Предыдущая глава 70. "Семейный клан":
http://proza.ru/2021/03/06/1950
Мама писала письма очень часто. Мы были рады каждой весточке от неё. Почти ежедневно мы спешили в центр города на Главпочтамт, подходили к окошечку "До востребования" и протягивали своё свидетельство о рождении (когда я, когда Вера, потому что мама адресовала письмо обеим). Это было так приятно - получать толстенькие мамины письма, иногда и по два за один раз. Но порой почтовая работница смотрела с сочувствием:"Сегодня вам ничего нет".
Мы уходили в скверик неподалёку, садились в густой тени огромных деревьев и жадно начинали читать страницы, исписанные знакомым почерком. Мама немного рассказывала о своей жизни, но больше всё-таки комментировала события нашей жизни здесь, щедро раздавала нам вредные советы, иронизировала над отцом, Тонной и Нинкой.
У нас рука не поднималась выкидывать мамины письма, там было много реально смешных моментов, порой мы даже перечитывали эти письма по несколько раз. Но и прятать их нам было негде, и с собой таскать эту солидную пачку не хотелось. Поэтому мы зарывали растущую эту стопку писем среди своей одежды в чемодане, задвигали далеко под диван и уходили из общежития обычно на целый день, чтобы не мозолить дома никому глаза.
Иногда, зная на каком объекте работает отец, мы приходили к нему на стройку. Он работал на передвижной бетономешалке, которая была соединена с его будочкой на колёсах. Там, внутри, отец создал обжитое пространство, дополненное кучей усовершенствований и разных рационализаторских идей, с которыми он всякий раз гордо знакомил нас. На стене висела полка с нужными по работе книгами, к стене прикреплен небольшой откидной столик, над ним на стене висел вентилятор, который в жаркую погоду слегка разгонял горячий настоявшийся воздух. Там же на шнурках были закреплены ручка и карандаш (как шутил отец - никто не утащит) и небольшой блокнот. Сбоку от них - зеркальце, приклеенное прямо к стене, а также календарик на текущий год. Всё было на своих местах и под рукой - минималистично, но продуманно, целесообразно, с творческим подходом.
Отцу нравилась его автономная зона - строительные объекты менялись, местоположение и окрестности менялись, а это внутреннее пространство его рабочего места оставалось неизменным, ну, разве что, совершенствовалось дальше.
В свободные минутки, когда замешивался раствор, отец мог поразмышлять над какими-то своими стихотворными строчками, или повытачивать какую-нибудь деталь, зажав её в небольшие тисочки, или намурлыкивать новую свою песню, определяясь с её мелодией и ритмом, или продумывать очередное рационализаторское предложение. Начальство было довольно его работой, потому что отец очень ответственно относился к своим обязанностям на скромном этом посту и никогда не подводил бригаду.
Иногда мы навещали и Митяя. Дядя работал часовщиком тоже в своей автономной зоне-будочке, не имея особых начальников над собой. Держался он всегда с большим достоинством, по-барски, и очень важно нёс себя и свой живот, где бы он ни находился. Все вокруг: и родственники, и клиенты, и даже просто случайно встреченные им люди, относились к Митяю очень уважительно, несмотря на его молодость (на тот момент ему было 29 лет).
Дело он своё знал и любил, много было постоянных клиентов, друзей, регулярно заглядывавших к нему. Цены, как я понимаю, были у него гибкие, скользящие и особому контролю не подлежали. Кому-то мог починить бесплатно, кому-то говорил цену, не задумываясь - психолог он был отличный, людей видел насквозь.
Был он всегда при деньгах и, явно, не был ограничен в них - это видно сразу, ведь основная масса советских людей жила от аванса до зарплаты и от зарплаты до аванса.
У себя в семье являлся диктатором: жена, дочка и бабушка Кланя подчинялись обычно его требованиям, редко когда решаясь на возражения (жена Вика, в таком случае, могла получить и колотушек от него за свою строптивость).
У Митяя было удивительное свойство - пить и не пьянеть. Только глаза начинали блестеть, да чаще улыбался, посверкивая своей золотой фиксой, но всегда в его глазах присутствовала какая-то стальная жесткость и хладнокровие. После работы мог с кем-нибудь из заглянувших к нему друзей пройти в кафе - так сказать, принять на грудь, а мог и со товарищи в его будочке сообразить на троих. Нашему приходу он всегда был рад, оживлялся, своим друзьям с гордостью говорил о нас:"А это - мои племяшки!", частенько приносил нам мороженое или прохладной газировочки, что в жаркие дни было приятно и очень даже кстати.
В один из июльских дней мы с Верой остались дома, отобедали вместе со всеми (кроме отца, он был на работе). Встали из-за стола, поблагодарив за обед, и ещё не взялись за уборку посуды (мы всегда помогали убрать со стола и помыть посуду), как Нинка вдруг громко попросила внимания всех. Мы недоуменно посмотрели на неё: что это она удумала, что за официальный тон?! И вдруг заметили мамино письмо у неё в руках.
С явным наслаждением она начала зачитывать наиболее скандальные выдержки из письма. Мы с Верой потеряли дар речи, я просто не могла поверить своим глазам - мало того, что она залезла в наши вещи, так теперь демонстративно и вслух читает чужие письма.
Я аж задохнулась от ярости:"Как ты посмела брать эти письма?!" Нинка нахально подбоченилась:"А вот и посмела! Вы, бесстыжие, приехали, живёте в чужом доме и такие гадости пишите про нас!" Я настолько была потрясена этой её выходкой, что пыхнула в её сторону словно языком пламени:"Это ты - бесстыжая дрянь, если спокойно роешься в чужих вещах!"
"Ах, так?!" - взвизгнула Нинка и вцепилась мне в волосы. Я тоже вмиг загрузила свои пальцы в её космы. В отличие от моей короткой, почти мальчишеской стрижки, у агрессора были длинные темные локоны. Я их моментально намотала на руки (где-то далеко в подсознании тут же пришло осознание - а в старину мужикам-то легко было вот так тягать бедных женщин за косы) и начала их тянуть из стороны в сторону. Мои же коротенькие волосья постоянно выскальзывали из Нинкиных рук, но зато она успевала царапать меня своими длинными когтищами. Так мы, пыхтя и крича друг на друга, топтались на середине комнаты, как два борца в решительной схватке. Кто-то всё-таки разнял нас, развел в разные стороны. Я с ненавистью глянула на Нинку, и мы с Верой немедленно покинули общежитие.
Уже давно было темно, тёплый вечер плавно переходил в ночь, а мы с сестрёнкой всё ещё оставались на улице, только пришли поближе к общежитию и сидели в школьном саду за столом, где так часто сидели с отцом, обсуждая разные интересные темы. Глубокие царапины у меня на лице, на шее, на руках уже запеклись и не горели, как вначале.
Здесь нас и нашёл встревоженный отец около двенадцати ночи. Оказывается, он искал нас повсюду, несколько раз приходил сюда, но безрезультатно. И вот опять, в который раз, пришел на наше любимое место и, к радости своей, обнаружил нас здесь, молча сидящих на серых старых скамьях. Он был тоже очень расстроен, уговаривал нас идти домой, но мы отказывались. Это так было противно и просто невыносимо - видеть опять Нинкину ухмыляющуюся, наглую рожу, что я готова была до утра сидеть в этом саду.
В конце концов, он всё-таки убедил нас вернуться, успокоив и заверив, что Нинка получила такой разнос, что надолго его запомнит.
Видать, и его, терпеливого, так достала эта наглая особа до печёнок, что он сорвался, отчитал, как следует, и поставил её на своё место. Не знаю, чем отец пригрозил ей, какие нашёл доводы, но, действительно, во всё последующее время нашего пребывания там Нинка была ниже воды, тише травы - сама вежливость.
Ведь раньше, живя со своей дочерью на жилплощади отца (хоть и комната в общежитии, но с ордером на имя отца), она не вкладывала в общий бюджет деньги, предпочитая тратить деньги на себя, любимую, и, одновременно, совала свой нос во все дела, всех учила уму-разуму, а отца нашего считала слабаком и даже откровенно презирала его, не считая нужным скрывать это. Иногда даже Тонну прорывало, и она возмущённо фыркала на нее:"Ой, Нинка, ну ты хучь не лезь в это дело! Тоже, нашлась тут самая умная..."
Дышать стало легче - как будто разразилась гроза, пролился освежающий дождь, и вся духота, тревога, предчувствие бури отошли прочь. Весь женский контингент этого папаниного семейства после взбучки удивительно помягчел, подобрел не только по отношению к нам, но и друг к другу - тоже.
Продолжение - глава 72. "Пятигорск. По лермонтовским местам":
http://proza.ru/2021/04/02/1655