Она, как всегда, звонила на перезвон. Я перезвонил…
- Саша, у него сердце перестало биться…
Язык заплетался. Она начала рыдать.
Сколько она выпила? Какая ее доза алкоголя? Я не знал. Она всегда звонила пьяная – это было ее обычное состояние. Трезвая она со мной почти не общалась, хотя я периодически заходил к ней в палату, когда она лежала в наркологии.
- Саша, Ванька в СИЗО… Мне плохо, помоги…
- Чем я могу вам помочь, Ольга? Вы уверены насчет ребенка? Если это так – вызывайте «скорую»…
Ольга была на шестом месяце беременности. Все это время она страшно пила, лишь изредка ложась, на пять – семь дней в наркологию, прокапаться и перевести дух. Ее пытались оставить там на все время беременности, но она не могла быть трезвой и убегала.
- Саша мне очень плохо…
- Чем я могу вам помочь, Ольга?
- Ты можешь приехать ко мне? Отвези меня в церковь, мне плохо…
- Ольга, вы сейчас нетрезвая, зачем ехать в церковь? И если с ребенком такая беда – вам надо в больницу. Вызывайте «скорую». В больнице вас батюшка обязательно навестит…
Разговор продолжался, становясь все более мучительным. После двадцати минут этой муки, я все настойчивей пытался попрощаться. Наконец она, рыдая, повесила трубку.
Счет этих разговоров шел на десятки. Я знал об Ольгиных ссорах и драках с Ванькой, который сейчас сидел в СИЗО. Я знал про сволочное начальство автомойки, где она работала в короткие промежутки между запоями. Я знал про нее очень много. Эти знания невыносимо ярко погружали меня в ад Ольгиной жизни…
В ответ я говорил ей про реабилитацию и группы самопомощи алкоголиков. Говорил и шкурой чувствовал, насколько пусты и неубедительны мои слова. Ей не нужна была трезвость. Ей не нужна эта жизнь. Болезнь настолько овладела ее душой и телом, что она уже была мертва и только ждала исхода…
Смерть ребенка стала, для меня, последней каплей. Я отчетливо видел этого отравленного в утробе младенца. Его мертвого извлекали из Ольгиного тела, которое вместо рождения, стало местом его смерти. Этот ангел, этот ни в чем не повинный малыш, ничего не испытал в своей короткой жизни, кроме интоксикации своего нежного младенческого тела. Наконец, отрава, употребляемая матерью, остановила его сердце. Я не мог больше находиться в этом аду.
Вот уже две недели я не отвечаю на ее вызовы на перезвон. Я знаю, что ей очень плохо. Я чувствую, что поступаю жестоко, но у меня нет сил, быть с ней в ее аду. Прости меня, Ольга. Я, наверное, мог бы погибнуть с тобой в этом аду, но я не могу тебе помочь. Мне нечего тебе предложить, а разделять твою боль у меня уже не осталось сил…