На территории нашей бригады размещался Чумарский батальон. Так называли батальон сопровождения воинских грузов. Почему так - никто не знал. Говорили, что чумарями называли тех, кто охранял чумацкие обозы от разбойников. Рядом с их казармой на учебном городке были положены рельсы, на которых стояла сцепка - столыпинская теплушка и железнодорожная платформа с свтановленной на ней машиной. Здесь проводились практические занятия с караулами.
Как-то в феврале вызывает меня начальник штаба майор Самсонов.
- Повезло тебе, - говорит Самсонов и улыбается в усы – На экскурсию поедешь, по просторам родины. Страну увидишь, живописные пейзажи, степи оренбургские.
И протягивает мне телефонограмму:
– На, читай. И распишись, что ознакомлен.
Я то его эти шуточки про везение знаю, понимаю к чему он клонит, но молча читаю распоряжение начальника войск связи.
«Во исполнение… бла-бла-бла…Направить караул для сопровождения эшелона с военной техникой из воинской части N в составе 7 человек (начальник караула и два трехсменных поста). Караул обеспечить всеми видами довольствия и имущества согласно приказа… бла-бла-бла…».
Караулу предписывалось принять и сопроводить воинский эшелон с грузом техники связи из г. Соль-Илецк Оренбургской области до станции Дачное.
- Товарищ майор, - осторожно спросил я, - а телефонограмму часом не перепутали адресом?
Тихая надежда, бледная, как анемичный первогодок, склонилась над моей головой. – Может она это...чумарям адресована?
- Нет, не перепутали. – Ехидно заметил начальник штаба. - На словах начальник войск связи просил тебе передать, что этот эшелон с тропосферными станциями предназначен для войск связи, и конкретно для возложенных на наш батальон формирований. Так что, мой друг, в данном турне прижимать теплушку к рельсам придется тебе.
Дело было необычным, и такая поездка предстояла мне впервые.
Поехал я со своим экипажем. На складе нам выдали сухпайки на всю дорогу туда и обратно, постовые тулупы,валенки, топор и пилу, сахар, соль и свечи. Все согласно приказа. Автоматы с патронами сложены в большой стальной ящик и заперты на замок. Ключ у меня в кармане. Солдаты шли на вокзал навьюченные, как марокканские верблюды.
До станции назначения нам полагалось ехать как дипкурьерам, в двух отдельных купе пассажирского поезда. Нас никто не беспокоит. Ящик с оружием, спрятанный под рундук, на котором я лежу, придает уверенности и решительности. Только расположились, как солдаты сразу же с воодушевлением стали открывать банки с тушонкой. Молодая проводница с интересом поглядывает на солдат, попременно выскакивающих в тамбур на перекур.
- Мальчики, чаю с печеньем не желаете?
Длинная дорога дает время подумать. Раньше мне казалось, что самое замечательное время, это вот так ехать в вагоне, в отдельном купе, рассматривать пролетающие мимо станции и полустанки, выстроившиеся возле переездов очереди машин и укутанных дежурных с флажком в руках. Седые сонные облака дыма из одиноких труб, расплывающиеся в розовое закатное небо над городками. Слушать мерный стук колес и попивать горячий чаек с рафинадом из граненого стакана в подстаканнике. В этот момент ты совершенно свободен и никакие проблемы тебя не тяготят. Разве что мои попутчики начинают очень громко храпеть… Солдат спит в любом положении, а уж тем более, в отдельном купе. Как сказал Миша Ґава, время сна засчитывается в срок службы и приближает его окончание. Лучше, пусть солдат спит, чем ищет приключения.
Я вышел из купе и стал смотреть на дорогу с другой стороны. В соседнем купе шумела веселая компания. Из двери вынырнул поддатый уже седой пассажир с сигаретой в губах и намерением поговорить.
- Ну, что, лейтенант, грустишь? – спросил меня попутчик.
Я кивнул неопределенно.
- Да нет, не грущу, просто думаю.
Попутчик утвердительно закивал головой.
- Вот-вот. Я тоже смотрю и думаю. Как там у Некрасова? «…Быстро лечу я по рельсам чугунным, думаю думу свою…». Если вот так долго ехать в поезде и смотреть в окно, то по любому начинаешь думать обо всем этом бардаке. К чему все это идет?
Он слегка раскачивался возле окна, держась за поручень, и сжимая в углу губ неподкуренную сигарету.
- Да, да, бардак. – Еще раз повторил он. - Какой бардак кругом. И мне кажется, именно поэтому в поездах пьют. Смотрят в окно и пьют. Кстати, заходи - выпьем?
- Спасибо, не буду. На службе.
- Даа, какая нах в поезде служба. Тут расслабляться надо. Вот мой сосед – летчик, лети его штурманфюрер, так он и в воздухе принимает. Со службы через день возвращается на бреющем.
- Да ну, а как же антиалкогольная кампания, борьба с пьянством, там...
- Эта кампания во главе с Минеральным секретарем только хуже сделают. Раньше ведь как было? Хочешь культурно провести время, идешь с друзьями в кафе «Солнышко» или «Ветерок», берешь салат «Витаминный» и котлетку с макаронами. А у нас собой было... И душевный разговор, как оттепель в нашей жизни. И человек расслабился, и забыл про это вот все...
Попутчик отчаянно махнул рукой.
- А что теперь? Я спрашиваю? В шесть часов поет петух, в восемь – Пугачева. Магазин закрыт до двух – ключ у Горбачева! Так? Где забота о трудящихся, где рост материального благосостояния? Вот в поезде только и осталось расслабляться. До Куйбышева дорога дальняя, душу отведем. Пошли покурим.
- Да я и не курю.
- Какой-то ты неправильный лейтенант, - огорченно махнул рукой попутчик и пошел в тамбур на перекур.
До Куйбышева ехали почти два дня. Затем пересадка до Оренбурга и электричкой до Соль-Илецка.
Начальник хранилища старый майор в выгоревшем от возраста бушлате привел нас к рампе. На платформах с ржавыми бортами стояли известные нам машины станций тропосферной связи Р-410М, закрепленные проволочными растяжками. Фары на машинах сняты во избежание повреждений и уложены в кабины. Стекла автомобилей прикрыты твердыми картонными листами. Посредине эшелона теплушка с полуоткрытой сдвижной дверью.
- Вот ваш дом на ближайшее время, - сказал начальник хранилища.
Мы забрались внутрь и увидели, что вагон прямо от дверного проема разделен фанерной перегородкой.
- Здесь собственно ваша вилллла, - протяжно и с улыбкой пояснил майор. – А во второй половине - веранда. Можно сказать - открытая веранда. Там кантуется дежурная смена на переездах.
Внутри отгороженного пространства были сбиты нары, на которых лежали худые, как дистрофики матрацы. К полу прикручена буржуйка.
- Это заместо камина.
- А где же кресло-качалка? – спросил я. – А то знаете, как-то уже настроился провести выходные на вилле у пылающего камина… И тут выясняется, что у тебя нет ни кресла, ни чашечки кофе, да и камин так себе…
- Остались только пуфики – майор пододвинул ногой перевернутые ящики.
- Зато холодильника не надо, - радостно сказал младший сержант Космик
- А где же туалет?
- Туалет в стоимость не входит, - сказал майор. – Это уже вопрос тюнинга. У вас есть пила, вот на веранде в уголочке можете выпилить в полу. Только не делайте слишком большую, чтобы никто не провалился...
На так называемой веранде лежали несколько вязанок дров.
- Больше нету. – извинился майор. - В наших степях с дровами напряженно.
- Так тут и на полдороги не хватит при таких морозах.
Начальник хранилища пожал плечами. Мол, больше помочь ничем не могу. Потом добавил.
- Могу дополнительно дать двадцать томов сочинения Сталина. Все равно их никто не читает. Хотя это и кощунство.
Потом он еще подсказал нам, что вдоль полотна можно найти уголь и много пакли пропитанный мазутом. Она используется в вагонных буксах для смазки колесных пар.
- Пакли этой везде полно и горит – во! – майор показал большой палец. – Правда недолго....
Мы приняли технику по описи.
Командир части подписал нам все бумаги, сообщил военному коменданту о готовности к движению. А через несколько часов пришел локомотив и утянул состав на сортировочную станцию.
На станции уже ночью пришел помощник коменданта, проверил нашу готовность и расписался в постовой ведомости.
- Случаи разные бывают, - проинструктировал он караул. – Неделю назад, например, двое грабителей под видом обходчиков напали с молотками на часового. Но он молодец, не растерялся и грохнул одного. Так что будьте бдительны!
После таких историй спать на посту не захочется.
И вот наш эшелон тронулся. Несмотря на мороз, все с любопытством провожают станцию. Уплывают назад и растворяются в ночи огни семафоров и переговоры диспетчера по селектору. Две темные полоски рельс, словно прочерченные ногтем, выгибаются и теряются в заснеженной степной равнине.
Пока поезд едет, мы сидим и греемся возле печки. Красноватый свет огня трепещет и переливается и кубрик постепенно наполняется теплом. В холодном воздухе каждый запах чувствуется звонко и пронзительно. Вот в огне с треском лопаются и шипят сырые поленья и насыщают воздух знакомым с детства дегтярно-дымным амбре. Такой аромат стоял в нашем доме, когда отец растапливал грубку и мы с сестрой грелись возле нее, сидя на диване перед телевизором, прижавшись спинами к теплой стене.
Сверху на буржуйке греется наш ужин из сухого пайка – консервы и гречка с мясом. Еще в паек входят банки с консервированной перловкой, но это оставляем на потом. Гречка все же вкуснее. В котелке закипает вода для чая. На обед еще варим гороховый суп из прессованного концентрата с тушонкой. Получается неплохой замес.
Из освещения у нас только фонарь со свечой. Чтобы свечей хватило на весь путь, пользуемся ими только на стоянках. Обычно свеча горит около часа. По совету коменданта бойцы натерли свечи хозяйственным мылом. Навощенная свеча оказывается горит в три раза дольше. Нужно запомнить. Открытие на уровне Максвелла или Фарадея. Хороший экономический эффект, как для ХХ века. Интересно, метод никто еще не запатентовал?
Едем. Для начала вроде бы не плохо. Романтика...
Через два-три часа поезд останавливается. Двое часовых одевают тулупы и валенки, выходят из вагона и идут в начало и конец поезда. Сколько простоит поезд – не известно. Может быть час, а может и полдня. Наш состав всегда убирают на запасные пути, если нужно пропустить литерный. Иногда локомотив маневрирует на сортировке и водит состав взад-вперед. И это самое трудное, когда часовой не знает, когда поезд тронется, чтобы успеть добежать до теплушки.
Чтобы часовому удобнее было забираться внутрь, мы повесили на закладку – это такая доска поперек дверного проема – по две петли из брючных ремней. Теперь даже на ходу, ухватившись как гимнаст за кольца, часовой сможет быстро запрыгнуть в середину вагона.
Теплушка – это не пассажирский вагон. Здесь об удобстве для путешественника никто не заботился. Проектировали его для перевозки солдат и лошадей. А для военных какие нахрен нужны удобства. Поэтому вагон трясет и подкидывает на каждом стыке. И тебя на нарах тоже подбрасывает. Дикий скрип и скрежет вагон издает при маневрировании, поэтому даже ночью быстро не заснешь.
Понятие день и ночь для караула быстро стираются. Дневной свет слабо пробивается через редкие щели. Отдыхающая смена спит, бодрствующая поддерживает огонь, часовые в готовности выскочить на остановке. И так по кругу.
Пока поезд стоит, солдаты бодрствующей смены расходятся вдоль путей и ищут уголь, паклю и другие горючие материалы. На растопку идут любые деревянные бруски и щепки. На одной узловой станции поезд стоял полдня и довольный Сашка Голубев откуда-то приволок поперек себя старинное кресло с резными подлокотниками и гнутыми ножками.
- Вот, товарищ лейтенант, теперь осталось только кофею раздобыть.
- Ты где взял?
- Да там, - Голубев неопределенно махнул рукой. - Валялось в снегу. В крайнем случае пойдет на растопку.
Кресло было мокрым, продавленным и без одной задней ножки. Солдаты умостили его возле буржуйки на ящик, и когда оно высохло, стало любимым местом бодрствующей смены. Сержант Космик, постелив на кресло постовой тулуп, сидел возле печки с томиком работ Сталина, зачитывал и комментировал понравившиеся цитаты.
- А вот еще одна актуальная мысль:«В наше время со слабыми не принято считаться, - считаются только с сильными». В наше время – тоже.
Потом он вырывал страницу и бросал в огонь.
- Любезный, - говорил он зашедшему с перекура . – Не соизволите ли принести с веранды пару Буратин...
Дрова заканчивались катастрофически быстро и в огонь стали бросать промасленную паклю. Она горела ярко, выделяя сноп искр и черного дыма, но тепла особенно не давала. От этой коптильни через несколько дней все стали похожими на африканцев. Воды в канистре нормально помыться не хватало и ее использовали только для питья.
На каждой станции нас проверяли коменданты железнодорожного участка. Вся проверка сводилась к формальной записи в постовую ведомость.
- Оружие все на месте?
- Так точно!
- Точно?
- Так точно!
- Счастливой дороги.
Один добрый капитан помог раздобыть на станции угля и воды.
Мы уже справились с гречневой кашей и перешли на перловую, которая называлась «Консервы мясорастительные».
Как-то утром Космик заскочил в кубрик с криком:
- Товарищ лейтенант, тигры!
- Какие тигры? Ты что?
- Немецкие «Тигры» стоят на соседнем эшелоне!
Я пожалел, что у нас нет с собой гранат.
- А ну пошли, покажь...
Мы вышли из вагона. Рядом с нами стояли платформы с закопченными и обгорелыми танками, на которых были нанесены «Балкенкройцы» – опознавательные знаки Вермахта. При ближайшем рассмотрении оказалось, что танки эти – советские Т-34 с приваренными вокруг башни стальными угловатыми листами, закамуфлированные под немецкие. Космик с открытым от любопытства ртом пошел исследовать «вражескую» технику и узнал, что эшелон направляется из Харькова на съемки фильма «Битва за Москву».
Поезд тронулся неожиданно и я вдруг обнаружил, что в вагоне нет Космика. На веранде его тоже не оказалось.
- Кто видел Космика? – спросил я.
- Я видел, - робко сказал Дима Рыбальник. - Он с каким то обходчиком разговаривал, а потом они с ним пошли куда-то.
Тогда я бросился в тамбур, схватился за ремни, высунулся из вагона в надежде увидеть догоняющего поезд сержанта. Но никого не было. «Вот же, сукин сын, только этого мне и не хватало», - подумал я и стал размышлять, что буду докладывать очередному коменданту. Хорошо, что он хоть без автомата был.
Я рассуждал так. Если Космик помнит инструктаж, то найдет на станции военного коменданта и тот поможет, если не догнать эшелон, то хотя бы вернуться в часть. А если не догадается?
В тягостных раздумьях я ехал и мысленно раскладывал по размерам и примерял пендели от комендантов и командира.
Через несколько часов эшелон остановился и снаружи я услышал голос Космика:
- Пустите в дом, бо так замерз, как собака! – в руках он держал две буханки хлеба и сверток. Сам он трясся от холода и заскочив в кубрик, обнял буржуйку, как родную тетку.
- Еле успел запрыгнуть на тормозную площадку последней платформы, – трясясь и цокая зубами, стал рассказывать Космик. - Дед там оказался добрейшей души. Говорит, у меня внук такой как ты в армии. Пошли я тебя угощу...Может и моего кто-то угостит... Вот саала дал ... Я там на платформе чуть не задубел...
Дальше, до станции Дачное доехали без приключений. Я позвонил в часть, чтобы выслали за нами машину и вместе с Космиком стали сдавать технику по описи. Вечером за нами приехала машина из бригады. Старшим был прапорщик Сергей Вороной. Когда он увидел нас, грязных, вонючих, прокопченных дымом, расхохотался:
- Ну вы и мабуты! Вы что, в шахтах на Донбассе все это время просидели. Ну и чумари!
Уже ночью я добрался до своего общежития на Школьный аэродром. На нашем 16 этаже воды, как обычно, не было. Я помылся в тазике водой, заблаговременно собранной в ванной кем-то из сослуживцев и завалился на диван. На второй половине, возле стенки тихо сопел Борька.
Я лежал с закрытыми глазами, но заснуть не мог. С аэродрома доносился привычный рев авиамоторов, который как я вдруг понял, совсем меня не раздражал, как раньше. Даже наоборот. Непривычно мягкий диван не подбрасывало на ухабах и стыках. И воздух в комнате не наполнен древесно-дегтярным запахом сырых сосновых поленьев и просмоленной пакли.
Я все ждал, когда же раздастся свист локомотива и под окнами промчится полуночный поезд.