Однажды я крепко поспорил с Валерой Олешкевичем. Валера – единственный из известных мне авторов, который в доступной и артикулированной форме на деле реализует культурно-исторический подход, применяя его как к анализу жизни и деятельности исторических фигур, так и к рассмотрению путей и способов воспитания человека в разных культурных средах и эпохах. Для меня было важно привлечь Валерия к размышлениям о жизни и наследии Коли Цзена, поскольку культурно-историческая значимость того, что делал мой друг, сомнений не вызывала. А предметом нашего спора стала статья Владимира Кудрявцева «Культура как самоотношение», в которой я увидел плотный сгусток философских смыслов, а Валера – одну лишь абракадабру. Примечательно, что именно эту статью я сразу же и как бы случайно втянул в наш разговор о Льве Выготском с его идеей свободы и о Коле Цзене с его психотехникой свободы.
Полагаю, в своих попытках артикулировать смыслы статьи Владимира Кудрявцева и перевести их с языка поэзии на язык жестких конструкций - я впервые смог соорудить некую «систему», которой не стыдно теперь козырнуть в любом философском сообществе. Назову ее концепцией культурного поля.
Итак, сущность, которую мы привыкли называть словом «культура», можно представить в виде неоднородного пространства, которое организуют две перпендикулярные оси. Одна связывает полюса определенности и неопределенности, другая – орудийно-операционный и ценностно-смысловой аспекты. Соответственно, четыре крайних точки можно пометить такими метафорами как «Арсенал», «Программируемое существо», «Необитаемый остров» и «Экзистенциальная личность».
В своей статье В.Кудрявцев раскрывает ту область культуры, которая связана с экзистенциальными мотивами. Остановлюсь на ней более подробно и я. Речь идет о культуре как пространстве свободного выбора человеком самого себя, которое Владимир ухватывает двумя метафорами. С одной стороны – некие «опорные точки», «культурные эталоны» - ориентиры и маячки посреди хаоса и турбулентности реального мира. С другой стороны – полилог голосов, у каждого из которых своя правда. В обоих случаях культура открывается как пространство самоопределения: где ты, с кем ты, кто ты, в чем твоя собственная реплика и твой собственный путь сквозь хаос?
Какой тип личности соответствует этому культурному ареалу? Если говорить об активных проявлениях в социуме, то это – тип авантюриста, от Че Гевары до Маты Хари и от Остапа Бендера до Владимира Ленина. Здесь же и фигуры помельче: оригиналы всех мастей, любители эпатажа, поклонники экстремальных видов спорта. Если же доминанта свободного выбора направлена не вовне, а вовнутрь, то мы имеем муки поиска себя, проявленные у таких художников и мыслителей как Кьеркегор, Достоевский и их последователи.
Содержание «технических» полюсов культуры - «Арсенал» как склад инструментов и всевозможного оружия и «Необитаемый остров», то бишь пустой склад – более-менее очевидно. Для «программируемого существа» - характерна внешняя детерминация поведения, склонность жить чужим умом и слепо подчиняться внушению, моде, культурному образцу, общественному мнению. Это – область культуры, характеризуемая невозможностью собственного выбора и поступка. Как метко сформулировал Пушкин, «пружина чести – наш кумир, и вот на чем вертится мир».
Считается, что преобладание механизмов социокультурного программирования было характерно для советского общества с его мощной идеологической машиной. А также для нацистской Германии. «Не надо думать - с нами тот, кто все за нас решит» поется в одной песне. «А если что не так – не наше дело, как говорится, Родина велела» - вторит ей другая. Идея социального программирования действительно четко выражена в советской педагогике и психологии, где широкое распространение получило понимание культуры исключительно как системы подлежащих усвоению правил и норм. До парадокса и нелепицы доведен программистский пафос в идее Петра Гальперина о планомерном формировании действий с заранее заданными свойствами. Действие в этом контексте перестает быть действием по понятию, его смысл и цель – уже не цель и смысл субъекта действия, да и сам субъект здесь исчезает. Остается лишь нечто сформированное извне, вложенная в человека программа. А тут уж одно из двух. Либо безликая культура «штампует» людей сообразно своим лекалам, либо – класс «хозяев жизни» и «субъектов истории» в массовом порядке лепит и формует нужный им тип личности, вернее – не-личности. Я думаю, однако, что преобладание программируемого типа личности наиболее характерно для современного потребительского капитализма с его вездесущей рекламой, маркетинговыми и политическими технологиями, сращиванием восприятия и сознания с продукцией СМИ, с разнообразными и успешно применяемыми инструментами работы с целевыми аудиториями и электоратами. Мне не близки конспирологические идеи о том, что всем в мире заправляют некие «хозяева жизни». Я полагаю, что в мире победившего материализма, в котором для большинства людей культура сплющилась до единственного идеала успеха, причем успеха выраженного в денежной форме – сами программисты запрограммированы ничуть не меньше, чем программируемые. Так что речь не о хозяевах жизни: дай нам Бог оставаться хозяевами самих себя.
А теперь вернемся от исторических иллюстраций к концепции и представим себе, что модель культурного поля нарисована на листе бумаги. И что бумагу эту можно сворачивать в трубочку – так, чтобы крайние точки культурного поля соприкасались. Если свернем по горизонтали, то в одной точке соприкосновения всплывут фигуры Диогена в бочке, святого Тихона в дубовом дупле, отшельника в пустыне. А в другой точке – увидим людей в роли придатков машины. Сначала это рабы в составе мегамашин для возведения египетских пирамид. Затем – рабочие, усилиями рук и ног приводящие в движение кузнечные меха и ткацкие станки на фабриках. И, наконец, - нажиматели на нужные кнопки при автоматизированных производствах. История про то, как человек, подчиняя себе природу, создал вторую природу, которая затем поработила его самого. Машины и инструменты зажили своей жизнью. Не мы говорим, используя язык, а язык говорит нами, через нас и используя нас. Фильм «Матрица», серия первая.
Свернув лист бумаги по вертикали ничего интересного мы не получим, а вот совмещая точки на диагоналях, соединяя поиск себя с орудийным оснащением – выходим на феномен потока безудержного творчества, направленного на преодоление наличного, на утверждение своего Я через создание нового. Стихия изобретательства от Леонардо да Винчи до Томаса Эдисона, Фредерика Тейлора и Генриха Альтшуллера. Изобретательство в сфере научных идей, где отметились Альберт Эйнштейн и создатели квантовой механики. Изобретательство в искусстве, когда акцент делается не на глубинном смысле произведения, а на экспериментировании с формой, создании новых техник и приемов, будь то поэзия, живопись или архитектура.
Но вернемся к началу. Все-таки конструкция культурного поля создавалась, чтобы помыслить мир, в котором был бы возможен Николай Цзен. Суть его устремлений и дел раскрывается, вроде бы, на той же диагонали, но как-то по-особенному. Я не знаю другого такого человека ни среди знакомых, ни из литературы, ни из фольклора. Будучи необычайно одаренным в изобретении новых вещей, идей и орудий, он делал это лишь от случая к случаю, по мере надобности. Но не искал в подобном занятии счастья и никогда не был одержим духом изобретательства. Он также удивлял всех, кто знал его, фантастической быстротой и легкостью в освоении новых идей и инструментов. Но, опять же, не делал на это ставку и не гнался за славой вечного вундеркинда. Николай все время шел путем экзистенциального поиска, и лишь походя, в качестве отброшенных проб, оставлял за собой удивительные мысли и оригинальные изобретения. В романе «Вечность» Милан Кундера выводит такой тип личности: романтический бабник. Мужчина, который, бесконечно заводя романы, лишь ищет и не находит во все новых подругах свою судьбу, половинку, одну-единственную женщину. Так же и Николай, романтический первооткрыватель, всю жизнь искал соразмерный себе способ жить, соразмерную себе реальность. Среди психологов и педагогов модно козырять понятием «личностное развитие». Но глубоко ли продумана эта идея? В достаточной ли мере осознана трагедия развивающейся личности - когда знаешь, от чего отказываешься, но не знаешь, к чему придешь?