - всхлипывала Мишель у него на плече. Марат не знал, что ответить своей подружке детства, поэтому просто целовал её губы. Постепенно их поцелуи стали жарче, а объятья крепче и они переместились в спальню. Марат, как обычно был нежен. Предстоящая разлука с милым взволновала Мишель, поэтому ей хотелось ещё и ещё его поцелуев, его рук...
Авдотья вышла на крыльцо, глянуть куда пропал её муж. Она увидела, что он стоит недалеко от окна спальни барона и лыбится в свою бороду. Она пошла к нему. Еремей приложил палец к губам. Авдотья подошла ближе и услышала женские стоны. Авдотья подошла к мужу и тоже приложив палец к губам, взяла его за ухо и повела к крыльцу.
- Ты, что это пень бородатый под окнами подслушиваешь?
- Да я так случайно, - замычал Еремей, освобождая своё ухо, - совсем очумела открутишь ведь!
- Я тебе скоро вообще всё откручу! Сам бы старался, так и детишек бы уже давно сделали!
- Можно подумать это от меня только зависит!
- От тебя, от кого же, если бы я так же каждый раз стонала..., - мечтательно произнесла Евдокия, облокотившись локтями на перила и глядя на весенний вид двора.
- Скверная ты баба Авдотья, - произнёс Еремей потирая ухо.
- Вот, только это от тебя и слышу!
- Да, что ты Евдоша, ты у меня одна, - прошептал Еремей, обнимая жену.
- Ещё раз услышу про скверную бабу, дам промеж глаз тем, что в руках будет! – тихо сказала Евдокия.
Еремей оторопело поглядев на жену, сказал:
- Да, это я так, для порядка!
- А что для порядка у тебя для меня других слов нет? – спросила Евдокия с улыбкой.
- М-м-м, - замычал Еремей в растерянности.
- Ладно, чёрт бородатый сходи в курятник яиц посмотри, - опять улыбнулась Евдокия.
- Вот, а сама, чёрт бородатый, что других слов нет, - заворчал Еремей.
- Иди, иди Ерёмушка. Я яишницу нам поджарю, - ответила Евдокия и чмокнула мужа в щёку.
Еремей собрался было что-то сказать, но передумав пошёл в курятник...
Мишель приводила себя в порядок возле зеркала. Марат сидел за столом и снова писал стихи. Мишель была недовольна сегодняшним свиданием. Нет, вроде бы всё было, как обычно. Жаркие поцелуи, объятия, Марат был неутомим, но в нём не звучала та заветная струна, из-за которой она прощала ему всех его баб, потому что он был единственный и неповторимый для неё. Словами это объяснить было невозможно, просто она так чувствовала его душу. И вот сегодня эта струна не звучала. Он просто исполнял свой любовный долг перед ней. Наконец она привела свою причёску в порядок и тоже присела к столу. В это время раздался стук и вошёл Еремей:
- Господин барон, сегодняшние приглашения на балы! – громко сказал он положив на стол небольшой поднос с цветастыми конвертиками.
- Спасибо Еремей, госпожа Фолонари не пьёт Кьянти, поэтому принеси ка нам шампанского! – попросил Марат.
- Хорошо господин барон, сейчас в погреб слажу, - ответил Еремей и удалился.
Марат взял поднос с приглашениями, встал и бросил их в камин. Мишель с удивлением спросила:
- Ты что перестал ходить на балы?
- Всё равно скоро уезжать, да и надоели мне все эти светские сборища! – с улыбкой ответил Марат.
- Может быть, ты просто влюбился?
- Не знаю, ничего не знаю!
- Марат, почему ты все стихи пишешь на русском языке? – не унималась Мишель.
- Мне нравится этот язык, он красивый, в нём больше слов, чтобы выразить свои чувства.
- Раньше ты признавался в любви ко мне на итальянском и это было очень красиво!
В это время раздался стук и вошёл Еремей с подносом, на котором стояла открытая бутылка шампанского и два фужера, и сразу удалился. Марат налил вино и поднёс фужер Мишель.
- Я пишу стихи на русском, потому что мне так удобнее, - сказал Марат.
- Она русская? – спросила Мишель беря фужер.
- Я пишу стихи не только о любви, вот послушай, произнёс Марат садясь за стол:
В этом мире бесконечном,
Где душе найти приют,
Коль она мой странник вечный,
То куда пути ведут?
Может к звёздам, или Богу,
Иль по Млечному пути,
Где искать свою дорогу,
Где любовь свою найти?
Может просто насладиться,
Мигом славным, что зовут все жизнь,
И с другой душою слиться,
Чтобы истину постичь.
В этом мире бесконечном,
Где найти душе приют,
Коль она мой странник вечный,
Все пути, к любви ведут!
Немного подумав Мишель спросила:
- Маратик, ты стал философом?
- Не знаю, я сейчас уже ничего не знаю, - улыбнувшись ответил Марат, глядя на следущее стихотворение, которое было посвящено Анне.
О, как нежна её тугая плоть,
Уста, невинностью блистают,
В душе, ещё живёт Господь,
Греха она пока не знает.
Но жаждет всей душой любви,
О ней, уже давно мечтает,
И для греха зажгутся фонари,
От предвкушений тело тает.
Не торопись в сие, душа моя,
Пусть дольше ангел твой летает,
Любовь имеет острые края,
Что душу, нам часто разрывают.
Конечно он не стал их читать Мишель, а тихо сказал:
- Может быть, это звучит смешно, мне кажется я просто начал взрослеть!
- Маратик, тебе уже почти сорок лет, куда ещё взрослеть? – удивилась Мишель, отпивая из своего фужера.
- Я не про возраст, я про другое, - ответил улыбнувшись Марат.
- Но про что?
- Про душу наверно.
- Ты точно влюбился, - покачала головой Мишель и допив вино из фужера - «Жаль, что не в меня!», подумала она.
- Прости меня Мишель! – вдруг сказал Марат.
- За что?
- Ты мой самый близкий и самый преданный друг, - начал говорить Марат, но задумавшись остановился.
«Значит, всё же просто друг!», - подумала Мишель, а вслух спросила: «А простить-то за что?
- За то, что тогда много лет назад я не помешал твоей свадьбе, надо было просто украсть тебя и тайно обвенчаться, закончил свою мысль Марат.
- И потом всю жизнь скрываться от Фолонари!
- Они бы не посмели тронуть барона Вин Санте!
- Ой, не знаю я Маратик, не знаю, тихо сказала Мишель и порывисто встав подошла к любимому.
Марат обнял её, и прижав к груди, тихо сказал:
- Ты самая лучшая, самая тёплая, самая милая!
От этих слов у Мишель выступили слёзы на глазах и прижавшись к Марату, она прошептала:
- Ты как будто прощаешься со мной!
- Меня отзовут во Францию, а затем грянет война, кто знает, увидимся ли мы ещё когда-нибудь, - ответил Марат.
- Я буду ждать тебя, чтобы не случилось! – прошептала Мишель.
- Зачем? – удивился Марат, - Ты очень красивая, молодая женщина!
- Да, что вы мужчины понимаете в женской любви, мне было с тобой так хорошо милый, и так же хорошо уже ни с кем не будет! – начала всхлипывать Мишель.
- Мне тоже очень хорошо с тобой Мишель, - тихо сказал Марат.
Мишель ждала продолжения фразы, но его не последовало, и она оторвавшись от Марата, произнесла:
- Ладно мне пора, - и опять она ждала, что Марат скажет ей: «Останься, я не могу без тебя!» или что-то в этом роде. И она бы осталась, плевать на этих Фолонари. Но этот истукан вместо заветных слов, сказал:
- Еремей отвезёт тебя домой. Снег растаял, сейчас скользко и сыро!
Мишель кивнула и стала одеваться. Марат крикнул Еремея и приказал ему:
- Еремей запрягай маленькие сани, отвезёшь госпожу Фолонари домой!
- Хорошо, господин барон, я быстро, - ответил Еремей и исчез.
Мишель ехала домой. Еремей лихо покрикивал на коня. На улицах было много саней и карет. Люди ехали в гости или на балы, вюду слышались смех и громкие разговоры. Пешеходов было мало, но было много ручьёв и луж. Ранняя весна немного взволновала жизнь города, но не изменила его ритм. На душе у Мишель было тоскливо. Она вдруг отчётливо поняла, что потеряла Марата, и скорее всего навсегда. «Что же теперь будет?», - задавала она себе вопрос и не находила ответа. Слёзы сами собой заструились по её щёчкам. Мишель достала платочек и стала их вытирать. Еремей оглянулся и увидев, что Мишель плачет, притих и задумался. «Господи, а этой, что не так. Вроде барон так старался! Да, кто их поймёт этих баб! Что барышня, что моя, у-у-у, скверный народ эти бабы!», - думал Еремей ухмыляясь себе в бороду. Затем обернулся и сказал:
- Барышня, всё будет хорошо!
Странно, но от этих слов, сказанных совсем посторонним человеком Мишель стала успокаиваться. Слёзки пропали, и когда Еремей остановился возле её дома, она уже была совершенно спокойна. Еремей помог ей выйти из саней и ещё раз, как-то совсем по отечески сказал ей:
- Всё будет хорошо!
- Я знаю, спасибо тебе Еремей, - ответила Мишель, улыбаясь. Она вышла с саней и пошла к двухэтажному дому, где снимала комнату. Теперь она во всём винила только себя. Не надо было ей соглашаться с отцом и выходить замуж за Фолонари. Это она предала их с Маратом детскую дружбу. Мишель с улыбкой вспомнила их детскую клятву, когда они взявшись за руки обещали друг другу всегда быть вместе...
Еремей приехал домой и хмуро посмотрел на жену. Евдокия улыбнулась и спросила:
- Что такой хмурый Ерёмушка, али случилось что?
Еремей немного помялся, а затем рассказал о том, как барышня дорогой плакала. В конце он всё же задал свой риторический вопрос:
- Вот ты мне скажи Евдоша, что вам бабам надо? Что вы из своих мужиков жилы тянете?
- Дурак ты Ерёма, ты думаешь если залез на свою женщину, потыркался на ней, то всё, значит герой, а женщине ещё всякие нежные слова нужны!
- Ну, наш барин и на то и на другое мастак, сама слышала, - не сдавался Еремей.
- Я не про барина сейчас говорю!
- А про кого?
- Про тебя, от тебя ведь хорошего слова не услышишь, шлёпнешь пару раз по заднице и доволен!
- А тебе можно подумать не нравится?
- Да нравится, нравится, только мне от тебя ещё больше нежности хочется, - улыбнулась Евдокия.
- Какой такой нежности? – спросил удивлённо Еремей.
- А вот сбрей свою бороду, тогда скажу!
- Не, как это мужику без бороды!
- Да, ты хотя бы её в порядок приведи, а то отрастил мочалку почти до пояса, - засмеялась Евдокия.
- А чем же я тогда тебя щекотать буду?
- Есть у тебя чем меня щекотать и без бороды, ты хоть побрей её!
- Купеческую чтоли сделать?
- А хоть бы и купеческую, всё приятнее смотреть будет! – улыбнулась Евдокия.
На следующий день Еремей сходил к знакомому брадобрею и постриг свою бороду, а через три дня их пригласили на свадьбу и оказалось, что его купеческая борода была очень кстати. Теперь Еремей стал больше прислушиваться к словам жены. Он вдруг понял, что женщины очень многое чуют сердцем, а не умом, поэтому у них всегда вернее получается...