Ночи, особенно осенние, самое отвратное время суток, я их терпеть не могу. Ранние сумерки, черная ночь, мглистое позднее утро, переходящее в такой же мглистый, депрессивный день. Отвратно. Уснуть невозможно. За целый день шестеренки в мозгу набирают такие обороты, что ночью их не остановить. Бешено раскрутившийся за день маховик разбрызгивает по стенкам черепной коробки осколки самых нелепых мыслей догадок, страхов и предчувствий. Они то и не дают уснуть, будоражат сознание до холодной испарины. Мысли поганые, как на подбор, из самых потаенных, неприятных и сокровенных. Общий фон исключительно депрессивный. Термин «панические атаки» отражает только макушку айсберга черных, серых, темных страниц твоей жизни в самом извращенном, причудливом виде.
Иногда удается забыться сном, но эта грань незаметна, так как во сне продолжается то же самое, только на ином, сновиденческом уровне. В снах больше условностей, метафор, ассоциативностей, но общий фон все тот же – маленький человек в тенетах неумолимых обстоятельств, собственных ошибок, чувства вины за когда-то совершенные поступки....
Иногда снится диалог с неким высшим судией со скрипучим голосом, жестоким и недобрым. Рядясь под внутренний голос, он говорит неприятные вещи, как забивает гвозди, но это вовсе не он, это некий обвинитель с недоброй установкой.
То снится дом, как будто из детства, сурового, послевоенного. Этот дом я силюсь узнать и как будто узнаю. Он сильно обшарпан, с облупившимися фрагментами лепнины, этажа в четыре. Мрачный, с безжизненными, поблескивающими разнокалиберными стеклами, темными окнами. Один подъезд с левой стороны. Дверь распахнута, кругом пусто и безжизненно. Черное небо, бегущие тучи, полная картина гнетущего одиночества, ты чувствуешь, что этот дом когда-то кипел тысячью голосов как муравейник, а теперь здесь никого. Иногда снятся новостройки, бесконечные и безликие, их было много в моей жизни, и я как будто вспоминаю то чувство потерянности в этих бесконечных каменных недостроях. Не покидает мысль, что надо что-то сделать, найти, успеть, - еще один кадр из прошлой жизни, когда ты – винтик в государственной машине. Социализм насаждал это ощущение у людей, я его впитал и помню той фантомной памятью, которая приходит ночью в виде кошмаров… Не смотря на бессюжетную неконкретность происходящего, на душе тяжело от ощущения, что чего-то не доделал, упустил….
В юности посмотрел нашумевший фильм какого-то шведа «Земляничная поляна». Был ошеломлен мистицизмом ночных видений героя и мрачностью подачи. Речь шла о кошмарах и бредовых видениях старого человека. Теперь понятно, что никакой особой крутизны там не было, я теперь эти картины генерирую в себе каждый день, точнее каждую ночь. К утру просыпаешься ватный, как будто всю ночь ходил по свалке своих воспоминаний, грехов, болячек и забытых страхов.
Раннее утро, мглистое и свинцовое, все же чуть лучше, потому что мысли встают на привычные рельсы каждодневных забот, которые, несмотря на свою обыденность, тем не менее, вправляют мозги в нужную сторону, возвращая тебя в оболочку человека, из состояния ночного кролика, запуганного паническими атаками прошедшей ночи.
Иду делать зарядку. Это всегда преодоление то ли собственной лени то ли самого себя, потому что и нелегко и требует усилий мышц и ума.
Удивительная вещь йога, - известна уже за много лет повторов до последнего выдоха, но устроена так, что поднимаясь день за днем по этой бесконечной лестнице, ты всегда находишься в состоянии преодоления самого себя. Эйфории никогда не наступает. Освоив одну тонкость, йога тут же ставит перед тобой новую, и преодолеть ее опять трудно и больно. Остановка тоже невозможна, так как по этой лестнице можно либо подниматься, либо спускаться. Боли в суставах, их подвижность, гибкость поясницы, эластичность сухожилий – все без регулярных упражнений моментально дубеет, и организм, настраиваемый как скрипка, опять превращается в дубовую колоду, тупую и тяжелую. Ощущение преодоления и подвижек, наоборот, дает крылья, чувство энергии и молодости. К концу комплекса настроение как будто улучшается, и потому что смог, и потому что продвинулся чуть ближе к «совершенству», и потому что некий рубеж преодолен.
Далее следует контрастный душ, который тоже требует немалых усилий воли и преодоления. Но деваться некуда, первый этап позади, а из песни слов не выкинешь. С легким ужасом иду в душ, который должен быть бескомпромиссно контрастным по системе 3х3. Это когда после теплого включаешь ледяную воду и троекратно проходишь маршрут: голова, тело, гениталии и так три раза. Все твое естество жалобно сжимается от животного страха ледяной воды. Согревшись горячей, повторяешь все заново, и так три раза. После третьей порции ледяной воды уже чувствуешь, что она не приводит тебя в животный ужас, а наполняет энергией. Растеревшись сухим полотенцем, почистив зубы, можно идти на весы, и, если вес снизился – Йес-с! Ты молодец! Можешь, наконец, вознаградить себя завтраком. После каждодневного недоедания завтрак всегда в радость, хотя он несолен и незамысловат до аскезы. Зелень, творог, яйцо, фисташки и под чашку кофе – кусочек шоколада, как сладкое вознаграждение за все преодоления ленивого и изнеженного себя…
После завтрака, с ощущением, что ты почти птица Феникс, можно выходить во внешний мир. Как ни странно, работа, которая всю жизнь была принудительной обязанностью, держит, дает силы жить и бороться. Да, до работы надо еще дойти. Привычка ездить на работу на машине отброшена как порочная и бесполезная. Все методики о здоровом образе жизни требуют ходьбы каждый день. Пришлось полюбить и это. Во время ходьбы хорошо думается и даже проектируется. Работа ног облегчает работу мозга. Проклятая поясница отдается болью при каждом шаге, но постепенно дискомфорт уходит, и мысль парит в нужном направлении. «Строить» себя трудно, но приятно. Без этого можно проваляться весь день, мучаясь угрызениями совести, что ты ничтожество и слабак.
На работе «голяк», поэтому имитация работы необходима, чтобы поддержать себя и коллег в рабочем состоянии. Участие в конкурсах, мелкие работы, вот и все. Оля и Анюта – это два моих поплавка, на которых держится сегодня «Ардик». Я их очень люблю за надежность и человеческие качества, они по-русски прямы, честны и однозначны, плюс надежны и исполнительны. Моя нежность к ним их несколько обескураживает, т.к. я в их глазах работодатель, вещь обычная и не навсегда, не муж, не брат, не сват. Для меня же они стабилизатор моего сегодняшнего существования, без которого мир рассыпается и превращается в абстракцию, где тебя уже нет. Человек нуждается в привязанностях, именно они его соединяют с внешним миром. Без привязанностей русский человек жить не может. Одиночество трудно, точнее говоря, для одиночества пригодны люди особой породы – отшельники. Им внешний мир почти не нужен – это просто окружающая среда. Я мыслю, значит, существую, - эту философию отшельников я понимаю и уважаю, но выдержать не могу. Одиночество это слишком жестоко. Человек – существо общественное, он нуждается в общении и привязанностях. Мы, обычные люди, всю жизнь боремся с одиночеством, прекрасно понимая, что до конца это невозможно. «Я», «эго», «индивид» - означают один и только один. В одиночестве происходит рождение, и в одиночестве мы уходим. Инстинктивно убегая от него, мы всю жизнь исступленно ищем привязанности друзей, любимых, детей, родственников, но это нас не делает диффузными индивидами, мы все равно остаемся единицами мироздания, просто так нам легче. С годами мы становимся еще более уязвимыми и хрупкими, так как ничто каждого из нас не может уберечь от неизбежного конца. Я даже не имею в виду того закономерного. Вариантов так много, что надувать щеки от собственной крутизны глупо и смешно. Мы все – игрушки в руках обстоятельств. Жизнь – это постоянное балансирование на хрупком льду. Только благодаря природной адаптивности и ресурсу молодости, мы еще можем заблуждаться относительно бесконечности нашей жизни. В детстве ощущение стабильности бытия, окружающего мира незыблемо и полно, теперь все ровно наоборот…. Шатко, ненадежно, зависимо от множества случайностей.
Ночь черна. За окном шелест редких машин по Садовому кольцу. Опять не спится. Чтобы отогнать черные глюки, вспоминаю детство, которое живо в тебе одном. Как бы ни хотел поделиться, все равно – есть твое личное и весь остальной мир. Детство озаряет какой-то благодатью неистребимого оптимизма…. Но, как свет далекой звезды, уже не согревает как прежде. Отстраненность, отдаленность непреодолимы. Это как разлетающаяся вселенная, в начальную точку возврат невозможен.