Конец августа, 2014 год
Солнечные лучи терялись в листве деревьев окружавших особняк Главного управления следственного комитета России по городу Москве, спрятанного в одном из переулков Арбата. Он остановился в воротах и показал дежурному повестку к Следователю.
– Четвертый этаж, - сказал постовой. – Проходите, пожалуйста.
Он прошел к подъезду и поднялся по старинной лестнице на нужный этаж. Вот и нужный кабинет, «Следователь по особо важным делам, майор юстиции Подгорский…» гласила медная табличка. Он постучал.
– Входите, – послышалось из-за двери.
Он толкнул дверь и вошел в кабинет.
– Присаживайтесь, – пригласил сидевший за письменным столом Подгорский, и, указал рукой на один из стоявших у стола стульев.
Он сел и закрыл глаза. «Интересно, сколько мы не виделись» - пронеслось у Него в голове.
– Сколько мы с Вами не виделись, Никитин, Герман Михайлович? – озвучил Подгорский только что промелькнувший у Германа вопрос.
– Почти десять лет прошло – ответил Герман.
Никитин открыл глаза и внимательно посмотрел на следователя. Подгорский заметно изменился, но узнать его было можно. Майорские погоны на темно синем кителе, который идеально сидел на его поджарой фигуре. Легкая седина чуть посеребрила виски. Уверенный, настороженный взгляд слегка прищуренных внимательных глаз. И улыбка стала какой-то совсем другой -вымученной, не то что была при их первых встречах тогда.
Подгорский тоже рассматривал Никитина, отмечая изменения, которые произошли с сидевшим напротив него молодым человеком. Впервые он увидел Германа коротко остриженным, небритым и осунувшимся, потерявшего веру во все. А сейчас перед ним сидел молодой мужчина тридцати лет, с красивыми чертами лица, модно стриженный и одет хоть и дорого, но совсем не вызывающе. Теперь в нем чувствовалась сила и уверенность в завтрашнем дне.
Молчание, повисшее в кабинете, заметно затянулось.
– Не думал, что мы с Вами когда-нибудь еще увидимся, – прервал тишину Подгорский. – Но, как говорят, пути Господа неисповедимы. Расскажите, как Вы жили с момента последней нашей встречи?
– Расскажу…
* * *
Середина апреля, 2009 год
«… Встать, суд идет…», «…именем Российской Федерации…», «…назначить наказание в виде лишения свободы…»
Герман проснулся и сразу же открыл глаза. Сон, все тот же сон, который не давал ему спокойно отдохнуть и выспаться вот уже пять лет. Пять лет он жил по команде, от побудки до отбоя, придерживаясь установленного распорядка и избегая любых нарушений режима. Раньше он наблюдал за людьми, волею судьбы оказавшейся в зоне, а теперь был одним из них, отсиживая свой срок за преступление. Преступление, которое он совершил во имя любви, и которое так резко изменило его жизнь.
– Что, опять все тот же сон? ; спросил сосед по бараку Макс.
– Да, – нехотя ответил Герман, закрывая глаза и пытаясь еще подремать до подъема.
– Ты сегодня выходишь? – не унимался Макс.
Герман понял, что подремать ему уже не удастся, повернул голову в сторону любопытного соседа и с улыбкой ответил:
– Да… Сегодня.
– Гера, ты так ни разу и не рассказал, за что ты сюда попал?
– Да тише ты… – шикнул Герман на Макса. – Перебудишь всех.
– Все равно скоро вставать, – не унимался сосед. – Расскажи хоть сегодня, за что тебя посадили.
Герман на минуту задумался, а потом, мысленно махнув рукой, сказал:
– За убийство сослуживца и пособничество в побеге из колонии осужденного.
– Ох и нифига себе! – тихо присвистнул Макс. – Вот это у тебя биография!
– Да тише ты!.. – в который раз попытался успокоить соседа Герман.
А потом, ничего не скрывая, рассказал о своей службе, жизни в части на зоне, как встретил Вика и как помог ему сбежать… И впервые за пять лет почувствовал облегчение, такое же, какое было после первого разговора с Подгорским – молодым следователем, который довел его дело до конца.
– Ты не думай, – сказал Макс, ошарашенный от услышанной исповеди. – Я никому не расскажу твоей истории.
– А я и не думаю. Ты не из болтливых, – улыбнулся Герман.
– И что ты будешь делать после освобождения? Вернешься домой?
– Нет, – печально произнес Герман. – Домой я не вернусь! Не думаю, что мне там будут рады. Девушка, на которой я собирался жениться, наверняка уже вышла замуж. А родители умерли. Ну, а брат вряд ли захочет общаться со мной, ведь я теперь «уголовник»…
Повисла неловкая пауза. Макс шумно вздохнул и оглядел барак. Никто из соседей еще не проснулся.
– А Вик? Он хоть раз тебе написал? – еле слышно, шепотом, спросил Макс.
– Нет, – печально ответил Герман. – Зачем я ему нужен? Наверняка живет своей жизнью, веселится. Или наоборот, остепенился и завел семью. Хотя…
– Что хотя?
– Хотя это вряд ли. Такие как он, всегда веселятся и на людей им, по большому счету, плевать.
Герман закрыл глаза, и предательское сознание мгновенно представило образ Вика, который смотрел на него с легкой полуулыбкой. Истекшее время так и не смогло залечить ту рану, которую оставил убегавший и не разу не оглянувшийся Вик. И вычеркнуть его из памяти и тем более из сердца Герман тоже так и не сумел. И почти каждую ночь, вот в такие предрассветные минуты, оставленная Виком рана начинала саднить, вызывая болезненные воспоминания.
– Так все же, куда ты после освобождения? – тихим голосом спросил Макс.
– Не знаю, – так же тихо ответил Герман. – Россия большая, найду себе место…
Ни один мускул на лице Германа не дрогнул и не выдал тех страхов и переживаний, которые все чаще приходили к нему по мере приближения момента освобождения.
– Отряд, подъем! – раздался громкий голос дежурного, и осужденные начали мгновенно просыпаться, направляясь в туалет и умывальник…
– Ну и куда ты теперь, Никитин? – спросил начальник исправительного учреждения, отложив бумаги, и посмотрел поверх очков.
– Не знаю еще, гражданин подполковник, – ответил Герман.
– Ну-ну, – улыбнулся подполковник. – Уже можно и товарищ. Или ты предпочитаешь господин подполковник?
– Мой срок еще не окончился, гражданин подполковник, – спокойно ответил Герман.
– Да, Никитин, странный ты все-таки человек. Никак не могу тебя понять… Что ты за фрукт?
Герман молча стоял и смотрел на начальника колонии. Не дождавшись ответа, подполковник продолжил:
– Странная у тебя история-биография. Служил ты хорошо, одни поощрения и не одного взыскания. Если бы не это убийство сослуживца по неосторожности, то тебя хоть в депутаты выдвигай. И получил ты за это преступление ниже низшего – всего два с половиной года. Правда там у тебя была какая-то странная история с побегом зека. Лукьяненко, кажется. Но следователь тебе не выдвинул никаких обвинений. Его фамилия Подгорский?
– Да, Подгорский – ответил Герман.
– И чем ты ему так понравился?
– Не знаю…
– Да, странно все это, очень странно… – Подполковник почесал кончик носа и продолжил после паузы. – Его прадед был грозой бандитов после войны. Многие подсудимые получили расстрелы. А вот его правнук почему-то тебя пожалел. Но вот почему?!
Начальник колонии посмотрел Никитину в глаза. Герман выдержал взгляд, и подполковник тяжело вздохнув сказал:
– Ну раз не хочешь говорить, то и не надо. Иди, собирай вещи, через час автобус – он отвезет тебя на вокзал. Деньги и справку возьми в канцелярии.
Герман вышел из кабинета начальника колонии и пошел в канцелярию. Сидевший там майор выдал ему пятнадцать тысяч рублей и справку об освобождении. Проинструктировал о правилах поведения и отпустил. Уже в бараке Герман собрал личные вещи и хотел было выходить, как его окрикнул Макс:
– Что уже уходишь?
– Да, Макс, кум отпускает раньше. Даже предложил доехать до станции на автобусе. Уже получил справку и деньги.
– И ты решил уйти не попрощавшись?
– Как я мог уйти не попрощавшись с тобой Макс? – улыбнулся Герман.
Парни обнялись.
– Скоро и ты покинешь эту крышу, – сказал Никитин. – Тебе осталось то совсем немного.
– Ага, можно сказать чуть-чуть, – улыбнулся Макс…
Третий день клонился к закату. Герману безумно сильно хотелось спать, а еще больше принять душ. Добираться из колонии оказалось не так просто. Денег, что он получил работая в заключении было немного. Их хватило бы на билет куда-нибудь, но потом… А потом надо было что-то есть, где-то жить…
Домой он решил не возвращаться. Делать ему там было нечего, да и никто уже не ждал. Поэтому Герман ехал от станции к станции, пока его не выгоняли контролеры, ведь за проезд он не платил, пытаясь с экономить хоть на этом.
Из очередной электрички его выгнала баба с немытой головой и свежим запахом перегара. И он, выйдя на платформу «Дорошиха» обреченно сел на скамейку. К чувству усталости стало примешиваться и чувство голода. За весь день он съел пару пирожков и выпил чай в каком-то привокзальном кафе на какой-то промежуточной станции.
Платформа была почти пустой, лишь на соседней скамейке сидел пожилой мужчина в старой потертой куртке и кепке. Рядом с ним стоял старый советский рюкзак. С таким рюкзаком его отец когда-то уехал строить БАМ…
Герман закрыл глаза и попытался сосредоточиться на решении двух насущных вопросов: где можно перекусить и где можно переночевать. Думать о ближайшем будущем вообще не хотелось, а надо бы уже. Пора искать место жительства и хоть какую-то работу, которая поможет свести концы с концами…
Легкий вскрик и непонятный шум вывели Германа из раздумий. Он открыл глаза и посмотрел на соседнюю лавочку. Трое не совсем трезвых парней тупо выставляли пожилого, требуя отдать им деньги, телефон и все, что есть ценного в его рюкзаке. Пожилой сопротивлялся и тогда самый крупный из парней резко ударил его в живот.
– Оставьте его в покое, – сам не понимая зачем, вмешался Герман.
Трое парней повернули головы и презрительно посмотрели на него.
– А ты что вякаешь, – произнес низкий и двинулся в сторону Германа. – Сейчас и до тебя очередь дойдет. Посмотрим что у тебя завалялось по карманам.
Герман встал со скамейки и не дожидаясь нападения, первым ударил подошедшего. Удар пришелся в ухо, и низкий, громко охнув, перестал ориентироваться в пространстве. Герман нанес второй удар, отправив его на грязный асфальт платформы. От боли нападавший взвыл.
Видя, что их товарищ валяется и воет от боли, двое оставшихся парней резко рванули к нему на помощь. Самый крупный с разбегу пытался ударить Германа, но Герман увернулся, и смог сам нанести удар крупному в область паха.
Третий из нападавших выхватил нож и нанес Герману удар в бок. Острая, пронизывающая боль, заставила Германа отступить на один шаг назад. Третий вновь пошел в атаку и снова попытался пырнуть ножом. Герман, который в свое время занимался боевыми искусствами смог поставить блок и выбить нож из рук противника. Между ними завязалась драка. В это время первый, отойдя от боли, поднялся с асфальта и нанес Герману удар по голове обрезком трубы. Падая, Герман пытался сгруппироваться и прикрыть наиболее уязвимые участки тела руками…
* * *
Конец августа, 2014 год
– А почему Вы решили вмешаться? – спросил Подгорский Никитина.
– Не знаю, – пожал плечами Герман. – Наверное, надоело хамство молодых и наглых по отношению к старшему поколению.
– Вы отдавали себе отчет, что они могут быть вооружены или к ним в любой момент могут прийти на помощь собутыльники?
– Честно говоря не подумал. Да и какая-то безысходность начала одолевать меня от сложившейся ситуации. Деньги заканчивались, ни жилья, ни работы. Подсознательно, наверное, я надеялся на плохой исход. Ведь это моментально бы решило абсолютно все проблемы.
– Сурово Вы как-то решили распорядиться своей жизнью, – Подгорский встал и щелкнул выключателем электрического чайника. – Будете чай.
– Не откажусь, – ответил Герман.
Пока чайник закипал, следователь открыл шкаф, достал два стакана, чай, сахар и сухарики. Поставил все на стол, подошел к окну и приоткрыл створку. Свежий августовский ветер ворвался в кабинет в сопровождении звуков с Арбата.
– Вы же курите? – спросил Подгорский у Никитина.
– Нет, уже не курю. Бросил в колонии.
Чайник закипел. Следователь разлил кипяток по стаканам и пододвинул один Герману…
* * *
Конец апреля, 2009 год
Голова нещадно болела, и очень сильно хотелось пить. Герман попытался открыть глаза, но яркий свет больно по ним резанул. От этой какофонии боли он громко застонал.
«Где я и что со мной?» – пронеслось в голове Германа. – «Ничего не помню…»
Он снова попытался открыть глаза, не смотря на боль. Яркий свет солнечного дня снова ослепил его. Постепенно, окружающие предметы стали обретать контур и цвет.
– Где, я? – Герман попытался приподняться о глядеться вокруг себя, но сильная головная боль заставила его вновь откинуться на подушку. Он закрыл глаза. Все что он успел заметить так это белые стены, прикрытые жалюзи на окнах и молодую девушку в белом халате и такой же белой шапочке.
– Лежите, лежите – сказала девушка и подойдя к больничной койки положила Герману на лоб руку. – Вы в палате интенсивной терапии, в больнице. Лучше будет, если вы не будете открывать глаза, тогда и голова так сильно болеть не будет.
Скрипнула дверь и Герман услышал, как в палату кто-то еще вошел.
– Ну как он? – спросил мужской голос из далека.
– Он очнулся, доктор, и попытался приподняться на кровати, но не смог и снова лег.
– Как вы себя чувствуете? – мужской голос раздался совсем близко, и кто-то взял Германа за руку. – Что у вас болит?
– Голова, – тихо ответил Герман.
– И все?
– Все…
– Вы помните какое сегодня число и какой день недели? – продолжал спрашивать голос.
– Не очень, – Герман вновь попытался приподняться на кровати.
– Нет, нет, вам нельзя – сказал мужской голос, а чьи-то руки настойчиво стали его укладывать. – Светочка, если у него нет гипотонии, то сделайте ему внутривенно по кубику анальгина и седуксена. Пусть поспит. Ему это полезно. А как проснется сделайте ему…
Дальше Герман не стал слушать, а попытался вспомнить, что же произошло с ним в последнее время. Он вспомнил, как вышел на какой-то небольшой станции в пригороде Твери, как три молодых пьяных парня стали приставать к какому-то пожилому мужику, пытаясь забрать у него все из карманов… Дальше Герман не помнил, и его стало клонить в сон…
– Здравствуйте, Григорий Вениаминович, – услышал Герман просыпаясь. – Вы снова пришли навестить его?
– Да, Светочка, пришел. – Кто-то тяжело сел на стул возле его кровати. – Как он? Не просыпался?
– Нет, спит уже часов пятнадцать…
– Ну ничего, пусть спит, – заботливо сказал какой-то Григорий Вениаминович.
Герман открыл глаза и окинул взглядом окружение. Белые стены, потолочный вентилятор, капельница, стоящая рядом… Герман попытался повернуть голову на бок. Его взгляду попалась небольшая раковина в углу, стена над которой была отделана светло-розовым кафелем.
– Светочка, кажется, он проснулся…
Над Германом склонилось две головы: миловидной девушки в небольшом белом колпаке и пожилого мужчины, смутного знакомого, но которого он никак не мог вспомнить. «Видно это и есть Светочка и Григорий Вениаминович» – пронеслось у него в голове.
В это время в комнату зашел мужчина средних лет в белом халате, и поздоровался с пожилым крепким рукопожатием.
– Как он? – спросил пожилой.
– Стабильно. Все самое страшное уже миновало.
– Ну и слава Богу, – вздохнул пожилой.
– Григорий Вениаминович, вы перед уходом загляните ко мне?
– Хорошо, Славик, загляну.
Мужчина в белом халате вышел.
Пожилой повернул голову к Герману и спросил:
– Ты как себя чувствуешь?
– Нормально… – ответил Герман. – А вы кто?
– Я – Григорий Вениаминович Гранин, – представился пожилой.
– Я вас где-то видел… – Герман внимательнее посмотрел на Гранина и смутные обрывки воспоминаний о драке на платформе стали всплывать в его мозгу. – Где я?
– Ты в больнице, не волнуйся.
– Как в больнице? – Герман попытался встать. – Мне нельзя в больницу. У меня справка об освобождении… Меня могут забрать…
– Не заберут, – Гранин положил ему на руку свою ладонь и легонько ее сжал. – Никто тебя не заберет. Лучше лечись. Я тут тебе принес лапшу куриную. Поешь. Тебе сейчас нужны силы.
Солнце клонилось к горизонту, постепенно погружая палату в легкий сумрак. Герман открыл глаза и повернул голову. Боль, которая была в прошлый раз исчезла, но все-равно осталось ощущение как будто с глубокого похмелья после многодневного запоя.
Герман привстал на кровати, и уже другая медсестра помогла ему сесть, поправив подушку. Устроившись поудобнее он попросил воды. Медсестра подала ему стакан и предложила поесть. Он согласился. Еда была нехитрой: жидкий суп с пшенкой и слегка обжаренной морковью. Но этот суп был в стократ вкуснее той лагерной баланды, которую он еще недавно ел в заключении. И даже макароны с поджаркой источали очень аппетитный аромат.
Дверь открылась и в палату вошел пожилой мужчина в накинутом поверх пиджака халате. Крупный нос на добродушном худощавом лице, серо-голубые глаза и две глубокие морщины, пересекающие лоб. В руках вошедший держал магазинный полиэтиленовый пакет.
– Здравствуйте, Леночка! Как наш больной? – негромко спросил он.
– Здравствуйте, Григорий Вениаминович! – воскликнула медсестра и улыбнулась. – Уже немного лучше, даже кушает.
– А чем вы его кормите?
– Суп и макароны с поджаркой, – Леночка продолжала улыбаться. – Вы же знаете какое у нас меню. Деликатесами больных мы не балуем.
– Ну тогда я побалую – улыбнулся посетитель.
– Вообще-то замечательно что Вы пришли, Григорий Вениаминович. Посидите с больным, а то мне отлучиться надо?
– Конечно посижу, идите по своим дела и ни о чем не беспокойтесь!
Медсестра еще раз улыбнулась и, встав со стула, выскользнула из палаты.
– Здравствуй, – сказал посетитель, беря стул и подсаживаясь ближе к кровати.
– Здравствуйте, – ответил Герман, переставая есть суп и пытаясь вспомнить вошедшего.
– Меня зовут Григорий Вениаминович Гранин. Помнишь или нет?.. Ты спас меня от тех трех пьяных подонков, которые пристали ко мне на Дорошихе.
– На какой Дорошихе? – спросил Герман.
– На станции. Ты не помнишь?
– Не помню…
– Но ничего, главврач сказал, что вспомнишь. Сотрясение у тебя не сильное, ножевая рана скользящая, жизненно важные органы не задеты, а парень ты молодой, крепкий, хотя и очень худой. О том, что ты в больнице, я могу сообщить твоим родным и близким. Куда и кому мне позвонить?
– У меня нет никого, поэтому никому звонить не надо.
– А ехал-то ты куда?
– Не знаю…
– Не помнишь или не знаешь? – допытывался Григорий Вениаминович.
– Не знаю, думал до куда доеду, там и останусь. Поищу себе работу и жилье.
– Понятно, – Григорий Вениаминович закусил губу и задумался на пару минут. – Ну если тебе некуда ехать и негде жить, то ты остановишься у меня. Дом большой, места хватит.
– Как у Вас? – недоуменно спросил Герман. – Я не могу. Да и Ваши родные будут против. Нет и нет! – Он решительно мотнул головой, и острая пронзающая боль моментально вернулась. Герман закрыл глаза и откинулся на подушку.
– Не спорь со старшими, это все равно бесполезно, – мягко, но настойчиво возразил Гранин. – Тем более родных у меня нет и возражать будет некому. Только скажи мне, пожалуйста, при тебе была справка об освобождении. Ты за что сидел?
– Непреднамеренное убийство сослуживца, – открыл глаза Герман и честно ответил, решив сказать правду.
– Понятно, – задумчиво произнес Григорий Вениаминович. – Иногда и так бывает. Ты отсидел и теперь начнешь новую жизнь…
Герман удивленно посмотрел на Гранина.
– Сначала я помогу тебе с документами, потом с работой, ну а жить ты будешь у меня.
– Но… – попытался вновь возразить Герман и даже привстал на кровати.
– Никаких «Но»! Вопрос решен. Ладно, кушай! Я тут тебе принес немного фруктов и сок. И выздоравливай. – Гранин стал доставать из пакета яблоки, бананы, груши, сок и все выкладывать на тумбочку.
Герман удивленно смотрел на происходящее сомневаясь в реальности события: «Может это сон или галлюцинация». Но человек, так ловко выставлявший на тумбочку гостинцы, повернулся к нему лицом, улыбнулся, и на прощанье легонько сжал его плечо. А затем вышел из больничной палаты.
* * *
Конец августа, 2014 год
– Вы знали, что Гранин собирается Вам помочь? – спросил Подгорский.
– Нет.
– Вы просили его о помощи?
– Нет, не просил, - ответил Герман. – Я вообще был очень удивлен, когда узнал, что Григорий Вениаминович решил принять участие в моей судьбе…
* * *
Май, 2009 год
Утром у себя дома, Гранин решительно встал с кровати и пошел на кухню готовить кофе. Он так и не смог понять тот порыв, сделать предложение незнакомому человеку приехать к нему жить. И червь сомнения в правильности принятого решения так и не дал уснуть ему всю ночь. Григорий Вениаминович и так, и эдак смотрел на возникшую ситуацию, оценивая ее со всех сторон и ища возможные подвохи, но принятого в порыве благодарности решения не менял. Будь, что будет…
Сварив себе кофе Гранин взял телефон и набрал номер:
– Александр Васильевич, приветствую, – произнес Григорий Вениаминович, услышав в трубке голос своего визави. – Ты сегодня сможешь меня принять?
– …
– Ну, тогда я к тебе загляну, – сказал Гранин и отключился.
Минут через сорок Григорий Вениаминович входил в кабинет начальника ОФМС.
– Александр Васильевич, приветствую еще раз! – Гранин улыбаясь, шел навстречу хозяину кабинета.
Начальник ОФМС, грузный мужик лет за пятьдесят, встал из-за своего рабочего стола. Маленькие глазки буравили посетителя насквозь, оставаясь безжизненно холодными. Натянутая улыбка терялась в складках безмерно огромных щек, которые не растекались по майорским погонам только благодаря звездам, из последних сил, удерживающих их на лице. Крупная голова, лишенная волос, блестела маленькими бисеринами пота.
– Вениаминович, какими судьбами в наше казенное учреждение? – Поднявшись со своего места, майор сграбастал огромной ручищей протянутую руку Гранина.
– Да вот зашел посмотреть, как ты тут. Давно не виделись – улыбался Григорий Вениаминович.
– Лукавишь, ой лукавишь как всегда, – хозяин кабинета водрузил свой необъятный зад назад в кресло, которое произвело звук, напоминающий предсмертный стон. – Ну рассказывай, как это так ты оказался в криминальной сводке по городу.
Гранин коротко рассказал историю про нападение на него троих молодчиков и то, как Герман вступился за него. Майор слушал внимательно, не перебивая и не задавая уточняющих вопросов. А после окончания рассказа задумался минут на пять. В эти пять минут в кабинете повисла такая тишина, что было слышно, как в соседнем кабинете работает оргтехника.
– Да, – протянул майор, – интересная история. А еще более интересный твой спаситель. Ты знаешь, что он был осужден военным трибуналом за непреднамеренное убийство сослуживца?
«Значит не соврал он мне» – подумал Григорий Вениаминович, а в слух сказал:
– Знаю.
– А знаешь, что в это же время из колонии, где он служил, сбежал один зек?
– Нет, я слышу об этом впервые.
– Темная там история, как с гибелью его сослуживца, так и с побегом зека. Подгорский, который вел то дело, копать сильно не стал. Тем более, что твой спаситель вину свою не отрицал, хотя и со следствием особо и не сотрудничал.
– Интересно очень, – задумчиво протянул Гранин. – А Подгорский? Фамилия очень знакомая… Не тот ли это…
– Да, да, – перебил его майор. – Он самый, правнук того Подгорского…
Гранин молчал, молчал и майор. Пауза затянулась и первым не выдержал хозяин кабинета:
– Так зачем ты пришел, Вениаминович?
– Просьба у меня к тебе, Александр Васильевич, сделай парню чистые документы, – решительно сказал Гранин, как будто, что-то окончательно для себя решив.
– Какому парню? – удивленно спросил майор.
– Герману Никитину – моему спасителю, – спокойно ответил Григорий Вениаминович.
Маленькие глазки майора стали увеличиваться в размерах, а не существующие брови полезли вверх на территорию огромного потного лба.
– Ты серьезно? – все еще не веря в услышанное, переспросил Александр Васильевич.
– Конечно, – улыбнулся Григорий Вениаминович, вертя в руках небольшую монетку. – Кстати, забыл тебя поздравить с приобретением. Давно ты за ней охотился. И знаю, как давно ты ее хотел. Хорошее пополнение коллекции. От души поздравляю!
Гранин встал и положил монетку на стол обескураженного майора:
– Я потом с парнем зайду за документами, – сказал, прощаясь и выходя из кабинета, Григорий Вениаминович.
А на столе остался лежать тускло-желтый червонец с профилем юного императора Петра II.
– Ты в своем уме? – возмущенно кричал невысокий, немного круглый человек бегая по веранде. – Ты что, решил его усыновить?
– Сан Саныч, успокойся… – Гранин, сидящий рядом с хрупкой женщиной, попытался успокоить бегающего. – Алиса, ну хоть ты ему скажи!
Женщина взяла чашку и долила в нее кипятку из большого медного самовара.
– Саша, в самом деле, сядь уже. Давайте спокойно поговорим.
Когда-то, Алиса Витальевна и жена Гранина вместе работали в университете на одной кафедре. А Сан Саныч был нотариусом. Кроме того, его и Григория Вениаминовича вместе объединяла одна страсть: нумизматика. Поэтому собираясь семейными парами им всегда было о чем поговорить. Женщины обсуждали свои женские вопросы: от моды и кулинарии до сплетен на работе. Ну, а мужчины обсуждали спорт, политику и конечно же все, что связано с монетами…
Сан Саныч сел за круглый стол и взял поданную супругой чашку с чаем. Сделав большой глоток, он вскрикнул от неожиданности.
– Горячо же!
– Сан Саныч, ну правда, успокойся уже. Ты так себе все ошпаришь, – улыбнулся Гранин. – Я уже все решил. Парня я заберу к себе.
– Уголовника?! – вскакивая с места воскликнул Сан Саныч.
– Уголовника, – тихо ответил Григорий Вениаминович.
– Но, Гриша… – не унимался нотариус.
– Саша, правда, хватит! – перебила мужа Алиса Витальевна. – дай ему сказать.
– Я уже все решил, – твердо сказал Гранин. – Ему некуда идти. Он без родных, без дома, без работы. Оставь его на улице, можно потерять! Скатиться он до мелкой уголовщины, сопьется и снова попадет за решетку. А сейчас, если ему помочь, можно уберечь его от всего этого. Как ты не понимаешь, Сан Саныч, ведь он не задумываясь встал на мою защиту! Голодный, уставший, он не пошел на преступления. Наоборот! Сам, добровольно, встал на мою защиту!..
Сан Саныч посмотрел на сидящих.
– Если бы можно было бы, я бы его усыновил, – закончил Гранин.
– Ох, Гриша, Гриша, не сделай только ошибки…
Прошло три недели. Герман поправился и выписался из больницы. На протяжении всего времени его лечения к нему каждый день приходил Гранин. Григорий Вениаминович приносил домашнюю еду, фрукты, соки. Каждый раз справляясь о его здоровье, он интересовался, чтобы еще Герман хотел. И каждый раз Никитину становилось неловко. Ему казалось, что столь повышенное внимание к его персоне далеко не заслуженно.
В день выписки, Гранин приехал за ним на машине – старенькой красной «семерке». И на попытку Никитина еще раз отказаться от его помощи просто махнул рукой.
Из больницы они поехали за документами в ОФМС. Начальник встретил их в своем кабинете, угостил чаем, долго расспрашивал Германа о нападении и похвалил за «проявленное гражданское мужество при предотвращении преступления». Герман опять почувствовал себя неловко, но майор, улыбнувшись предложил им по рюмке коньяку. Григорий Вениаминович отказался, сославшись на то, что за рулем, а Никитин отказался, сославшись на запрет врача.
После получения нового паспорта Гранин повез Германа домой.
– Григорий Вениаминович, и все-таки, может быть я поеду дальше? – снова начал Никитин разговор, так мучавший его.
– Нет, Герман. Все уже решено! Ты будешь жить у меня. А через пару дней пойдешь устроишься на работу.
– Но кто меня возьмет?
– Не переживай, возьмут. – улыбнулся Гранин, продолжая внимательно следить за дорогой.
Герман открыл паспорт. Со второй страницы на него смотрела его фотография, сделанная незадолго до армии. На странице прописка стоял штамп о регистрации в Твери.
– А чей это адрес? – спросил Никитин у Гранина.
– Мой! – ответил Григорий Вениаминович, а после недолгой паузы добавил. – А теперь и твой.
Машина подъехала к небольшому двухэтажному домику на окраине Твери. Домик был не новый, но очень ухоженный: зеленая крыша из современных материалов, металлопластиковые окна в обрамлении резных ставней, высокое крыльцо, переходившее в большую застекленную веранду. Вокруг дома было много зелени: заросли сирени и черемухи, плодовые деревья, кусты смородины и крыжовника.
Оставив машину у ворот, Гранин и Никитин вошли во двор. Во дворе две взрослые овчарки радостно помахивая хвостами подошли к хозяину, сели у его ног и с подозрением уставились на Германа.
– Знакомься, это Сэм, – Григорий Вениаминович потрепал одной рукой за ухом овчарку, у которой морда была более темной. – А тот красавчик Джек.
Вторая овчарка, услышав свою кличку, просунула морду под свободную руку.
Герман подошел ближе. Сэм настороженно обнюхал его, а Джек, радостно вильнув хвостом, вдруг встал на задние лапы и положив передние на плечи Никитина, лизнул его в нос. Герман рассмеялся и ласково потрепал собаку по морде.
– Ну пойдем в дом, – пригласил Гранин, открывая дверь и входя во внутрь.
Герман вошел следом. Дом оказался далеко не маленьким: на первом этаже располагались гостиная, кухня-столовая, котельная, санузел и кладовка. А на втором этаже было три комнаты, выходившие в небольшой холл: две спальни и кабинет-библиотека.
– Это моя спальня, – сказал Григорий Вениаминович, открыв одну дверь – А это - твоя. – и он открыл дверь на против.
Герман вошел в свою комнату, поставил свои вещи на пол и огляделся. Обстановка ему понравилась: кровать, тумбочка с установленной на ней винтажной лампой, кресло, возле которого стоял торшер, комод, небольшой шифоньер и телевизор на стене. Окно выходило в сад и было приоткрыто. Из сада доносилась легкая трель какой-то птички.
– Герман, – позвал с низу Герман Вениаминович, – спускайся вниз.
Никитин вышел из комнаты и спустился на первый этаж. В гостиной его ждал Гранин. Комната оказалась большой и уютной: камин, кресла, диван, посудная горка, телевизор и стеллаж с какими-то безделушками. Герман подошел к стеллажу и стал рассматривать выставленные там предметы: миниатюры зданий, сувенирные тарелочки, камни. На одной из полок стояли два панно с изображением карт, групповых фотографий и небольших склянок с налитой жидкостью. На одном из панно были надпись: «река Тавда. 1967 год», а на другом – «река Исеть. 1968 год»
– Это я во время археологических экспедиций по местам становления первых рудников и поселений Никиты Демидова. Мне было двадцать два года, и я только закончил институт и поступил в аспирантуру. – сказал Гранин подойдя к стеллажу.
Герман взял в руки одно из панно и стал разглядывать фотографию. Он пытался найти молодого Гранина и вскоре узнал его в первом ряду: опирающегося на палку, без рубашки и весело улыбающегося в камеру.
– Ты, наверное, хочешь узнать что-нибудь обо мне? – спросил Григорий Вениаминович, усаживаясь в одно из кресел у камина и жестом приглашая Германа занять второе. – Спрашивай, не стесняйся!
Никитин сел во второе кресло, а Гранин разлил по чашкам свежезаваренный чай, заранее принесенный с кухни.
– Кто Вы такой, Григорий Вениаминович? И почему Вы мне помогаете?
Гранин улыбнулся, взял чашку, сделал глоток чая и начал говорить:
– Я доктор исторических наук, профессор археологии, правда уже на пенсии, но еще работаю консультантом. Увлекаюсь нумизматикой и как-нибудь покажу тебе свою коллекцию российских монет. Вдовец. А детей нам Бог не дал. Жена умерла пятнадцать лет назад и вот теперь я живу один. А помогаю я тебе потому, что ты не побоялся заступится за меня тогда на платформе. Ведь в наше время ожидать таких поступков от молодых людей не приходиться. Все стали равнодушными и, по большому счету, всем абсолютно все равно, что происходит вокруг. Кто кого убивает, насилует или грабит. А твой поступок настолько не вписывается в устоявшуюся модель поведения, что в свою очередь характеризует тебя как очень сильную личность, которая не боится другой силы. Невольно к тебе начинаешь проявлять уважение. И ты, имея статус человека только что покинувшего места лишения свободы и находящегося в самом ужасном социально-правовом положении не боишься подвергнуть себя новым испытаниям в нашем далеко не справедливом мире бросаешься мне на помощь. И после всего этого ты хочешь получить объяснения, почему я, как считающий себя благодарным и порядочным человеком, хочу тебе помочь? Мне кажется, что все это очевидно… А с другой стороны, ты одинокий человек, не имеющий родных и близких, я тоже не обременен родственниками. Почему бы мне не попробовать заменить тебе отца, а тебе не попробовать стать мне сыном…
Гранин замолчал и посмотрел Никитину в глаза. Герман также глядя в глаза тихо ответил:
– Спасибо Вам огромное, что помогаете мне. Без Вас я бы скорее всего пропал совсем…
* * *
Конец августа, 2014 год
– Вы решили остаться жить у Гранина? – спросил Подгорский, вертя в руках сухарик.
– Да, – ответил Никитин, отпивая из стакана чай. – Григорий Вениаминович помог мне устроиться в археологическую партию, где когда-то работал сам и продолжал консультировать ученых. Общаясь с коллегами по работе, а особенно с Григорием Вениаминовичем, я увлекся историей и уже осенью поступил в магистратуру исторического факультета местного университета на заочную форму.
– А Лукьяненко? Вы искали его? Встречались с ним?
– Нет. И не хотелось даже. За все время моего заключения он ни разу не прислал мне даже весточки. Я понимаю, что он был в бегах и скрывался, но даже получив анонимное письмо с приветом, я бы знал, что это от него…
– Вам было тяжело? – Подгорский встал из-за стола, подошел к шкафчику и достал бутылку коньяку, две стопочки, лимон и шоколад.
– Читать книги, писать рефераты было настолько увлекательно, что я стал забываться о тех ранах, которые оставил Вик на моем сердце, благо библиотека в доме была обширной и специализировалась на истории. Я все больше и больше привязывался к Гранину. Ему было интересно общаться со мной, а мне узнавать новое из прошлого, да и просто учиться у него житейской мудрости…
– Вы много с ним общались?
– Очень много… Мне нравилось просто с ним общаться, сидя у горящего камина и попивая чай с вареньем из яблок, выросших в окружающем дом саду. Эти беседы были самым настоящим бальзамом, помогавшим мне окончательно справиться с той бурей событий, так глубоко ранивших мою душу: служба, любовь к Вику, зона… Порой казалось, что я никогда не прощу сам себя и Вика за все то, что произошло с нами тогда. Но постепенно боль отступала, а ее место занимали другие интересы…
* * *
Декабрь, 2011 год
В один из зимних вечеров, когда луна и тихо падающий снег за окном создавали полнеющую иллюзию рождества, Герман неожиданно спросил:
– Григорий Вениаминович, а почему Вы не разу не рассказали о своем детстве и юности?
Гранин поставил чашку с чаем на столик и внимательно посмотрел на Никитина:
– Ты хочешь узнать про мое детство и юность?
– Да, если можно конечно…
– Можно… – медленно протянул Григорий Вениаминович. – Хотя вряд ли это будет интересно.
Герман тоже поставил чашку с чаем на столик и стал разглядывать горящие поленья в камине. Повисла неловкая пауза. Никитин уже даже начал жалеть, что спросил Гранина о его прошлом. Может ему есть чего стыдиться или что-то скрывать. С другой стороны, уже прошло много времени, как Герман все рассказал ему про себя, даже про Вика и ту ночь, когда погиб его сослуживец.
Гранин долил горячей воды в остывший чай, взял свою чашку и сказал:
– Хорошо, раз ты хочешь услышать мою историю, то слушай. Давно надо было рассказать…
Герман напрягся. «Неужели ему есть что скрывать или чего-то боятся?» – снова пронеслась у него в голове эта мысль.
– … родился я на Урале в небольшом городке Тавда. Хотя Уралом мою родину уже трудно назвать. Скорее всего Сибирью. Мою мать туда сослали когда ей еще не было и восемнадцати лет, сразу после расстрела моего деда, Гранина Вениамина Всеволодовича. Там она и жила, работая на железнодорожной станции. Ты, наверное, хочешь знать за что был расстрелян дед? Ну как оказалась за хищения в особо крупных размерах. Знаменитое дело Гохрана. Помнишь по истории России начала двадцатого века? – Григорий Вениаминович грустно улыбнулся. – Тогда семьи расстрелянных по этому делу высылались из Москвы по всему Уралу. Моя мать попала в Тавду вместе с дочерью Якова Савельевича Шелехеса. Его и Николая Николаевича Пажамчи сделали тогда главными фигурантами того дела. Ну по революционным меркам что еще можно было ожидать от бывших крупнейших ювелиров, разом потерявших свои состояния после революции. Ничего, кроме саботажа и подрывной деятельности. Вот так и оказалась моя мать далеко от своего дома. А уже ближе к середине сороковых родился и я. Мать не говорила, кто был мой отец. Она вообще всячески старалась избегать разговоров о нем, и резко пресекала, если избежать по мирному не удавалось. Отчество мне дала по деду, которого я никогда не видел. Собственно есть только одна сохранившееся фотография, на которой изображен он и моя еще юная мать. Сейчас покажу.
Гранин поставил чай на столик, встал с кресла и прошел к стеллажу. С самой верхней полки он достал альбом. Герман, который рассматривал стеллаж в свой первый день приезда в дом Григория Вениаминовича, даже не заметил его среди книг и безделушек расставленных на полках.
– Вот смотри, – Гранин раскрыл альбом и показал на старую пожелтевшую фотографию.
С нее на Германа смотрел высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, имевший очень много общих черт с Григорием Вениаминовичем, и девушка со скромной улыбкой, также похожая на обоих Граниных.
– Единственной подругой моей матери была тетя Маша Шелехес. Собственно говоря, они и дружили-то потому, что другие их сторонились. У тети Маши родился сын Димка. Вот мы с ним на фотографии, – Гранин перевернул страницу и показал несколько фотографий двух мальчиков: во дворе, на линейке в школе, и в комнате за столом.
– Мы с Димкой тоже были не разлей вода, пока учились в школе. Ну, а уж после школы наши дорожки разошлись. Я поступил в Свердловске на исторический факультет, а он каким-то чудом умудрился поступить на юрфак в Ленинграде. Хотя чего удивляться, в тот момент Хрущевской оттепели, поступить можно было куда угодно, и никто не смотрел на твое происхождение. Более того, на сколько мне известно, он потом даже служил в милиции. Но с ним мы как-то потеряли дружеские отношения, остались просто приятелями.
Гранин перевернул еще страницу альбома и показал портрет матери.
– А это мама незадолго до своей смерти. Я тогда учился уже на пятом курсе, готовился к защите диплома, когда мне сообщили о том, что она умерла. Ее уход произошел при весьма странных обстоятельствах: с одной стороны вроде бы смерть естественная, а с другой дом был весь перевернут как будто кто-то что-то искал… Маму нашла соседка, собака выла вот она и пошла посмотреть, что случилось, вызвала милицию. Милиция позвонила в деканат, декан сказал мне. Когда я приехал дверь в дом была опечатана, мы с участковым печать снимали. Тогда я все и увидел. Бардак был полнейший, но ничего украдено не было. Милиция в расследовании отказала, заявление не приняли сославшись на естественные причины смерти и отсутствие фактов пропажи личных вещей. Вот собственно и все. Ну, а после окончания факультета я поступил в аспирантуру, ездил в экспедиции, женился. После защиты кандидатской получил распределение в Калинин. Куда мы с женой и переехали, а дальше ты все знаешь.
Григорий Вениаминович взял свой остывший чай, сделал большой глоток и посмотрел на Германа.
– Значит и у Вас жизнь была не гладкой… – медленно произнес Герман.
– Наверное, – тихо ответил Гранин. – Но мне ли жаловаться на нее? Ведь по большому счету она была интересной, не спорю, что местами трагичной, но интересной. Детей своих не было – так на старости Бог послал мне тебя…
Повисла пауза, и лишь потрескивание дров нарушало тишину.
– Так что – не мне жаловаться, – вдруг улыбнувшись сказал Гранин.
Герман и Григорий Вениаминович остаток вечера молча смотрели на догорающие поленья в камине, и каждый в этот момент был погружен в свои мысли, свои воспоминания…
* * *
Конец августа, 2014 год
– У Гранина была большая коллекция монет? – спросил Подгорский, ставя на стол рюмки, коньяк и закуску.
– Большая… – Герман смотрел, как следователь разливает коньяк по рюмкам. – Очень большая. Он никому ее не показывал, хранил в банке. Оно и понятно. Я единственный, кто ее видел полностью. Летом, когда мне предстоял выезд на полевые работы, Григорий Вениаминович присоединялся к раскопкам и помогал археологам как мог. А весной и осенью, пока не наставала пора полевых работ, мы совершали свои маленькие экспедиции в поисках утраченного из прошлых лет.
Подгорский пригубил коньяк и взял дольку лимона. Никитин тоже отпил из своей рюмки и взял кусочек шоколада.
– Он продавал монеты?
– Да, как и любой коллекционер, Григорий Вениаминович менялся и продавал, но это было не часто. Чаще всего, он изучал монеты, описывал их. Создавал свой каталог российских монет. Вы бы видели, как он радовался, когда мы находили что-то редкое. Как в захлеб рассказывал истории появления или особенности чекана той или иной находки.
– Да… – протянул следователь, допивая коньяк и ставя рюмку на стол. – И долго вы у жили у Гранина?
– Больше четырех лет.
– И все это время работали у археологов?
– Да. Я закончил магистратуру, получил диплом. Григорий Вениаминович хотел, чтобы я поступил в аспирантуру и продолжил так сказать его труды по истории российской нумизматики.
– А вы?
– А что я?
– Вы не хотели?
– Хотел. Мне нравилась та жизнь, которой я жил…
– А как же любовь, семья?..
– Я не думал больше об этом. – Герман поставил свою недопитую рюмку на стол. – Да и не хотел думать…
* * *
Конец декабря, 2013 год
Близился новый год. Снег, тихо падающий на Тверь, скрывал грязь и слякоть большого города. Сад, окружавший дом Гранина, становился похожим на сказочный лес. Герман и Григорий Вениаминович готовились к встрече праздника. Утка запекалась в духовке, традиционный салат «Оливье» и сельдь «под шубой» стояли уже на праздничном столе. А аромат мандаринов наполнил дом тем самым неповторимым новогодним ароматом.
Во дворе залаяли овчарки, и Герман пошел открывать дверь гостям. Новый год с Граниным и Никитиным пришли встречать соседи: Сан Саныч и его жена Алиса Витальевна.
Алиса Витальевна и Сан Саныч сначала настороженно отнеслись к идее помощи Никитину, но Григорий Вениаминович, не смотря на их возражения и попытки отговорить его, поступил по своему. И со временем, недоверие и опаска со стороны этой семейной пары уступили месту симпатии к Герману.
С момента переезда Никитина к Гранину все праздники, включая и день рождения самого Германа, они проводили вместе.
– Как вкусно пахнет! – воскликнула Алиса Витальевна и сбросила свой полушубок на галантно подставленные руки Германа. – Гриша, небось на кухне?
Она улыбнулась и прошла в сторону открытой двери, откуда так заманчиво разносились ароматы.
– Здравствуйте, Алиса Витальевна! – крикнул ей вслед Герман и с улыбкой повесил полушубок в гардероб. – Здравствуйте Сан Саныч!
Мужчины обменялись рукопожатиями.
– Это к столу! – сказал Сан Саныч и протянул Никитину небольшой пакет.
– Проходите в гостиную, – пригласил Герман, прошел в комнату в след за ним.
– Традиции, традиции – воскликнул нотариус усаживаясь поближе к оливье.
Герман достал из пакета бутылку дорогого коньяка и поставил на стол. В комнату вошла Алиса Витальевна, неся тарелки с закусками.
– Гриша сейчас посмотрит утку и присоединиться к нам.
Вошел Гранин неся бутылку шампанского.
– Ну кто, что будет? Герман, открывай шампанское!
Близилась полночь, свое поздравление по телевизору начал президент. На улице самые нетерпеливые уже пускали фейерверки.
И вот куранты пробили полночь. Наступил новый 2014 год.
Поужинав, Григорий Вениаминович и Сан Саныч пересели к камину, и потягивая коньяк из больших пузатых бокалов, начали оживленно обсуждать нумизматические новости Твери.
Алиса Витальевна, воспользовавшись случаем побеседовать с Германом без свидетелей, стала одновременно уговаривать его поступить в аспирантуру их факультета и сватать за миловидную лаборантку Ольгу, которая в начале учебного года появилась у них на кафедре.
Вдруг Сан Саныч громко воскликнул:
– Гриша, Гриша, тебе плохо?
Алиса Витальевна и Герман повернулись в сторону камина. Гранин сидел в кресле немного съехав в сторону, уголок его рта был опущен, а глаза закрыты.
– Герман, бегом воды! Алиса, звони в скорую!
Герман бросился на кухню и принес стакан с водой. Алиса Витальевна, дозвонившаяся в скорую помощь, диктовала данные Гранина и адрес проживания.
Сан Саныч пытался подложить небольшую подушечку под спину Григория Вениаминовича…
Скорая приехала быстро. Фельдшер, как оказалось хорошо знавший и Гранина и Сан Саныча, осмотрел Григория Вениаминовича, сделал уколы и сказал:
– Мы заберем его в больницу. Поедем в третью. Кто с нами?
– С вами поедут Герман и Алиса, – сказал Сан Саныч. – А я, Володя, доберусь на такси.
Медики аккуратно положили Гранина на коляску и повезли к карете скорой помощи. Алиса Витальевна и Никитин быстро оделись и вышли следом. Сан Саныч остался затушить камин, закрыть дверь и вызвать такси.
Всю дорогу, Герман держал Гранина за руку. Ему казалось, что Григорий Вениаминович чувствует его рядом. Но он лежал с закрытыми глазами, крепко сжав губы…
В приемном покое Гранина обступила группа дежуривших врачей, осмотрев и перекинувшись несколькими фразами увезли в реанимацию.
Подъехал Сан Саныч, который не забыл прихватить с собой все документы Григория Вениаминовича. Пока он оформлял документы на посту медицинской сестры, Алиса Витальевна и Герман молча сидели в углу холла.
Через полтора часа вышел врач и тихо сказал:
– Мне очень жаль… Все что нужно мы сделали, но помочь ему уже было нельзя. Он умер пять минут назад… Примите мои соболезнования.
Алиса Витальевна громко вскрикнула и разревелась. Сан Саныч пытался успокоить супругу. И только Герман стоял окаменевший, глядя на доктора ничего не видящими глазами…
Хоронить Гранина пришла половина города. Герман стоял возле гроба, окруженный людьми: как знакомыми, так и малознакомыми. Некоторых он вообще видел впервые. Но сейчас запоминать их лица совсем не хотелось. А народ все подходил и подходил… Старинный друг Григория Вениаминовича, Сан Саныч, кивком головы приветствовал подходивших и принимал живые цветы и венки.
Ближе к полудню народу собралось столько, что приглашенный священник с трудом протиснулся к гробу для отпевания новопреставленного Григория. Герман не понимал, как у него в руке оказалась зажженная свеча, как он крестился, машинально повторяя за священником, как подошел к гробу чтобы простится с Григорием Вениаминовичем, заменившего ему родителей и всю семью…
Духовой оркестр заиграл похоронный марш, какие-то парни с легкостью подняли гроб с покойным, и все пошли в траурной процессией…
До кладбища было около двух километров, но гроб в катафалк не ставили – несли на руках. И всю дорогу от дома до погоста перед покойным осыпали цветами…
После кладбища, все поехали в один из крупнейших ресторанов Твери на поминальный обед. Герман плохо помнил, кто подходил к нему и выражал соболезнования, он кивал в ответ, пожимал чьи-то руки, кивал на сочувственные похлопывания по спине и плечу. И снова смотрел на улыбающееся лицо Григория Вениаминовича, фотография которого была в черной рамке с траурной ленточкой…
Через два дня после похорон в дом, в котором жили Гранин и Герман заглянул Сан Саныч.
– Как ты? – с порога спросил он, протягивая для приветствия руку.
– Нормально…– Герман пожал плечами, отвечая на приветствие.
– Пойдем, нам надо с тобой поговорить. – Сан Саныч снял пальто и повесил его на вешалку в коридоре.
Герман молча кивнул головой и жестом пригласил пришедшего в гостиную.
– Кофе будете? – спросил Никитин.
– Буду, – ответил Сан Саныч, усаживаясь в кресло.
Герман вышел в кухню, а сварив кофе, вернулся в гостиную с ароматным напитком, сахаром, сливками и печеньем, аккуратно расставленными на подносе. Поднос он поставил на кофейный столик, расположенный возле камина. Еще не давно, за этим самым столиком он, Сан Саныч, Алиса Витальевна и Гранин встречали новый год и смеялись шуткам, на которые был большим мастером покойный Григорий Вениаминович.
Сан Саныч перестал созерцать огонь в камине и повернул голову к молодому человеку.
– Я понимаю, что сейчас не совсем удобное время говорить о твоем будущем, но все равно этого разговора не избежать.
– Я Вас слушаю… – Герман посмотрел прямо в глаза сидевшему напротив человеку.
– Ты знаешь, что я был не только другом Гриши, – начал Сан Саныч, взяв в руки чашечку с кофе и капнув туда немного сливок, – но и поверенным в его делах, как нотариус. И теперь, после его смерти, как нотариус, я должен сообщить тебе…
– Сан Саныч, – перебил говорившего Герман, – я все понимаю, и если можно, то уеду после сорока дней…
Нотариус поднял руку останавливая Никитина.
– Тебе никуда уезжать не нужно, мальчик.
– Как так?.. – ошеломленно спросил Герман.
– Так… Теперь это все твое. Ты вступишь в наследство после полугода. По закону, шесть месяцев дается родственникам на предъявление прав на наследство, а таковых кроме тебя нет. Но закон соблюдать надо.
– А причем здесь я?
– При том, – Сан Саныч поставил пустую чашечку из под кофе, – что ты вступишь в наследство согласно завещания.
– Завещания?!
– Да, завещания. – Нотариус вынул из кармана сигареты и закурил одну.
Герман достал с нижней полки кофейного столика серебряную пепельницу и поставил ее перед Сан Санычем.
– Согласно завещания, все имущество и денежные средства будут твоими, кроме небольшой коллекции монет, список которых указан в завещании.
Герман взял свой кофе и отхлебнул
– Так что, Герман, никуда тебе уезжать не нужно. А через полгода я помогу все оформить на тебя. Это была просьба Гриши.
Сан Саныч затушил сигарету, встал и вышел в прихожую. Герман встал и вышел следом, чтобы проводить гостя…
* * *
Конец августа, 2014 год
– Гранин все оставил вам? – удивленно спросил Подгорский.
– Да.
– Но почему? – продолжал удивленно следователь, разливая по рюмкам коньяк.
– Я не знаю… – Герман поднял голову и посмотрел Подгорскому в глаза.
Следователь не выдержал и отвел взгляд первым.
– И что было дальше?
– Через полгода Сан Саныч помог мне вступить в наследство и оформить все бумаги. Те монеты, которые были в завещании я отдал нотариусу…
* * *
Середина июля, 2014 год
Лето, опоздавшее почти на полтора месяца развернулось во всю ширь и солнце, скрывавшееся за низкими свинцовыми тучами стало согревать тверскую землю.
Все эти полгода Герман не знал, чем себя занять. Деньги на жизнь у него были. Его заработок и комиссионные от продаж монет, позволял жить безбедно.
Пару раз Герман выходил на раскопки в поля. В основном, он бродил по тем местам, где они были Григорием Вениаминовичем. Но каждый раз, с наступлением сумерек, сидя у костра, он испытывал невыносимую боль от перенесенной утраты.
После освобождения Гранин стал ему всем: и отцом и учителем и старшим другом. Он учил Германа всему, что могло бы понадобиться в дальнейшей жизни Никитину.
В этот день, Герман, сидя в беседке сада, в очередной раз рассматривал старый альбом с фотографиями Гранина. На этих карточках молодой Гриша среди одноклассников, в обнимку с другом. В компании молодых парней и девушек во время археологических экспедиций на Урал.
Сэм и Джек – две овчарки покойного Гранина – лежали рядом с ним, охраняя его, как будто боясь остаться совсем одними. Тишину уединения нарушало лишь пение птиц в саду.
Вдруг раздался звонок телефона. Сэм поднял морду и внимательно посмотрел на Германа. Никитин потрепал собаку за ушами и взял трубку
– Слушаю, – сказал он тихим голосом.
– Простите, могу я услышать Никитина Германа Михайловича? – спросил из трубки вежливый мужской голос.
– Это я. Слушаю вас.
– Еще раз простите, но Вас беспокоит Ваш персональный менеджер из Сбербанка Первый. Меня зовут Аслан. Когда бы мы могли с вами увидеться?
– Персональный менеджер? – удивленно спросил Герман. – Но у меня нет счетов в вашем банке.
– Простите еще раз, но согласно переданным нам документам, вы являетесь наследником Григория Вениаминовича Гранина. Поэтому мы бы хотели увидеть Вас в нашем офисе в Москве. Когда Вам будет удобно?
– Не знаю… – ответил ошарашено Герман. – А когда нужно?
– Если Вас устроит, то давайте увидимся послезавтра.
– Хорошо, – согласился Герман, все еще до конца не переваривший услышанное.
– Тогда я Вам скину наш адрес, Ваш билет и информацию о том, кто Вас встретит. И примите, пожалуйста, самые искренние соболезнования по поводу Вашей утраты.
– Спасибо… – сказал Герман и отключился.
Он обескуражено смотрел на свой телефон. Джек, лежавший у его ног, подошел и подсунул морду под свисавшую руку. Никитин машинально погладил пса и ласково потрепал его за ухом. Через пять минут ему на телефон пришло сообщение с адресом и водителем, который будет его встречать, а еще через пять минут на почту пришел билет на «Сапсан» до Москвы.
Через день утром, Герман пришел на вокзал Твери. Сонная тетка, посмотрев его билет, провела детектором вдоль небольшой дорожной сумки, лениво махнула рукой, показывая место, где должен остановиться нужный вагон. Никитин, в знак благодарности, кивнул головой и пошел по перрону. Ему было немного не по себе. Всю ночь он плохо спал, ворочался и пытался понять: что нужно от него персональному менеджеру Аслану. Больших денег у них с Граниным не было. Нет, не то чтобы они жили впроголодь, напротив, всего было в достатке. Но лишних денег не было… То, что лежала на карточке Германа и осталось после Григория Вениаминовича вряд ли могло заинтересовать советников, персональных менеджеров или как их еще там называют.
Подошел «Сапасан». Дверь нужного вагона открылась и миловидный проводник Ксения, проверив документы Германа, пригласила его во внутрь. Никитин вошел в вагон. Ему показалось немного странным, что внутри было так мало кресел, и еще меньше пассажиров. «Наверное слишком рано», – подумал про себя Герман, кладя сумку на багажную полку. Он сел на свое место и почувствовал, как поезд плавно тронулся. Ксения подошла к нему и спросила:
– Герман Михайлович, что Вы будете завтракать?
– Завтракать? – удивленно переспросил Никитин.
– Да, завтракать, – улыбнулась проводник. – В стоимость Вашего билета входит питание и напитки. Вам дать меню или Вы предпочитаете классический английский завтрак?
Герман, ошарашено посмотрел на склонившуюся возле него девушку: «Она что, шутит?». Но Ксения, видя растерянность пассажира, достала из кармана впереди стоящего кресла меню и протянула Никитину.
– Вот, пожалуйста, ознакомьтесь. А я подойду к Вам через пару минут.
Девушка отошла от Германа и он раскрыл поданное меню. В нем был небольшой выбор блюд для завтрака и барная карта с винами, коньяком, водкой и виски. Никитин оглянулся на соседку, сидевшую напротив через два ряда от него. Она ела омлет с чем-то и пила, по видимому, апельсиновый сок. Проводник, увидев, что Герман перестал читать подошла к нему и приняла заказ.
Принесенный завтрак на удивление оказался вкусным, а кофе достаточно крепким. Хоть ехать от Твери до Москвы около часа Никитин после еды попытался вздремнуть, но сон так и не шел к нему. Посидев с закрытыми глазами несколько минут, Герман стал разглядывать пейзаж, мелькающий за окнами поезда…
На Ленинградском вокзале возле вагона стоял немолодой мужчина в костюме и держал небольшой планшет с его фамилией и именем. Герман подошел к нему и поздоровался за руку. Встречавший его водитель поинтересовался багажом Никитина, и поняв, что тот налегке, пригласил к машине.
Москва начинала вставать в утренних пробках. Но Германа это не смущало и не раздражало. Он впервые был в этом городе и с интересом разглядывал Садовое кольцо: здания, магазины, витрины, вывески и людей. Москва понравилась ему безумно! Он влюбился в этот город сразу! Суета спешащих куда-то людей, шум машин медленно ползущих по улице, архитектура огромного мегаполиса… Все это вызывало в нем бурю эмоций!
Через час они подъехали к небольшому зданию в начале Тверской. Герман вышел из машины и увидел массивную деревянную дверь с неприметной табличкой: «Сбербанк Первый». Войдя внутрь, вежливый охранник проверил его документы, посмотрел в распечатанный список и сказал:
– Герман Михайлович, пройдите, пожалуйста, на второй этаж, комната 2.02. Вас уже ждут.
Никитин поднялся по лестнице и сразу увидел нужную дверь. Подойдя к ней, он остановился и в замешательстве тихонько постучал
– Пожалуйста, заходите – услышал он голос из-за двери.
Герман толкнул ее и вошел в небольшой кабинет. Молодой человек, одетый в строгий деловой костюм, улыбнувшись, пригласил его занять мягкое кресло у небольшого кофейного столика.
– Чай, кофе… – предложил он улыбаясь
– Пожалуй кофе, – ответил Герман.
Молодой человек подошел к своему столу, поднял трубку, набрал какой-то номер и попросил принести чай и кофе.
– Меня зовут Аслан, – представился он подходя и садясь в кресло напротив. – Это я Вам звонил позавчера. Примите пожалуйста наши соболезнования, по поводу Вашей утраты…
– Спасибо, – ответил Герман, все еще не понимая, зачем он сюда приехал.
Открылась дверь, и вошла девушка с подносом. Она ловко поставила на столик чай, кофе, сахар, сливки и маленькую вазочку с печеньем.
– Мне кажется, что Вы не совсем понимаете, зачем мы Вас пригласили, Герман Михайлович, – начал Аслан, провожая взглядом уходящую девушку.
– Я действительно не понимаю, – сказал устало Никитин. – И зовите меня просто Герман.
– Хорошо, Герман. Григорий Вениаминович был нашим клиентом, – начал рассказ менеджер, вставая и подходя к своему столу. – Он свои денежные средства разместил в нашем банке.
– Какие средства?
– Вот, посмотрите, – Аслан вернулся на свое место и протянул Никитину тонкую папку.
Герман открыл ее. В папке лежал запечатанный конверт и четыре распечатанных листа. Никитин стал читать распечатку: депозитные счета, пакет акций, пакет облигации, паи в инвестиционных фондах. Общая сумма, написанная в конце четвертого листа поражала своей величиной! Больше трехсот миллионов рублей, почти миллион в долларах и столько же в евро!
– Но этого не может быть! – воскликнул удивленный Герман, закрывая папку. – У Григория Вениаминовича не было столько денег!
– Может, Герман, может! – сказал улыбнувшись Аслан. – Просто он Вам не говорил…
Менеджер отхлебнул чай и продолжил:
– Кстати, он оставил Вам письмо. Оно тоже в папке, – Аслан встал с кресла и отошел к своему письменному столу, чтобы не мешать Никитину прочитать письмо.
Герман снова открыл папку и взял конверт. Конверт был из плотной бумаги, заклеен и запечатан бумагой с размашистой подписью Гранина, которую Никитин сразу узнал. Он аккуратно вскрыл конверт и стал читать адресованное ему письмо, написанное рукой Григория Вениаминовича:
«Дорогой Герман! Раз ты читаешь это письмо, значит меня уже нет на этом свете. И значит я не успел рассказать тебе всей правды о себе… Я знаю, что лучше всего было бы открыть тебе правду тогда, зимним вечером. Но не смог. Надеюсь ты меня простишь.
Если ты помнишь, то мой дед был расстрелян по делу Гохрана, а мать сослана на Урал. Только я не рассказал тебе о том, что драгоценностей у деда не нашли. Ни он, ни моя мать не выдали место нахождения тайника. А я о нем узнал только когда перешел на пятый курс. Это новость меня ошарашила, ведь мы по своей сути жили не просто скромно, а очень бедно. Мы экономили буквально на всем, я с мамой все время работал на огороде, потому что это было очень большим подспорьем. Но она никогда не говорила о спрятанных драгоценностях, никогда не пыталась их достать и продать, чтобы хоть как-то облегчить нашу жизнь.
После института я поехал в Москву и нашел тайник. Он оказался нетронутым, но взять оттуда драгоценности я не рискнул. Уехал в Свердловск, поступил в аспирантуру, женился – хотя это все ты знаешь.
Смерть мамы для всех была странной, но я точно знал, что это было убийство. Незадолго до смерти, когда я был дома на каникулах, она рассказала, что к ней приезжал Дима Шелехес, просил рассказать ей где тайник деда. Обещал за процент обналичить драгоценности, гарантировал ей безбедную старость. Но мама не стала ему ничего рассказывать, она уверяла его, что никакого тайника дед не оставил. Потом ее не стало, а дом, в котором мы жили, был перевернут.
Летом того же года мы увиделись с Шелехесом, он так же стал предлагать мне забрать из тайника драгоценности и обещал помощь в продаже их. Не бескорыстно конечно, за неплохой процент. Я так же сказал, что мне ничего не известно о тайниках деда. Но он только рассмеялся. Как оказалось, после смерти тети Маши, остался какой-то дневник его деда – Якова Савельевича. И вроде как в нем есть запись о том, что у моего деда оказались два Демидовских брильянта…»
Герман отложил первую страницу и сделал большой глоток уже остывшего кофе. Аслан поднял глаза и посмотрел на Никитина.
– Может еще кофе? – предложил он.
Герман отрицательно покачал головой и продолжил чтение.
«…Уже позже я узнал, что действительно Никита Акинфиевич Демидов подарил два крупных брильянта новорожденному графу Алексею Бобринскому – внебрачному сыну императрицы Екатерины Великой. Это был не просто подарок. Это была своего рода взятка за отказ в возбуждении преследования дома Демидовых, которые нашли серебряный рудник и алмазные копи, и, как оказалось, не совсем законно их разрабатывали. Екатерина простила тогда Демидова, не без помощи известного тебе графа Орлова, забрала в пользу казны рудник и алмазные копи. А подаренные брильянты хранились в роду Бобринских вплоть до самой революции и были изъяты у сына Алексея Васильевича Бобринского и переданы в Гохран. Ну, а уж из Гохрана они попали к моему деду.
Так вот, Шелехес очень хотел получить эти брильянты. По оценкам они в 1970 году строили примерно три – три с половиной миллиона долларов. Я настаивал на том, что ничего не знаю. Эта наша встреча и подтвердила мои подозрения, что без участия Дмитрия не обошлась смерть моей матери. После этого мы с ним больше никогда не встречались. Хотя его присутствие я ощущал постоянно. Несколько раз наш с женой дом посещали неизвестные. Все переворачивали вверх дном, но ничего не пропадало. Я думаю, что это все дело рук Шелехеса.
А потом пришли двухтысячные года. Жена серьезно заболела и я решился вскрыть тайник. У меня были неплохие связи и мне удалось очень хорошо продать драгоценности моего деда. Денег оказалось не просто достаточно, а предостаточно. Правда жене это не помогло. Ну, а дальше все оказалось гораздо банально: деньги я разместил в банке, потом меня перевели в Сбербанк Первый, и за время управления ими они приумножились. Более того, все свободные деньги я тоже переводил сюда. Думаю, менеджер покажет тебе финансовый отчет. Теперь эти деньги твои. Я думаю, ты достойно сможешь ими распорядиться.
Наверное тебе интересно узнать, что стало с теми Демидовскими бриллиантами? Отвечу: я их не продал. Не рискнул. Испугался! Испугался за себя. Терять жизнь из-за них мне не хотелось, и я их спрятал.
Вот теперь ты знаешь про меня все. Надеюсь, что деньги не вскружат тебе голову. Ведь поверь, я по настоящему был свободен и счастлив в то время когда молодым археологом мотался по экспедициям. Я ничем не был обременен, был молод и здоров. И всегда с особой грустной радостью вспоминаю те первые раскопки, в которых мне удалось принять участие – на реках Тавда и Исеть. Надеюсь, что ты проживешь жизнь достойно и счастливо.
Искренне любящий тебя как сына, Григорий Гранин.
P.S.: Берегись Дмитрия Шелехеса. Он обязательно появится в твоей жизни…»
Герман закончил читать и отложил вторую страницу.
– Можно, я заберу это письмо? – спросил он менеджера.
– Конечно! Ведь оно адресовано Вам! – Аслан встал из-за стола и подошел к столику и сел в кресло напротив.
– Спасибо.
– А теперь, у меня к Вам есть ряд вопросов, – начал менеджер и раскрыл свой ежедневник. – Что вы намереваетесь делать с деньгами?
– Я не знаю… – растеряно произнес Герман, впервые начав осознавать, что теперь он стал состоятельным. – Наверное, будет целесообразней оставить их в Вашем банке так, как они сейчас размещены.
– Это очень хорошее решение, – улыбнулся Аслан. – Я бы только рекомендовал Вам открыть счет на который будет приходить доход от вложений, и Вы сможете воспользоваться этими денежными средствами. Если в течении определенного периода деньги не будут потрачены, они смогут быть инвестированы дальше. Обычно другие наши клиенты устанавливают какую-то сумму и срок в один год.
– Хорошо, – согласился Герман.
– Тогда давайте пройдем к столу, и займемся оформлением бумаг. Я взял на себя смелость заказать от Вашего имени несколько карт, и если они Вам нужны, то Вы можете их получить. Кроме того, на Ваше имя забронирован номер в гостинице, чтобы Вы могли сегодня отдохнуть, ну а билет мы приобретем Вам на то время когда Вы скажете. Весь перечень наших услуг, я положу Вам в папку, которую вы сможете забрать…
Аслан встал с кресла и пригласил Германа к столу. Герман встал следом…
Выйдя из банка, Никитин завернул за угол и за пять минут дошел до гостиницы. Швейцар у входа предупредительно открыл дверь. В фойе, у стойки дежурного администратора стояла миловидная девушка:
– Слушаю Вас, – обратилась она к подошедшему Никитину.
– У меня должен быть заказан номер, – сказал Герман озираясь по сторонам и разглядывая холл гостиницы.
– Можно Ваш паспорт? – попросила администратор документы у Никитина.
Герман протянул паспорт и стал наблюдать, как работает стоявшая за стойкой девушка. Через пару минут она оторвалась от монитора компьютера, мило улыбнулась и протянула ему документы и карточку от номера.
– Оплатите сейчас или при выезде? – снова спросила он Никитина.
– Сейчас, – ответил Герман и протянул ей черную с серебром банковскую карточку.
Администратор быстро провела платеж и еще раз улыбнулась:
– Проходите к лифтам, у Вас шестой этаж.
Герман улыбнулся в ответ и развернулся в сторону лифтов, потом, словно вспомнив, вновь повернулся к администратору и спросил:
– Простите, где здесь можно пообедать?
– На втором этаже есть ресторан, он уже открыт.
– Спасибо, – сказал Герман и пошел к лифтам.
Войдя в свой номер, Герман восхищенно присвистнул. Номер был большим, светлым. Огромный кожаный диван и два глубоких кресла, возле которых стоял стеклянный столик, на стене висел огромный телевизор. Во второй комнате стоял белый спальный гарнитур с огромной кроватью. Окна в номере были прикрыты тяжелыми шторами.
Герман лег на кровать, посмотрел в потолок, а потом закрыл глаза. «Кто бы знал…» – подумал Герман, – «…что у Григория Вениаминовича столько денег! И почему он решил оставить их мне? Что мне с ними делать? Он и так оставил мне дом. У меня есть интересная работа. Денег тоже достаточно.»
Герман перевернулся на живот.
«Шелехес. Мне надо его опасаться. Но откуда он меня может знать? Хотя наверное знает, раз следил за жизнью Гранина. Что ему будет нужно? Деньги? Вряд ли, думаю денег у него и так достаточно. Скорее всего его дед тоже не все сдал следствию, припрятал что-нибудь потомкам. Демидовские брильянты? Так я не знаю где они… Эту тайну Григорий Вениаминович мне не раскрыл, унес с собой в могилу. Меня хоть пытай, хоть спрашивай – я все равно ничего не смогу ответить…»
Герман снова перевернулся на спину и уставился в потолок. Ему казалось, что он что-то упускает. Что-то очень важное. Сильно важное! Что-то Гранин ему пытался сказать! Но вот когда и что? Никитин пытался вспомнить все их беседы: у костра, у камина… Но ничего, кроме образа по-отечески улыбающегося Григория Вениаминовича на память ему не приходило.
От воспоминаний его отвлек звонок Сан Саныча:
– Герман, здравствуй. Ты в Москве?
– Здравствуйте, Сан Саныч, в Москве.
– Останешься там ночевать?
– Останусь, буду завтра к вечеру.
– Ну хорошо, я тогда покормлю собак. До свидания, Герман.
– Спасибо, Сан Саныч, до свидания. – Никитин отключил телефон.
И только сейчас он понял, как голоден. После завтрака в «Сапсане» прошло уже достаточно времени. Герман встал и прошел в ванную, быстро разделся и встал под прохладный душ. Струи воды хорошо освежали и придавали новых сил.
Выключив душ, Герман растер себя полотенцем и вышел из ванной. Достал из своей сумки сменное белье и чистую рубашку, оделся и пошел в ресторан.
В зале ресторана было пусто, если не считать небольшой компании мужчин, сидевших в углу. Никитин сел за столик у окна в противоположенном конце от них. Официант подал меню.
– Можно пока апельсиновый сок? – попросил Герман, беря меню и раскрывая его.
Официант кивнул головой и пошел за соком. Никитин стал знакомиться с предложением ресторана: некоторые блюда он знал, о других слышал, а о каких-то узнал только что.
– Простите, – сказал официант и подхватил перевернутый стакан.
Герман оторвался от меню и почувствовал, как на его ногу течет апельсиновый сок, делая мокрыми его джинсы.
– Простите еще раз! – продолжал извиняться официант.
– Ничего страшного, – устало ответил Герман, которого случившееся происшествие даже не расстроило. – Лучше скажите, где здесь туалет.
Официант показал где туалет, и Никитин направился туда.
Стоя возле умывальников, он пытался водой смыть с джинсов сладкий сок и высушить их бумажными салфетками.
– Привет, сержант, – услышал он такой знакомый голос. – Стас не сильно намочил тебя?
Герман резко поднял глаза и увидел в зеркале отражение вошедшего Вика.
– Я уже не сержант, – поворачиваясь тихо ответил Герман. – Меня разжаловали до рядовых.
– Ну да, я должен был догадаться, что лычки ты вряд ли сохранишь, – усмехнулся Вик, разглядывая его.
Никитин стоял напротив Лукьяненко и тоже рассматривал Вика. Прошло более восьми лет с того момента, как они виделись последний раз. Вик почти не изменился: все та же легкая небритость на смуглом лице, тот же четко очерченный рот, прямой нос, слегка изогнутые брови и темно-карие, почти черные глаза, темные волосы модно подстрижены. Только образ стал более мужественный.
– Не сердись на официанта, – сказал Вик, протягивая своими изящными пальцами бумажную салфетку. – Это я попросил его перевернуть на тебя сок.
– Зачем?
– Хотелось увидеть тебя поближе и поговорить.
– Поговорить? Со мной?
– С тобой, – Вик подошел почти вплотную к Никитину.
Герман почувствовал аромат дорогих сигарет и какого-то парфюма.
– Что-то за все прошедшее время у тебя такого желания не возникло.
– Возникло, – подошел еще ближе Вик. – Писать на зону тебе было нельзя. А когда приехал встретить тебя после отсидки, опоздал всего на пару часов. Ты уже уехал…
Он подошел еще ближе и Герман почувствовал жар его тела.
– А потом ты исчез… Просто исчез. Ты не сел ни в один поезд, так как твоих данных не было в базе. Куда и как ты уехал я не знал. А найти тебя на просторах нашей Родины оказалось невозможно.
Вик замолчал. Герман тоже не проронил не слова.
– И представь себе мое удивление, – прервал паузу Лукьяненко, – когда я увидел тебя сегодня входящим в ресторан.
Неожиданно Вик приблизился к Герману в плотную и прильнул к губам. От неожиданности Никитин ответил на поцелуй, чувствуя, как язык проникает ему между губ. Рукой Вик обвил его за талию и притянул к себе.
Герман стоял зачарованный этим внезапным поцелуем, прерывать который очень не хотелось. В одно мгновение вся многолетняя злость на Вика улетучилась, прошла застарелая уже обида на него, и Никитину снова захотелось оказаться в той каптёрке много лет назад…
Неожиданно Вик отпустил его и отступил.
– Могут войти и увидеть, – сказал он отходя от Германа к дальней раковине и включая воду. – Но мы еще увидимся.
Вик сполоснул руки, вытер их, и вышел из туалета. Никитин стоял застывшим еще какое-то время, потом повернулся к раковине и открыл кран. Холодная вода резко остужала его лицо…
Через пять минут Герман вышел из туалета, официант, ждавший его у двери еще раз извинился. Никитин, прощая его, улыбнулся и вышел из ресторана.
Оставшись голодным Герман прошел к лифтам и поднялся на свой этаж. Он открыл дверь в свой номер и вошел в тишину. Закрыв дверь, Никитин быстро разделся. Было жарко! Даже климат-контроль, что поддерживал комфортную температуру в номере, не мог остудить его разгоряченное тело. И жарко было не из-за того, что температура на улице побила отметку в тридцать градусов, жарко было от встречи с Виком, от его поцелуя… От чувств, что вновь вспыхнули в израненном сердце. И любовь, словно птица феникс, восстала из пепла.
Бросив свою одежду в кресло, Герман пошел в душ. Включив воду на полную мощь, он встал под холодные струи, закрыл глаза и поднял лицо, пытаясь его охладить.
– Ты не простынешь? – тихий голос вывел его из нирваны.
Герман резко повернулся и увидел обнаженного Вика стоявшего в ванной. Его тело нисколько не изменилось, разве что появились два новых шрама, которых ранее не было. От созерцания нагой красоты парня, член Никитина стал твердым, и устремился вверх.
– Как ты сюда вошел? – спросил Герман тихим голосом.
– О, это не составило большого труда, – улыбнулся Вик. – Достаточно было узнать у администратора где ты остановился, а за тысячу рублей тебе тут откроют не только дверь в твой номер.
– Зачем ты здесь?
– Не могу я без тебя, сержант. Действительно не могу. Пытался забыть, но не получается…
– Я уже не сержант… – начал было Никитин.
– Я помню, помню… – перебил Вик, заходя под душ к Герману. – Тебя разжаловали после той истории со мной. Как ты можешь стоять под такой холодной водой?
– Так зачем ты здесь? – Никитин проигнорировал вопрос Вика и повторил свой.
– Ну не мог же я тебя оставить одного в таком приподнятом настроении. – улыбнулся Вик опускаясь на корточки и обнимая губами головку члена Германа.
– Что ты делаешь?.. – едва слышно прошептал Никитин.
– Молчи, просто молчи… – прошептал Вик, нежно закрывая левой рукой рот Германа. Он нежно заглотил член, сжимая правой рукой его ягодицы…
Раздался входящий сигнал и экран смартфона осветился приятным голубоватым цветом. Герман спросонья открыл глаза, взял гаджет и активировал экран. Было десять часов вечера. Он снова закрыл глаза, отбросил смартфон и откинулся на подушку. Ему приснился сон. Замечательный сон, где они с Виком встретились и были вместе. От этого воспоминания внизу живота появилась приятная тяжесть… Он ни разу не видел этих снов после побега Лукьяненко.
На кровати возле него кто-то заворочался. Герман открыл глаза и повернулся. Рядом на подушке лежал Вик и улыбался чему-то во сне. «Значит это был не сон!» – одновременно пугаясь и радуясь подумал Герман.
Он вспомнил, что его разбудил сигнал смартфона. Снова взял его и активировал экран. Это было сообщение от Сан Саныча: «Собак покормил, Дома все хорошо. Алиса спрашивает во сколько ты будешь в субботу на ужин?» – прочитал он. Точно! Он собирался на ужин к Сан Санычу и Алисе Витальевне. После смерти Гранина, они стали опекать его, боясь, что Герман может уйти в запой.
Быстро ответив на сообщение Никитин встал с кровати и стал искать, куда бросил свои плавки.
– Ты всерьез хочешь одеться? – Герман резко обернулся на чарующий голос.
Вик лежал на кровати, откинув легкое одеяло, и обнажив свое безупречное тело. Отблески уличных огней играли на нем, очерчивая его развитую мускулатуру груди, плоского живота и стройных ног.
– Не хочешь продолжить?
Герман подошел к кровати, нагнулся и поцеловал его в губы. Вик обхватил его шею руками и шутливо повалил на кровать. Никитин был застигнут врасплох и вскоре Лукьяненко уже сидел у него на груди, крепко сжимая его тело бедрами.
– Кто тебе писал? Твой парень? – спросил Вик нахмурив брови.
По его интонации невозможно было понять, шутит он или серьезно.
– Нет, не парень. Сан Саныч, нотариус мой. Он сообщил, что покормил собак и поинтересовался во сколько я приду в субботу к ним с женой на ужин.
– Нотариус? Званый ужин? А твоя жизнь не такая уж и скучная как я посмотрю, – Вик слез с Германа и лег рядом. – Может и парень у тебя есть?
– Нет, нету у меня парня. И не было, – Никитин повернул голову к Лукьяненко. – Кроме тебя у меня никого и никогда не было.
Вик встал с кровати и одел джинсы.
– Пойдем покурим, – предложил он.
– Бросил, в зоне… – ответил Герман, отрицательно покачав головой.
– Тогда давай пойдем погуляем по Москве, – предложил Вик и бросил ему футболку и джинсы.
– А трусы?
– Обойдемся без трусов, – усмехнулся Вик, одевая свое поло.
Они вышли из гостиницы на Тверскую, затем свернули на Охотный ряд, а потом пошли гулять по улицам и переулкам бывших Слободских дворов старой Москвы.
Герман медленно шел между старых особнячков, внимательно их разглядывая, а Вик, идя рядом, рассказывал историю старой Москвы. Они гуляли долго, почти три часа. Легкий ветерок, сменивший дневную жару, освежал их лица. Уличные фонари и рекламные вывески освещали им дорогу.
Иногда они останавливались и разглядывали фасад какого-нибудь дома…
– Ты не голоден? – вдруг спросил Вик у Германа.
И тут Герман вспомнил, что последний раз ел в «Сапасане», еще утром, за завтраком.
– Голоден.
– Тогда нам остается только Макдональдс, – сказал улыбнувшись Вик, посмотрев на телефоне время.
Они нашли открытое кафе, заказали гамбургеры и сели за столик.
– Расскажешь, как ты жил после нашего расставания? – спросил Вик.
Герман посмотрел на Вика. Его лицо было серьезным. Постоянно живущая в глазах усмешка куда-то исчезла, и они стали уставши печальными.
– Расскажу, – тихо ответил Герман, и рассказал всю свою жизнь.
Он рассказал о себе все: от самого рождения, до вчерашней встречи с Виком, умолчав о подробностях про Гранина и неожиданно свалившегося на него наследство. Лукьяненко слушал молча, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Лишь дважды Вик доставал из пачки сигареты, а потом ломал их и бросал.
Закончив рассказ, Герман посмотрел в глаза Лукьяненко:
– Ну вот, как ты и просил, я все тебе и рассказал…
Вик не отвел взгляда и ответил:
– Я тоже все тебе расскажу про себя, – и поведал ему свою историю жизни.
Закончив свой рассказ, Вик добавил:
– Я только хочу добавить, что встреча с тобой перевернула мою жизнь. Мне уже не хотелось порхать как мотыльку. Мне хотелось жить с тобой. Быть счастливым. И представь мое состояние, когда тебе нельзя писать, а попытка встретить тебя после освобождения превратилась в крах. Я все это время искал тебя, в соцсетях, через адресные столы… Но найти было сложно. А теперь, ты знаешь, кем я был и кем я стал. И, конечно, глупо надеяться с моей стороны на твое прощение, но я хочу спросить: ты еще меня любишь и простишь ли меня когда-нибудь?
– Я давно тебя простил, – ответил Герман. – Я не сержусь на тебя и не обижаюсь. А на твой вопрос отвечу – люблю, как оказалось до сих пор тебя люблю!
* * *
Конец августа, 2014 год
– Вы действительно простили Лукьяненко? – удивленно спросил Подгорский.
– Да.
– Почему? – продолжал удивленно следователь.
– А за что мне на него обижаться или ненавидеть?
– Да хотя бы за то, что по его милости Вы загремели на зону.
Следователь предложил еще коньяку и Никитин молча кивнул в знак согласия.
– Но ведь я и сам был виноват в том, что произошло. Я действительно виноват в смерти сослуживца и в содействии побегу заключенного. Только меня все время мучает вопрос, который я хотел бы задать Вам. Можно?
– Задайте, – разрешил Подгорский, беря свою рюмку.
– Почему я получил срок меньше меньшего? Почему Вы пожалели меня?
– Почему, – следователь сделал глоток, – да потому, что Вы слишком честны и наивны. Ведь я еще тогда понял, что помогли сбежать Лукьяненко не из корыстных побуждений, а потому, что ему грозила опасность. Реальная опасность. Тот Шнырь ведь был убийцей-садистом. Почему он попал в ту зону – я не знаю. Скорее всего кто-то помог. Я знакомился с его делом, да и зеки в беседах со мной многое порассказали… Так что как-то так.
Герман посмотрел в глаза следователя. Подгорский на сей раз выдержал взгляд, и Никитин понял, что правду он никогда не узнает.
– Герман Михайлович, скажите, что было дальше.
– Дальше? Собственно говоря, мы закончили прогулку и на следующий день я уехал домой в Тверь.
– И больше Вы не виделись до того вечера?
– Нет не виделись.
– Созванивались?
– Да, мы созванивались каждый день, и даже по нескольку раз на дню. Он сказал, что ему надо завершить какие-то дела и закончить с той жизнью, что у него была.
– Он просил Вас помочь ему?
– Нет не просил. Говорил, что свои грехи каждый отмаливает сам.
– Вы не говорили ему, что Гранин оставил Вам наследство?
– Не говорил.
– А почему умолчали? – спросил следователь.
Никитин пожал плечами, не зная, как объяснить свой ничем не мотивированный поступок.
– И он не просил у Вас денег?
– Не просил, – Герман посмотрел на свой пустой стакан, в котором был чай.
– Хотите еще чаю? – спросил Подгорский.
Никитин кивнул головой. Следователь встал и включил чайник.
– Будете еще коньяк?
– Спасибо, мне уже достаточно.
Подгорский убрал со стола бутылку и рюмки. В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь шумом закипающего чайника. Никто из них двоих не пытался ее нарушить. Каждый был погружен в свои мысли.
– Значит вы не виделись до того вечера, когда все это произошло?
– Не виделись.
Подгорский разлил кипяток по стаканам.
– Что было дальше?..
* * *
Середина августа, 2014 год
Вечер был теплым, и Герман сидел в беседки у раскрытого ноутбука. Он внимательно перечитывал реферат, который ему необходимо было подготовить перед защитой. Разбросанные по столу бумаги создавали столь знакомый всем творческий рабочий беспорядок. Ручка, маркеры и карандаш стояли в небольшом деревянном стаканчике, покрытом причудливой резьбой.
Обе овчарки лежали рядом. После смерти Гранина они очень сильно опекали Никитина, видно подсознательно боясь остаться совсем одни…
Вдруг Сэм поднял морду, затем встал и повернулся в сторону калитки. Герман заметил это движение собаки, положил ей на холку руку и слегка потрепал:
– Ну, Сэм, успокойся, никого там нет.
Джек тоже перестал дремать и поднялся на лапы. Обе собаки злобно зарычали.
– Ну тише, тише, – продолжая успокаивать собак, Никитин посмотрел в сторону калитки.
– Гера, надеюсь они меня не укусят? – из-за куста черемухи послышался голос Лукьяненко.
– Вик? – удивленно воскликнул Герман. – Это ты?
– Да, – ответил Вик выходя к беседки. – А ты не плохо живешь я смотрю.
Лукьяненко подошел к беседки. Собаки все продолжали злобно рычать. Никитин, обрадовавшись появлению парня, еще раз потрепал их по холке, встал из-за стола и подошел к пришедшему.
– Как я рад тебя видеть! – воскликнул он, обнимая Лукьяненко. – Как ты меня нашел?
– Ну это-то как раз не сложно. Ты ведь оставил свои данные у администратора гостиницы. А, как я тебе говорил, за тысячу рублей тебе откроют не только дверь номера, но и можно все узнать о постояльцах.
– Зачем ты здесь? Ты голоден? – Никитин продолжал суетится, одновременно задавая вопросы гостю и убирая со стола бумаги. – Почему не сообщил что приедешь? Ты закончил свои дела? Присаживайся на стул.
Собаки недоуменно смотрели на своего хозяина, понимая, что угроза от него исходить не может. А Лукьяненко, сев возле стола стал гладить Джека, который уже признал в нем своего и положил ему на ногу морду.
– Да угомонись ты, – попытался остановить суетящегося Германа Вик. – Я вообще-то по делу.
– По какому? – Никитин собрал бумаги в стопку, сохранил файлы и выключил ноутбук. – Пойдем в дом.
Они встали и вошли в дом. Собаки зашли следом.
– Проходи в гостиную, – Герман открыл дверь в комнату, приглашая его войти. – Ты голоден?..
– Что у тебя общего с моим папиком? – перебил Никитина Лукьяненко.
– С каким папиком? – недоуменно посмотрел Герман на Вика.
Лукьяненко был серьезен и встревожен.
– С тем самым, который приезжал ко мне в колонию. Помнишь?
Никитин на мгновение задумался:
– Это тот немолодой мужик в пальто и длинном шарфе?
– Да, именно он! – тихо ответил Лукьяненко. – Так что у вас с ним общего?
– Ничего! – удивленно воскликнул Никитин. – Я даже с ним не знаком? Ты что меня ревнуешь?
– Послушай, Гера, – Вик взял за руку Германа. – Я тебя не ревную, да и не мне тебя ревновать, зная, что ты ни с кем не был. Но Шелехес просто так не будет наводить о тебе справки…
– Шелехес? – теперь Герман перебил Лукьяненко.
– Да, Шелехес! Поэтому я испрашиваю: что у тебя с ним общего?
Никитин на минуту закрыл глаза. «…Берегись Дмитрия Шелехеса. Он обязательно появится в твоей жизни…» – вспомнил он постскриптум адресованного ему письма Григория Вениаминовича.
Вик сидел не шелохнувшись и продолжая держать Германа за руку.
– Так что у вас с ним общего? – в третий раз он задал свой вопрос.
В его голосе не было той снисходительной усмешки, теперь в нем был страх.
– Хорошо, я расскажу тебе то, о чем умолчал при нашей последней встрече…
Герман рассказал о наследстве, полученном от Гранина, и дал прочесть письмо, которое ему отдали в офисе банка. Вик, прочитав письмо еще более встревожился:
– Теперь понятно, почему он интересуется тобой. Вернее понятно, как ты попал в его поле зрения, так как единственное, что его действительно интересует, так это деньги.
– А ты чего так встревожился?..
– Ты не понимаешь! – Вик перебил Германа, при этом его лицо становилось все более мрачным. – Он ради них способен на многое, не остановиться даже перед убийством. И, как я понимаю, он собирается нанести тебе визит.
– Пусть приходит, – Никитин оставался спокойным, хотя почувствовал, как где-то в глубине стал зарождаться страх.
– Надо что-то делать, что-то придумать, – не унимался Вик.
Он вскочил с места и стал бегать по гостиной словно загнанный зверь в клетке. Герман молча наблюдал за ним, не переставая размышлять и искать решение сразу двух проблем: как успокоить Лукьяненко и что делать с Шелехесом.
– Поздно, – вдруг сказал Вик, остановившись у окна и вглядываясь в темноту за стеклом.
Герман подошел к окну и увидел, как из машины, остановившейся у калитки выходит высокий седовласый мужчина в светлой куртке. Никитину он показался смутно знакомым…
– Я его где-то видел… Кто это?
– Это и есть Шелехес… Мне лучше пока уйти.
Вик отошел от окна и поднялся на второй этаж.
Приехавший вошел в калитку, огляделся и прошел по дорожке к входной двери. Поднявшись по ступенькам он постучал. Никитин прошел в прихожую и открыл дверь.
– Добрый вечер! – вежливо поздоровался нежданный гость. – Вы позволите войти?
– Пожалуйста, – не ответив на приветствие пригласил Герман пришедшего, указывая рукой в сторону гостиной. – Проходите.
Мужчина прошел в гостиную и оглянулся:
– А здесь уютно, и ничего не поменялось.
Собаки, увидев незнакомца, тихонько зарычали, и оглянулись на Германа в ожидании команды вцепиться в его горло.
– А вы не вежливы, – сказал гость и посмотрел в упор на Никитина. – Не представились, не предложили мне присесть…
Герман выдержал взгляд и вежливо ответил:
– Обычно первым представляется гость, особенно тот, которого не звали, – Никитин подошел к камину и сел в кресло, потом жестом указал на другое. – Присаживайтесь.
Повисла неловкая пауза. Гость усмехнулся и сел в предложенное кресло.
– А потом нет нужды представляться, Вы прекрасно знаете меня, в прочем, как и я Вас… Вы – Дмитрий Шелехес.
– Дмитрий Яковлевич, позвольте.
– У Вас тоже отчество по имени Вашего деда?
– Да. Так решила мама.
– Ну Вы ведь не за этим сюда пришли? Не думаю, что Вас интересует вечер воспоминаний.
– Конечно же нет, Герман. Не за этим. Вы позволите Вас так называть?
Никитин кивнул, и внимательно посмотрел на гостя. Вновь повисла неловкая пауза. Но никто из присутствующих не стремился ее нарушить.
– Так вот, – не выдержал Шелехес. – Я действительно приехал не для этого. Да и нас ничего не связывает в прошлом, чтобы предаваться воспоминаниям. Меня интересуют камни…
– Какие камни?
– Бросьте, Герман, Вы прекрасно знаете о каких камнях идет речь – Бобринские бриллианты.
– Бобринские бриллианты? – удивился Никитин, слегка изогнув бровь.
– Да, Бобринские бриллианты! Только не говорите, что Вы ничего не знаете!
– Ну почему же, знаю немного – Герман слегка улыбнулся. – Читал по истории династии Демидовых.
– Только читали? А Гранин не рассказывал?
– Нет, как и том, что Вы бывали хоть раз у него в гостях?
– В смысле? – удивленно спросил Шелехес, не понимая к чему ведет Никитин.
– А в том смысле, что Вы несколько раз вламывались к Григорию Вениаминовичу в этот дом и обыскивали его. Вероятно Вы искали камни.
– А Вы не дурак, Герман, далеко не дурак…
– Надеюсь.
– Гриша рассказал? – усмехнулся Шелехес. Но улыбка вышла кривой, а в глазах заискрил холод. – Впрочем можете не отвечать…
– Да, мне рассказал Григорий Вениаминович. Но никаких камней у него не было. Нет их и у меня.
– Бросьте, молодой человек! Вы не умеете лгать!
– Я и не лгу, – Герман спокойно разглядывал своего собеседника.
Шелехес встал с кресла и прошелся по комнате. Остановился у стеллажа и взял в руки фотографию Гранина в траурной рамке:
– Никогда не поверю, что ты унес тайну с собой в могилу, – сказал он, обращаясь к портрету.
– Дмитрий Яковлевич, поставьте, пожалуйста фотографию на место! – тихо, но очень настойчиво сказал Герман.
– А что? Она Вам дорога?
Скулы Никитина побелели, и слегка заходили, выдавая его нервное напряжение.
– Тебе же сказали – поставь фотографию на место! – раздался голос Вика.
От неожиданности гость развернулся и посмотрел в сторону лестницы. По ней медленно спускался Лукьяненко. Шелехес удивленно вскинул брови:
– Как! И ты здесь?
Вик спустился в гостиную и подошел к окну.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Шелехес.
– Не твое дело, что я здесь делаю! – огрызнулся Вик.
Повисла неловкая пауза.
– Хотя… позволь догадаться… – на распев протянул Дмитрий Яковлевич. – А не тот ли это рядовой, который в тебя влюбился и помог тебе бежать?
– Он не рядовой, а сержант – выпалил Вик.
– Сержант, значит, – снова протянул Шелехес, а потом тихо и очень холодно произнес. – В общем мне все равно, рядовой он или сержант, хоть генерал! Меня больше интересуют бриллианты. А поэтому, Герман, предлагаю Вам сделку: Виктор и спокойствие в обмен на камни. Я получаю то что мне надо, а вы живете счастливо и долго и больше никогда не увидите меня в своей жизни. Идет?
– Я уже Вам сказал, что не понимаю, чем смогу Вам помочь… – голос Германа стал не менее холодным и тихим. – Еще раз повторяю, я не знаю, где находятся камни. Григорий Вениаминович мне ничего не говорил. И думаю, что Вам лучше уйти – не заставляйте нас обращаться за помощью, чтобы выдворить Вас!
Шелехес усмехнулся и достал небольшой пистолет.
– Придется прибегнуть еще к одному аргументу, медленно произнес он и направил дуло в сторону Лукьяненко. – А так? Память не прояснилась?
Герман побледнел. Он взял телефон и стал набирать номер.
– Не советую Вам, молодой человек, – сказал Шелехес и направил пистолет на Никитина.
Герман включил громкую связь. Из телефона раздались сигналы вызова, а затем голос дежурного полиции.
– Предупреждаю! – произнес Шелехес, прицеливаясь.
Герман стал медленно подносить трубку телефона к губам. И вдруг Вик бросился на Шелехеса. Тот среагировал мгновенно и выстрелил. Лукьяненко резко остановился и стал заваливаться на бок. «Нет!!!» – закричал Герман, отбрасывая в сторону телефон, и подхватывая Вика. Шелехес ошеломленно смотрел на падающего Лукьяненко, на груди которого расплывалось кровавое пятно. Потом резко отбросил пистолет и выскочил из дома. Послышался шум быстро отъезжающей машины.
Герман склонился над Виком, подложив ему под голову небольшую подушку и пытаясь привести его в чувство.
– Где твой телефон? – услышал Никитин над ухом голос Сан Саныча.
– Не знаю… – покачал головой Герман.
Сан Саныч огляделся и поднял отброшенный телефон. Из трубки был слышен голос дежурного полиции. Нотариус стал быстро отвечать на вопросы, и уже через какое-то время дом наполнился полицейскими и медиками.
Все происходящее вокруг было для Германа как в тумане. Кто-то стал задавать ему вопросы, но Сан Саныч очень быстро переключил внимание на себя. Потом появилась Алиса Витальевна с бокалом крепкого горячего чая. Усадила Германа к камину, укрыла его пледом, и зажала между рук горячий бокал. Герман сделал глоток и закрыл глаза. Потом все куда-то исчезли и остались только Сан Саныч с женой.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил нотариус.
– Нормально. Как Вик?
– На операции. Мне позвонят, как только она закончиться.
– Как Вы здесь оказались? – спросил Герман, открывая глаза и поворачивая к нему лицо.
– Я зашел пригласить тебя к нам на ужин, а тут у тебя оказались гости…
* * *
Конец августа, 2014 год
– Да, интересная история получается, – допивая чай и ставя стакан на стол произнес Подгорский. – Я бы даже сказал многолетняя, учитывая, что я был в курсе Вашего знакомства.
– Получается, – вздохнул Герман.
– Если Вы не возражаете, я оформлю Протокол нашей беседы, – сказал следователь, возвращаясь на свое рабочее место.
– Конечно, ведь для этого Вы меня сюда и вызвали.
Подгорский не стал обращать внимание на эту фразу. С годами он научился некоторые вещи не воспринимать близко к сердцу, а иные вообще пропускать мимо ушей. Ежедневно капаясь в чьей-то жизни невольно сталкиваешься с такими жизненными ситуациями, что начинаешь проявлять слабость, понимание… а этого делать категорически нельзя. Следователь должен быть непредвзятым во отношении с людьми и подследственными. Иначе никак не разобраться кто прав, а кто виноват. Вот и в этой истории, которая началась более восьми лет назад, он, еще будучи начинающим следователем, поверил тогдашнему Никитину, и помог ему избежать сурового наказания, смягчив его вину. Правильно он сделал или нет – этот вопрос мучал его на протяжении всего этого времени, до их новой встречи. И только теперь, выяснив дальнейшую судьбу Германа, он твердо убедился в правильности своего поступка.
Никитин не только не скатился по наклонной дорожке, как это часто бывает с первоходками, но, как оказалось, не утратил ничего человеческого. Даже скромность осталось прежней, несмотря на обретенное благосостояние.
Пока следователь печатал протокол, Герман наблюдал как день постепенно угасал за окном. Небо меняло свой окрас и постепенно темнело. Первые звезды зажигались, даря кому-то надежду на то, что мечты могут сбываться…
Сейчас у него была только одна мечта – лишь бы Вик выздоровел. Он бы все отдал за это чудо. Все! Все что угодно! Но, к сожалению, никто не был властен над этим. А Вик находился в коме в реанимации одной из лучших клиник Москвы. И лучшие врачи боролись за его жизнь.
Герман даже не представлял, что с ним будет, если он второй раз потеряет Вика. И на этот раз потеряет его навсегда.
И каждый раз, когда эта подленькая мысль, пользуясь его слабостью пыталась закрасться ему в голову и овладеть им, он гнал ее с такой злостью, на которую был только способен. И что самое трудное было в этом, так это сохранять лицо на людях, скрывать свои чувства и эмоции. Ибо жестокий мир и большинство живущих в нем людей с какой-то остервенелой радостью, максимально загаживая израненную душу…
– Скажите, Герман Михайлович, а какого сейчас состояние здоровья Лукьяненко? – следователь, оторвавшись от протокола, вывел Никитина из размышлений.
– Врачи оценивают, как крайне тяжелое. Он находится в коме в реанимации.
– Я очень сочувствую Вам…
– Спасибо, – тихо произнес Герман, и наконец собравшись с духом, задал свой вопрос, мучавший его с самого начала встречи. – Скажите, Игорь Павлович, а что будет Виктору из-за всей этой истории?
Следователь на мгновение задумался, а потом ответил:
– Ничего. Ведь не он стрелял, стрелял Шелехес.
– А про побег из зоны?
– А тут тоже уже ничего не будет. Шелехес каким-то чудом умудрился замять розыскное дело Лукьяненко. А потом и вовсе амнистировать его. На сегодняшний момент никаких грехов за ним не числится. Выздоровеет и будет жить как все.
– Спасибо, – со вздохом облегчения поблагодарил Подгорского Герман. – А с Шелехесом?
Следователь посмотрел на Германа и тихо ответил:
– Тоже не чего…
– Как так? – немного удивленно спросил Никитин.
– Letalis exitum – со вздохом ответил Подгорский – позавчера у Шелехеса случился инсульт, и он умер. Собственно говоря, я и дело готовлю к закрытию, в связи со смертью подозреваемого. Так что, наша встреча, я надеюсь, заключительная в этом деле…
Следователь снова уставился в монитор и продолжил печатать протокол.
Незаметно прошли еще полчаса. За окном окончательно стемнело, и шум улицы стал тише.
– Прочтите пожалуйста и распишитесь, – попросил следователь, протягивая Никитину отпечатанные листы бумаги.
Герман взял и внимательно прочитал.
– Все верно?
– Да.
– Тогда на каждой страницы напишите «С моих слов написано верно и мною прочитано. Исправлений на странице нет», дата, подпись, расшифровка подписи.
Герман выполнил все что было сказано и вернул протокол следователю.
– Вас подвезти до гостиницы?
– Если можно…
Эпилог
Конец августа, 2015 год
Солнце, взошедшее над горизонтом, стало согревать Ниццу, избавляя ее от капель росы на листве растений. И хотя в основном город еще спал, на Английской набережной появились первые люди, совершающие пробежку вдоль моря, а на Рю де Франц стали открываться многочисленные лавочки, магазинчики и кафе, готовые принять первых посетителей.
Они сидели на террасе отеля «Данте» и наслаждались утренним кофе с традиционными круассанами. Вик, еще не до конца оправившейся после ранения, был немного бледен, что впрочем, только придавало большего благородства его лицу. Герман, отпивая кофе, читал бумаги, которые забрал утром у портье.
– Что ты читаешь? – спросил Лукьяненко, доставая из пачки сигарету, и, вспомнив, что уже третью неделю пытается бросить курить, ломает ее и бросает в пепельницу.
Никитин, оторвавшись от чтения, поставил чашку на стол и передал ему прочитанную страницу:
– Это предложение от аукционного дома «Кристи». Они хотят купить Бобринские брильянты.
– Бобринские бриллианты? Ты нашел их?
– Да собственно это оказалось не так уж и трудно.
– В смысле? Как не трудно? Так ты всегда знал где они?
– Нет, Вик, честно – не знал…
Никитин взял чашечку, сделал глоток и продолжил:
– Первое смутное предположение возникло тогда, когда ты читал письмо Григория Вениаминовича. Одна фраза никак не ложилась в стиль письма. «… И всегда с особой грустной радостью вспоминаю те первые раскопки, в которых мне удалось принять участие – на реках Тавда и Исеть…». Грустная радость. Он никогда не говорил, что у него были грустные моменты во время раскопок. Как раз наоборот, все его рассказы были восторженные, а в глазах светились азарт и счастье. Тогда почему воспоминания вдруг стали грустной радостью?
– Не знаю, – пожал плечами Вик. – Я не знал его, и не могу ответить на этот вопрос…
– Вот именно! – перебил его Герман. – Только те кто его знал могли понять, что эта фраза носит совсем другое значение. И не имеет никакого отношения к его приключениям в молодости. А потом появился Шелехес, ну и все произошло так, как произошло. Ты был ранен, Сан Саныч разбирался с полицией, а мне было не до загадок.
– И когда же ты нашел камни?
– Когда ты находился между жизнью и смертью, а я метался по дому не зная, чем себя занять. Алиса Витальевна, видя мое состояние предложила заняться генеральной уборкой. Тогда эта была единственная здравая идея, которая помогла мне отвлечься. И вот вытирая пыль на стеллаже, я увидел те два старых панно с фотографиями и водой из рек. Вернее сказать, что я видел их в первый день своего приезда, когда разглядывал стеллаж. Заметив мое любопытство, Григорий Вениаминович и поведал мне о своих первых археологических экспедициях. А потом он неоднократно возвращался к этим воспоминаниям, рассказывая разные курьезные случаи. Ну, а когда закончив уборку Алиса Витальевна ушла, стал осматривать панно более внимательно. И понял, что склянки с водой из речек можно открутить. Я открутил одну и обнаружил камень, во второй тоже самое. Как оказалось, бриллианты в воде невидны.
– Как все просто, – улыбнулся Вик. – А Шелехес дурак несколько раз дом перерывал в поисках бриллиантов. Ох дурак!
– Не надо так о покойных… – тихо произнес Герман. – Пусть они уже упокоятся с миром.
Лукьяненко посмотрел вдруг на сильно посерьезневшего Никитина и не стал больше ерничать по этому поводу.
– Ну и что ты намерен делать? – спросил Вик.
– Мы, – поправил его Герман. – Мы намерены делать.
– Хорошо МЫ, – поправился Вик, сделав ударение на местоимении и, улыбнувшись, посмотрел на Никитина.
– Продадим их, а деньги вложим во что-нибудь.
– А потом?
– А потом мы с тобой будем просто жить друг для друга…
Герман взял за руку Вика и легонько сжал ее
– Excusez-moi, Monsieur, on vous demande , – сказал подошедший портье.
Никитин отпустил руку Лукьяненко, и оба парня повернули голову к выходу на террасу. К их столику направлялась пара: седовласый мужчина в сером костюме и пожилая дама в строгих брюках и белой блузе.
– Bonjour! Je m'appelle Jean-Guillaume Rochin. Nous repr;sentons la maison de vente aux ench;res de Christie et aimerions discuter de l'affaire, – произнес подошедший низким бархатным голосом.
– Здравствуйте! Меня зовут Жан-Гийом Рошен. Мы представляем аукционный дом Кристи и хотели бы обсудить сделку, – перевела на русский язык спутница месье Рошена, и добавила – а меня зовут Ксения Андреевна. Я буду Вам помогать с переводом.
– Герман Никитин, – представился Герман вставая и пожимая руки подошедшим, а затем повернувшись в сторону Вика, добавил – а это Виктор Лукьяненко.
Вик тоже встал и поздоровался с каждым из гостей.
– Чай, кофе? – спросил Герман, жестом предлагая им присесть за столик и подзывая официанта…