Часть 1 по ссылке: http://proza.ru/2020/02/28/1732
«…и выйдут: кто делал добро — для воскресения жизни, а кто поступал порочно — для воскресения осуждения». ( Иоанна 5:29).
«Последний враг, с которым будет покончено,— смерть» (1 Кор. 15:26).
Земля обновлялась. Благословленная Богом, очищенная от мусора, избавленная от бестолковой суеты планета возрождалась во всей своей красе. Сбросившая со своих плеч в бездну забвения разорявших ее нечестивцев и с распростертыми объятиями встречающая тех, кому надлежало жить и трудиться на ней вечно.
Делающие зло были истреблены, а надеющиеся на Иегову вступали в права наследования. Кроткие наслаждались обилием мира. Они много трудились. Сначала избавлялись от обломков старой системы, а потом создавали новое, на благо всему живущему на земле. Не как потребители, а как созидающие. Как соработники великого Конструктора Вселенной.
Иван работал на плато. Там по генеральному проекту развития этой части Африканского континента строился энергетический комплекс. Они с Машей жили в небольшом поселке, который был построен для строителей и ребят, обслуживающих комплекс вахтовым методом. Выполнив свою часть работы, они ехали дальше, в иные территории, где нужны были их горячие сердца и умелые руки. Труд благословлялся — никто не трудился напрасно. В сердце Африки пробивались источники, расцветала пустыня. Обработанная, ухоженная земля давала свой плод.
Поселок был невелик: всего несколько десятков домов. Небольшие уютные домики гармонично вписывались в местный ландшафт. Все они находились на почтительном расстоянии друг от друга — земли было вдоволь. От центральной улицы, пересекающей посёлок с запада на восток, к каждому дому тянулись дорожки, обрамленные низкорослыми цветниками — эфемерами, редкими кустарниками, густыми зарослями акаций, тамарисков, араукарий, полыни, тмина и прочей дивной растительности. Посреди поселка — большая поляна с огромной вельвичией в центре и несколькими скромными фонтанчиками по периметру. Возле фонтанчиков — лавочки. С некоторых лавочек удобно было наблюдать закат, а с некоторых — они были повернуты спинкой к центру поляны — рассвет.
Поселок утопал в зелени, и растительность была здесь типично африканская, свойственная этому климату, почве и привычкам местных жителей. Маша скучала по северным краям, откуда она была родом, и потому организовала возле своего дома оранжерею, в которой поддерживалась более низкая, чем в окружающей среде, температура и искусственно сокращался световой день. В оранжерее росли карликовые березы, землю устилал исландский мох, а на пнях - опята. Здесь зрела земляника, потом черника, потом голубика. Маша любила свою землю, и ей доставлял радость этот небольшой уголок северной природы в самом центре Африки.
В поселок приезжали строители, дизайнеры разных направлений. Они выполняли свою часть работы, потом уезжали на новый объект, а им на смену приезжали новые труженики, медленно, но уверенно благоустраивающие планету по единому плану восстановления. Жизнь кипела. Строительство комплекса подходило к концу. Среди строителей было много тех, кто волей Иеговы пережил уничтожение старой системы вещей. Некоторые из них пользовались знаниями и навыками, полученными еще тогда, в том старом мире. Другие же обучались новому для них делу: они становились организаторами, проектировщикам, дизайнерами — всего не перечислить. Маша, в прошлом врач-хирург, нашла себя в, казалось бы, совсем иной области: она занималась дизайном поселка. Все дорожки, газоны, посадки растительности между домами и вокруг поселка были вверены ее заботе. Только на первый взгляд хирург и садовник — профессии совершенно непохожие. Но если всмотреться в суть обеих профессий: то, что было сломано, теперь исправлено, то, что выглядело уродливо, теперь радовало глаз. В то время, когда Иван и Маша приехали сюда, здесь была необжитая пустыня. Потом, как и было предсказано через пророка Исаию, пробились родники, природа ожила, и теперь эта земля больше не выглядела заброшенным пустырем. Оживала не только природа. Главное было в том, что оживали люди. Исполнение Божьего замысла о победе над последним врагом, смертью, шло полным ходом. Гадес опустошался. Земля же, напротив, наполнялась, как праведными — служившими Иегове ещё в той системе вещей, так и неправедными, которым Бог дал шанс проявить себя в новом мире.
Одни воскрешённые быстро находили свое место в новой жизни и вдыхали полной грудью воздух свободы, радуясь каждому новому дню. Они были своими в новой системе вещей, и принимали её сразу, безоговорочно, целиком и полностью. Другим нужно было больше времени для адаптации. Каждый проходил свой собственный, неповторимый путь. А вместе с ними с волнением и трепетом проходили этот путь и родные, и друзья, и даже совсем незнакомые люди.
***
Артём был уже дома. Красивый, всё так же пятнадцатилетний, всё так же талантливый, физически крепкий, но... всё так же обиженный на всё и на всех. Иван возил его на строящийся комплекс, знакомил с проектами, показывал перспективы использования энергии космоса. Приходили друзья — все вместе смотрели новостные короткометражки. Энергично обсуждали, стараясь привлечь внимание Артёма, но мальчик ссылался на то, что устал, у него болит голова и уходил в свою комнату. Болеть голова у него никак не могла — у возвращенных к жизни людей физиология была отменная. Но выглядел он, действительно, не очень здорово. Маша предполагала, что, может, Артёму лучше первое время быть не в столь многолюдной компании? Поэтому брала его с собой — возиться с землей, растениями, но Артём придумал, что у него болят ноги и вообще отказывался выходить из дома. Родители были на грани отчаяния.
В тот день к Ивану на минуточку заглянул Тим. Минуточка затянулась. И вовсе не потому, что Тим вдруг полюбил длинные вечера. Он, как и прежде, старался решать вопросы быстро и не засиживался у друзей подолгу. Тем более, что знал ситуацию с Артёмом, но не знал, может ли он быть чем-нибудь полезным? Так и в тот день, о котором идёт речь, Тим заглянул в комнату к Артёму, поздоровался, немного постоял в дверях и вернулся в гостиную, так и не дождавшись от мальчика ни привета, ни ответа. Маша накрывала на стол: чай и булочки Машиной выпечки. Арчибальд, верный друг Тима, лежал, растянувшись на полу возле входа и, как казалось, был готов по первому зову Тима отправиться с ним, куда бы тот ни позвал. Булочки хрустели, чайный дух наполнял сладкой истомой. Солнце склонялось к горизонту. Тиму пора была двигаться домой, но вдруг оказалось, что Арчибальд куда-то пропал. Тим не заметил, когда собака вышла из гостиной, и куда делась, тоже не знал. Тим считал пса своим напарником и верным другом, который всегда рядом, только руку протяни и уткнёшься в его мокрый холодный нос. Но в последнее время пёс стал чудить…Вот и сейчас. Не слышит, что ли, как Тим его звал, свистел, потом опять звал? Наконец, Тим махнул рукой на собаку — не маленький, сам придёт, дорогу знает, попрощался с друзьями и двинулся в сторону своего дома. К Артёму заходить не стал: если тот не захотел здороваться, то есть ли смысл прощаться? Дорога к дому Тима была не такой уж близкой — было время подумать. Подумать о многом. Ну, во-первых, завтра Тиму предстояла поездка на новое место назначения. Не навсегда, конечно. И работа предстояла привычная, просто на новом месте. Но какое-то непонятное волнение охватывало Тима. Почему? Беспокойство? Неуверенность? Тиму несложно было определить и верно назвать эмоцию, доминирующую в этот момент. Просто нужно было остановиться. Просканировать своё внутреннее состояние извлечь эмоцию наружу и, взглянув ей в глаза, договориться. Этой нехитрой науке — владеть собой, были обучены все жители нового мира. Все, да не все, как оказывается. Вот Артём, например. Тим знал его историю. Парень перенёс стресс и никак не мог оставить его в прошлом, если не забыть, то относиться иначе. Тим сочувствовал, готов был придти на помощь, но что он мог сделать? Помогать-то можно лишь только тому, кто сам что-то делает. А Артём только злился и обижался. Да что тут говорить…Каждый понесет свою ношу. И ноша прежней боли бывает велика весьма…когда тебе всего 15 лет. И ни днем больше. Тим присел на обочине тропинки. Вспомнил свои первые шаги в новом мире. Старше Артёма был. Намного старше. Но тоже бывало всякое. И тяжело было и больно. И непонятно. Но всё можно было исправить, только захотеть. И принять помощь. Тим разволновался от воспоминаний…Эх, если бы Арчибальд сейчас был рядом! Уткнуться бы в мохнатую голову старины Арчи! Сразу бы полегчало. Тиму вдруг пришло в голову, что в последнее время он всё чаще стал называть Арчи «стариком». В шутку, конечно. Всего лишь подчёркивая, что они старые приятели. Но если остановиться и просканировать…Тима прошибло испариной. А сколько времени они с Арчи приятели? Сколько времени вообще живут собаки? Тим считал, сбивался, забывал. Опять считал. И не хотел получить результат. Слишком было похоже на то, что время Арчибальда уже пришло…
***
Немного времни тому назад, Арчи лежал на полу в гостиной. Было тепло, спокойно, мирно и вкусно пахло. Но собачье сердце чувствовало, что в соседней комнате происходит что-то странное. И Арчи это «что-то» совсем не нравилось. Пёс, незаметно для Тима, проскользнул в приоткрытую дверь соседней комнаты. Там, с точки зрения собаки, был полный беспорядок. Артём прислушивался к голосам, которые раздавались из гостиной. Его явно интересовала беседа, но почему же он не хотел присоединиться к ней, а подслушивал из темноты? Это был первый непорядок. Второй непорядок был в том, что Артём был напряжён и зол. Арчи не знал слов, которыми определяется человеческие чувства, но он легко определял тепло или холод исходит от человека. От всех людей, с которыми общался Тим, исходило тепло. А если и встречались такие, от взгляда которых хотелось съёжиться и убежать подальше, то они надолго не задерживались и вскоре куда-то исчезали. С Артёмом было не так. Его тепло как бы было внутри, но натыкаясь на преграду, не выходило наружу. Та же самая, непонятная собачьему уму, преграда не позволяла теплу других людей проникать в сердце Артёма. Кокон обиды, недоверия, упрямства плотно облегал сердце мальчика. А нити от кокона тянулись к губам – опуская уголки вниз, к глазам – формируя прищур, к плечам — поднимая их вверх, и голова от этого казалась будто втянутой в плечи. Физически здоровое, крепкое тело мальчика выглядело хилым и несчастным. В голове у него бродили мысли – будто по кругу, по накатанной колее. И в мыслях тоже был полный беспорядок.
Генетическая память Арчибальда сработала. Собаки его породы в прежние времена славились тем, что находили в горах замёрзших путников, ложились рядом и обогревали их своим теплом до тех пор, пока не подходила помощь. Арчи подошёл к мальчику, сидящему в кресле, и положил голову ему на колени. Артём оттолкнул собаку и обеими руками закрыл лицо. Тогда Арчи уперся двумя передними лапами в бёдра мальчика и головой стал раздвигать ладони. Артём отталкивал и отталкивал, пёс настаивал и не отходил. Молчаливая борьба: собака знала, что делает, а главное, зачем. И Артём не выдержал, сдался: сполз с кресла на пол, уткнулся лицом в лохматую собачью голову, заплакал, а потом вдруг стал быстрой скороговоркой рассказывать псу то, о чем до сих пор не решался ни с кем поговорить. Он говорил и говорил том, что накипело, наболело. Он говорил, что никому не верит, а хочет поверить. Он говорил о том, что сам виноват в том как глупо тогда получилось, но теперь не вернуть и не исправить. И получается, что он столько всего пропустил, о чём отец рассказывает. А смотреть только вперёд, как родители говорят, не получается. Не получается и он не знает почему. У всех получается, а у него нет! И, наконец, среди хаоса мыслей и беспорядочных слов вырвалось из глубины сердца то самое слово, с которого начинается прощение. "Прости, прости, прости", — все чаще и чаще звучало в его речи, может быть не очень вразумительной, не последовательной, не логичной. Слёзы градом текли по обеим щекам, а вместе со слезами изливалось горе прошлой жизни, покидая мальчика, похоже, что теперь навсегда. Совсем уж по-детски прозвучало: "Я больше никогда не буду", — после чего Артём вдруг уснул, так и оставаясь лежать на полу, обняв обеими руками большую, теплую собаку. Если бы Арчибальд был человеком, он бы заметил, что во сне с Артёмом стали происходить удивительные изменения: нахмуренный лоб разгладился, опущенные уголки губ приподнялись, сгорбленные плечи расправились. Тот самый кокон, сжимавший подростка — кокон, сплетенный из упрямства и чувства вины — ослабил свою хватку, а потом и вовсе рассыпался. Душа, в том самом первозданном смысле этого слова — то есть жизнь мальчика, обретала свободу. Такую самую свободу, какую уже обрели его родители, и Тим, и ребята с плато и многие-многие другие жители новой земли. Это была свобода творить, оберегать, сохранять, созидать и наслаждаться плодами своего труда. Это всё понял бы Арчибальд, если бы был человеком. Но он был собакой, причем собакой, время которой уже истекало. Он и так задержался более, чем следовало. Надо было спешить, пока ещё не взошло солнце.
Арчи вышел из дома и пошёл туда, где раньше никогда не был — люди тоже туда не ходили без надобности. Тим был пару раз, по работе: нужно было завезти немного песка с дюн, подправить края посадок, навести порядок. Арчибальда тогда Тим с собой не брал, нечего ему там было делать. Теперь же инстинкт вёл пса в нужном направлении. Лапы заплетались, прерывистое дыхание становилось всё более тяжелым, глаза совсем плохо видели, однако инстинкт не подводил — он вёл пса правильной дорогой: туда за поселок. Совсем неподалеку, за поселком, — заросли олеандра, потом неглубокий яр, а за ним — собачий ирий...
***
Остаток ночи Тим просидел на нижней ступеньке лестницы, ведущей к дому, поглядывая на тропинку, по которой мог бы вернуться Арчибальд. Время шло. Тим понял, что произошло. Но понять — это еще не означает принять и совсем не означает — смириться. Когда, наконец, чернота ночи сменилась рассветом, он решился позвонить Ивану, придумав какой-то повод. Но повод не понадобился: Иван обрадовался звонку друга и, потеряв свою обычную сдержанность, сам говорил, не умолкая — ему было необходимо рассказать о том, что произошло. Этого ждали, на это надеялись, и это свершилось: утро нового дня началось с того, что родители увидели сына, стоящего на пороге общей комнаты, полного сил, готового найти свое место в новой жизни. "С возвращением, сынок", — сказали они оба в один голос, и прошлое было тут же забыто.
Тим не стал спрашивать об Арчибальде. Решил не перебивать, а сам Иван сказать о том, куда делась собака, не догадался. Да он и не знал толком. Что ему до чужой собаки, когда сын вернулся.
Тим положил трубку и прошептал:
"Я люблю тебя, приятель. Прощай"...
Было время собирать рюкзак. Его ожидало новое назначение — отказываться Тим так и не научился. Да и разве можно отказываться быть там, где нужен?
Над Африкой поднималось солнце.
Новый день вступал в свои права.