Ночь плотно обнимала комнату.
Темнота, как тугая, почти живая субстанция, похожая на чернила каракатицы, оплетала детскую мебель, застаиваясь в углах черными маслянистыми пятнами.
Было жарко. Ветерок небрежно колыхал занавеску, но, вот удивительно – самого движения в воздухе не чувствовалось.
Звуки почти не доносились, а если и раздавался звук – щелчок или стук – то он так отчетливо, резко и хлестко врывался в комнату, что отскакивал от каждой стены, каждого предмета, как мячик для пинг-понга. А сами предметы, потеряв форму и очертания, казалось медленно-медленно угрожающе двигаются, или колыхаются.
Мальчик проснулся внезапно, как от толчка, резко открыв глаза. Темнота сразу же заполнила их, и он лежал несколько минут, с широко раскрытыми глазами, которые были заполнены темнотой, как песком.
Понемногу оттенки темноты стали проявляться, одна темнота стала отличаться от другой, приобретая ощущения пространства. Голова еще не могла понять, что происходит, где и в каком положении находится тело. Он потихоньку пошевелил ногой под одеялом, и сразу мрак из углов комнаты хищными протуберанцами вскинулся к нему. Он немедленно прекратил двигаться, и все восстановилось.
Его тело хотело сжаться так плотно, как только возможно, превратившись в точку. Мальчик старался не дышать, боясь не только движения грудной клетки, звука выдыхаемого воздуха, но и самого движения воздуха при выдохе.
Мальчик давно болел. Боль была уже его вторым я, даже первым. Она была его подругой. Он разговаривал с ней как со старшей сестрой, пытаясь уговорить или льстить во время приступов, когда Боль, как ослепленное яростью и кровью многозубое когтистое существо терзала его. Более всего ему было обидно, что терзала она его без причины, ведь он ничего дурного не сделал ни ей, ни вообще кому-либо.
А сейчас боль не трогала его, ворочаясь и ворча где-то в глубине аморфной массой, но когтей не выпускала, за что мальчик был ей очень благодарен.
Так он лежал наверное вечность, и думалось, что он один в этой Вечности, всеми забытый и покинутый.
И вот, когда пауза тишины и темноты вот-вот должна была взорваться, он услышал тихий звук. Одна нота. Си второй октавы на флейте. Звук постепенно нарастал, но не был угрожающим, скорее зовущим и обещающим. Углы комнаты стали светлеть, чернила темноты бледнели, как от промокашки. Звук достиг своего апогея, страха уже не было, только любопытство. Тело вдруг обрело легкость,.. оказывается каким тяжелым оно было!. Свет стал ощущаем, им почти можно было дышать и наполняться, как чем-то вещественным. Очертания потолка исчезли, как будто их стерли ластиком.
… И появилось чувство полета и обнимающей всеобщей любви…
… На следующий день двери квартиры оставили открытыми по старой традиции…