Из прошлого не помнит ничего.
Доволен всем, в нирване пребывая
в плену у новой, прежних забывая,
себя ещё считая «о-го-го»,
надеется, что женщин впереди
не менее, чем выдохов и вдохов…
Мы часто разум свой не бередим
ошибками. А это, знаешь, плохо.
Не для морали – для самих себя.
Жизнь аморальна по своей природе.
Живём, не создавая, а губя,
бревна в глазу не замечаем: вроде,
все так живут, а мы, чем лучше их?
Как это глупо: жить, сосуществуя…
Он раньше был шустрей. Теперь притих.
Забыл всё во вчера. И аллилуйя –
хвалу себе, любимому, – пропел,
изображая этим добродетель…
Но прошлое – не слалом между тел,
и от соитий остаются дети –
в том самом прошлом…
Не тупи, манкурт,
твой плен всего лишь выгодная поза…
Он не с врождённой слепотою кур,
он в театральной шапке дед-мороза –
пришёл, ушёл, с мешком и с мишурой
под баханье хлопушек и салютов…
Всех помнить – чтит немыслимой мурой.
Как будто, так и надобно… Как будто.
Но сколь ни вейся ниточка, конца
не избежать – на всё есть свыше воля…
Созреть до званья мужа и отца
он не сумел,
всю жизнь скуля и воя.