ГЛАВА XXXII
Судейское решение
Приблизительно в то же время, из мрачной камеры Консьержери, вывели двух узников, закованных в кандалы. Ими были шевалье де Шарон и барон де Порто. Идя по длинному, коридору, расположенному на третьем этаже темной башни, де Шарон, кто обладал поистине кошачьим зрением разглядел в полумраке станки, предназначенные для пыток.
Легкая дрожь пробежала по его телу.
— Как вы думаете, Порто, нас будут пытать? — прошептал он взволнованно в самое ухо борону.
Но тот лишь молча пожал плечами.
Проведя их вдоль этих поистине жутких зрелищ, подсудимых, наконец, привели в зал судебного разбирательства. Там, в настораживающих сумерках, они увидели в трёх шагах от судий и повытчиков д'Арамица.
Когда де Шарон и де Порто встали напротив судей, они улыбчиво кивнули ему головой и стали ожидать обвинений.
Хриплый голос судебного председателя начал монотонно читать многословное обвинительное заключение: Де Шарон, как нам уже известно, обвинялся в убийстве шевалье Франсуа Мезонфора. Обвинительное заключение так же утверждало, что де Шарон не только не устыдился убить законного мужа своей любовницы, но, соблазняемый дьяволом, нарушил мир и спокойствие благонравного семейства, разжег ссору и несогласие с преступной целью лишить свою любовницу мужа, титула и чести, и в заключении де Шарону предлагалось ответить: виновен он или нет?
— Я не в чем не виноват, — ответил де Шарон, не задумываясь.
Маленький круглолицый человек, сидевший впереди судебного стола, подскочил с места, как ужаленный. Это был парижский прокурор Бочелье.
— Так вы виновны или не виновны? — воскликнул он. — Отвечайте теме же словами, которыми вас спрашивают.
— Такими же словами? — переспросил де Шарон, еще не отойдя от впечатляющих орудий для пыток. — Хорошо! Не виновен, — И, немного осмелев, обратился к судьям: — Я должен заявить, что не сделал ничего о чем говориться в обвинительном заключении. Меня можно обвинить только в том, что я раньше не прибил этого каналью Мезонфора.
Он хотел сказать еще многое, но верховный судья прервал его твердым и даже яростным голосом:
— Молчать! Мы должны соблюдать общепринятые судебные нормы. Как я вижу вы не сведущи в судебной процедуре.
— С тех пор как я прибыл из Бургундии, я три раза был в тюрьме, но не разу еще не был в суде.
— В чем же вы были осуждены прежде? — осведомился судья.
— Первые два раза за нарушение эдикта, запрещающего дуэли, и третий раз я был пленен гугенотами, когда проносил послание от де Туара к его величеству королю.
— Хорошо! — сказал судья.
«По видимому, это ему понравилось», — сказал про себя де Шарон.
Молча дождавшись, когда повытчик запишет ответы подсудимого, судья промолвил:
— Вы, г-н де Шарон, будете иметь возможность сказать все, что считаете нужным, когда выступите в свою защиту. Однако то, что вам хочется сказать теперь, и неуместно, и незаконно.
Де Шарон, польщенный и обрадованный явной симпатией и предупредительностью судьи, выразил согласие, чтобы его судили: по закону людскому и Божьему. Вслед за этим председатель суда, помолившись Богу и попросив его Его помочь вынести справедливый приговор, вызвал Исаака де Порто, приказал ему поклясться перед библией говорить одну только правду и ответить на обвинение. От де Порто, признавшего себя невиновным, председатель перешел к д’Арамицу, и последний также не признал свою вину.
— Да они просто издеваются над нами! — крикнул председатель.
— Если эти жалкие убийцы, заслуживающие казни, и дальше будут продолжа упорствовать, — И судья слабым жестом указал на мушкетеров, — то мы должны будем прибегнуть к допросу с пристрастиями.
Зловещее замечание судьи заставило всех присутствующих содрогнуться. Затем поднялся Бочелье, многословно изложив существо дела, по которому обвинялись все троя подсудимых, он перешел к обвинению Алена де Шарона, дело которого разбиралось первым.
Единственный свидетель, который мог подтвердить подлинность выдвинутого обвинения к изумлению судий и к радости подсудимых так и не явился.
— Предлагаю переложить судебное разбирательство на завтра, — сказал прокурор.
— Ах, ради бога, не будем больше откладывать это дело, — возразил верховный судья, — У меня и без этого забот вполне хватает. Коль скоро факт подобного убийства установлен и, более того, подтвержден вдовой потерпевшего, говорить больше не о чем.
Но тут прозвучал взволнованный и изумленный голос де Шарона:
— Как вдовой потерпевшего? Вы не ошиблись?
— В этом трудно ошибиться, г-н де Шарон, ибо сама г-жа Мезонфор на вас и заявила.
— Нет! — вскрикнул с места бургундец. — Этого не может быть! Я не верю вам.
— Г-н Паризо, — обратился верховный судья к клерку, — покажите г-ну де Шарону то обвиняемое его письмо.
Г-н Паризо взял со стола судьи какое-то распечатанное письмо и, подойдя к подсудимым, безмолвно протянул его де Шарону.
Де Шарон взволнованно взял бумагу в руки и тревожно стал скользить по ее строчкам глазами. На его лице без причины возникла улыбка.
— Я должен разочаровать вас, г-н судья, — проговорил он, с предельной усмешкой. — Это писала не госпожа Мезонфор. Это не ее подчерк.
Верховный судья взглянул на де Шарона с величайшей озадаченностью, пораженный его дерзостью, но затем эта озадаченность сменилась на гнев. На мясистых бордовых губах появилась неприятная улыбка, исказившая все его лицо:
— Что за вздор вы несете, месье? Лучше сознайтесь в своем преступлении и не отнимайте у нас понапрасну время.
— Мне не в чем признаваться. Я уже не раз говорил вам на допросах, что я не убивал, а защищался.
— И у вас есть свидетели?
— Вот, мои друзья.
— Они не свидетели, они такие же преступники, как вы.
— Наши слуги.
— Они тоже не могут считаться за свидетелей; они ваши слуги и будут говорить то, что выгодно вам.
— Бросьте валять дурака, — проговорил судейский председатель. — Лучше признавайте скорее свою вину.
— Я не в чем не виноват. Вы можете пригласить сюда госпожу Мезонфор и спросить у нее: писала она это письмо или нет?
— Не хватало ещё тратить на это время! — ответил на это судья. — Я вынису приговор на основании этого письма и письменного свидетельства слуги г-на Мезонвора. Только из-за сострадания к вам я представил вам эту бумагу с обвинением, надеясь, что хотя бы она призовет вас к совести и спасет вашу душу от мук, которая теперь наверняка обречена страдать в огне ада. Но я вижу, что все мои усилия были напрасными, мне больше не о чем с вами говорить. — И, повернувшись к членам суда, он добавил: — Господа! Как представитель закона, исполнителями которыми являемся мы, а не подсудимый, должен напомнить вам, что если даже кто-то и не участвовал в убийстве, но помогал и защищал убийцу, то этот человек таким же образом считается преступником, как и тот, кто непосредственно относится к обвинению. Dura lex, sed lex!* Руководясь сознанием нашего дела и данной клятвой, мы обязаны вынести справедливый приговор.
После этого верховный судья приступил у изложению речи, в которой пытался доказать, что и барон де Порто, и шевалье д’Арамиц, так же причастны к убийству парижского прево, как и сам де Шарон.
Мушкетеры выслушивали речь судьи с отрешением, которое не раз их впоследствии удивляло, когда они вспоминали часы проведенные в зале суда. Они были так ошеломлены поведением верховного судьи и быстрой сменой его настроения, что едва помнили об опасности, угрожающей их жизни.
— Шевалье д’Арамиц, шевалье де Шарон и барон де Порто, на колени! — приказал голос судьи, заставивший де Шарона вздрогнуть всем телом. — Выслушайте наш вынесенный вам приговор стоя на коленях.
В отличии от безмятежного д’Арамица, который тут же исполнил приказ провозглашавшего обвинения, де Шарон и де Порто, по своему обыкновению хотели было воспротивиться, но стражники налегли на их плечи так неожиданно, а главное так крепко, что даже здоровяк де Порто не смог устоять на ногах и упал обеими коленями на каменный настил.
Судья продолжал:
— «Приговор суда, вынесенный в крепости Консьержери по делу Анри д’Арамица д’Эспалунга де Рага, Исаака де Порто де Кампторт де Кампань де Кастетбона и Алена де Шарона, обвиненных и уличенных в преступлении против шевалье Мезонфора, а именно: убийство при помощи двенадцати вооруженных лиц, а так же в нанесении урона г-же Мезонфор...».
На все эти обвинения три товарища обменивались пораженными взглядами и отрицательно мотали головой.
Верховный судья продолжал:
— « Принимая все вышеуказанное во внимание, суд постановил: 7 ноября, то есть завтра, препроводить означенных подсудимых из тюрьмы на площадь Сен-Жан-ан-Грев и там обезглавить. Если у приговоренных есть какие-нибудь жалобы или пожелания, они их могут предъявить прямо сейчас».
— Да, у нас есть одно единственное и общее желание, — сказал д’Арамиц, поднимаясь с колен.
— Говорите, мы вас слушаем, — сказал судья, тяжело садясь на свое место.
— Позвольте нам оставшийся день, провести в одной общей камере.
Коротко посовещавшись со своими коллегами, судья ответил:
— Не возражаем.
Далее он беззвучно сделал знак рукой своим людям и те повели подсудимых в тюрьму.
Когда они по «милости верховного судьи» были помещены в одно просторное но холодное помещение, друзья радостно обняли друг друга.
— Благодарю вас, дорогой д’Арамиц, что последние часы своей жизни, вы предпочли провести с нами вместе, — сказал де Шарон. — о большем счастье я и подумать не мог.
— Вам не за что благодарить меня, дорогой друг, ибо я не меньше вашего мечтал об этом.
— М-да, жалко только, что здесь не подают вина и пищи, — огорчился де Порто, подходя к грубо сколоченному столу. — А так бы могли провести свои последние часы в вакханалии, а?
— О! — засмеялся д’Арамиц. — Жаль, что никому из нас не пришло попросить об этом одолжении у судейских.
— Что до меня, — продолжал де Порто, — то я бы в этом случаи съел бы и выпил все запасы тюремщика.
— А я бы, — воодушевлялся в мечтаниях де Шарон, — за час до исполнения казни, постарался бы напиться до последней возможности, и пусть бы эти стражники потом, волоча меня на эшафот, надорвали бы себе спины.
Эта шутка понравилась всем четверым, и они громко засмеялись. Однако, какая-то назойливая мысль, заставила друзей в одночасье замолкнуть.
Тяжело вздохнув, де Порто подошел к высыпанному в углу камеры сену, служившему для узников чем-то вроде кроватью и постелью, и собрав ее в воедино, с недовольным бурчанием лег:
— Неужели нельзя было нас обеспечить хотя бы одной кроватью.
— По-видимому они считают, что нам это уже не нужно, — сказал тоскливо д’Арамиц, и, беря пример со своего старшего друга, так же лег и укрылся соломой.
Глядя с удивлением на друзей, де Шарон около часа бродил взад в перед по камере, точно тигр по клетке, издавая время от времени звук, напоминающий рык зверя.
— д’Арамиц, де Порто, — обратился он к друзья, подходя к их так называемым лежанкам. — Какого черта вы разлеглись среди бела дня?
— Не вижу для себя другого развлеченья, де Шарон, — ответил д’Арамиц, не открывая глаз. — Я мысленно готовлюсь к смерти.
— Простите меня, д’Арамиц, — сказал де Шарон, опускаясь перед ним на колени. — И вы меня простите, де Порто. Я приношу одни только всем несчастья . Вначале из-за меня погибли де Рамис и д’Афон, теперь вот и вы... Должно быть, проклят тот день, в котором я родился.
— Полно, дорогой де Шарон, — остановил его д’Арамиц, вставая со своего «ложа». — Клянусь, вы не в чем не виноваты перед нами. Просто, так видимо распорядился Бог, чтобы мы все вместе воссоединились в его Царстве.
— Только это меня и утешает. Помните, что говорил д'Афон в тот день, когда я принес скорбную весть о де Рамисе?
— Нет.
— Ах, да! Тогда вы были ранены.
— Так что же он говорил? — осведомился д'Арамиц.
— Он говорил, что « де Рамис останется в нашем сердце до тех пор, пока не воссоединятся наши души на небе. А случиться это может даже раньше чем мы предполагаем». Его слова оказались пророческими, д Арамиц. Завтра мы уже будем все вместе. Как в старые добры времена. Вот только интересно в аду или в раю?
— Говорят, что те, кого убивают без вины, отправляются в рай.
— Хочется в это верить. Хотя, признаться, я б не променял свою жизнь даже на райские сады Эдема. Мне до смерти жаль мою матушку, которую я по сей день уверял, что я семинарист. А ещё мне больно расставаться с Лукрецией. Казалось бы сама судьба велит на ней жениться. Но это мне теперь не суждено.
— Полно грустить, де Шарон, в конце концов, ведь мы могли похожим образом погибнуть в Ла-Рошели…
— Но не погибли же, — прервал д Арамица бургундец. — К тому же, если б там, сложить в бою пришлось бы головы нам с вами, то мы бы были по крайней мере героями. А здесь мы кто? Убийцы жалкие, головорезы…
— Что до меня, так мне и это хорошо. Но посудите сами, какая бы меня ждала судьба если бы не завтрашняя казнь. Ну стал бы я аббатом, что же дальше? Вот так, как брат всю молодость грустить о женщинах, вине и развлечениях. А если бы женился – так и того хуже. Пришлось бы угождать во всем жене и исполнять ее любую прихоть. Нет уж, лучше смерть.
Де Шарон на это рассмеялся.
— Но, позвольте, — сказал он. — ведь вас же никто не заставлял насильно уходить в аббаты или жениться. Вы бы могли предпочесть что-нибудь среднее.
— И что же, например?
— К примеру продолжить военную карьеру, дослужить до маршальского жезла и седым уйти в отставку при деньгах и чине.
— Какой теперь смысл говорить об этом, когда до смерти меньше двадцати часов осталось. Эх, жалко нет вина.
— Смотрите, д’Арамиц, Порто и впрямь уснул, — сказал бургундец, указывая на спящего друга.
— Счастливиц.
— Нечему здесь завидовать, — вздохну бургундец и проговорил угрю: — С завтрашнего дня, у нас найдется уйма времени для куда более крепкого и долгого сна. А вот скажите, вам не страшно умирать?
— Мне нет, — соврал д'Арамиц, хотя и сам ощущал в глубине души, какое-то непонятное, прежде ещё не испытанное чувства тоски и обиды, которое он, силясь, пытался унять. Возможно, что это неистовое волнение было вызвано настораживающей неизвестностью которая каждого из них ждала в загробном мире.
— А мне вот, как не странно, страшно. Ведь вы же знаете, д’Арамиц, я никогда не имел привычки трепетать перед смертью. Даже там, на Ла-Рошели, когда меня приговорили к смертной казни, я чувствовал в себя куда более уверенным и смелым. Теперь же я ощущаю в душе какую то неописуемую тоску. Почему так, а?
— Должно быть это скорбит ваша молодость, де Шарон, — предположил д’Арамиц, положа де Шарону на плечо руку. — Там вы были у врагов и считали за долг и честь погибнуть за короля. Здесь же вас обвинили свои, да еще и без оснований.
— Возможно вы правы.
— Мой вам совет, милый друг, постарайтесь не думать о том, что должно будет случиться завтра. У нас целых семнадцать часов впереди, а до этого времени еще многое может измениться.
— Спасибо вам, д’Арамиц, вы меня уже утешили, — сказал улыбаюсь де Шарон, положа поверх руки друга свою. — Я уже спокоен и не о чем не думаю. Мне только единственное странно, что г-н де Монтале не попытаемся нам помочь. Раньше он бывало, нас из куда больших передряг вытаскивал. Быть может он не знает где мы находимся?
— Кто знает. Вполне вероятно.
— Ах, как бы нам все это разузнать и сообщить. Эх, где ты теперь Глюм? Г-де вы теперь г-жа Мезонфор?
–--------
* Закон жесток, но это закон (лат.)