Глубокою ночью Твой сумрачный лик,
мне сердце язвя, с укоризной глядит;
грех давний и страшный терзает меня,
бессонница – плата до смертного дня…
Жесток и азартен я в двадцать лет был,
считался крутым, а по сути – дебил!
Когда зачищали афганский кишлак,
ногой выбив дверь, бросил «эфку» во мрак –
глаз вроде засёк за окошком лицо:
« сейчас нарублю из душманов мясцо!»,
укрылся за глиняной толстой стеной…
Взрыв.
Пыль.
Подскочил взводный мой…
Зашли мы:
старик мёртв и двое ребят,
девчонки – малышки тускнеющий взгляд;
осколок ей горлышко взрезал… и смерть
Хозяйкой неспешно вошла с нами в дверь.
Стоял в столбняке.
Лейтенант мне сказал:
«Ну, что же… Бывает. Вдруг дед бы стрелял?
Вон видишь, ружьишко на стенке висит,
старо, но бывает обманчивым вид…»
……....
Нас вскоре вернули. Мы шли через мост,
у многих тянулся жертв случая хвост…
............
Прошло тридцать лет
и в ночной тишине
девчушка незвано является мне:
«Сестрёнка далёкая, грех мой суров,
сейчас у тебя ни войны, ни врагов,
живи в небесах, а меня отпусти!»
Но вновь моя память взрывает мозги…
……....
Икона. Лампада. Спасителя лик
не приняв молитвы, с укором глядит.
Я с ужасом понял, что очи Христа
глазами малышки глядят неспроста!
Платить мне по счёту до Судного дня…