Рай и Ад — они ведь рядом,
Не поймёшь — куда кому.
Не ходите, люди, стадом,
Входят в Рай по одному!
Владимир Георгиевич Сажа, известный учёный, профессор, сидел в своём кабинете и готовился к завтрашней лекции. Выступление было запланировано на 15.00 в актовом зале университета, где он преподавал и заведовал кафедрой прикладной математики и информатики. Лекция носила факультативный характер, имела свободный доступ посещения и денежной прибавкой к зарплате профессора не поощрялась. Это была его личная инициатива.
Надо сказать, что Владимир Георгиевич, не сумевший перевернуть мир официальной — закостенелой, как он считал — наукой, переметнулся в стан оппозиции — уфологов. Увлёкшись широким спектром научных изысканий — НЛО, древние цивилизации, паранормальные явления и так далее, — профессор с головой нырнул в этот бездонный и безбрежный океан.
Однако предпочтение всё же отдавал Космосу и его влиянию на человека. Нет, не той астрологической чепухе, переполнившей информационное пространство Земли и массово оболванивающей обитателей планеты, так называемых разумных существ, а той таинственной взаимосвязи между Космосом и Человеком, когда человеческие дела, поступки и даже мысли несут в себе странную энергетику, влекут неотвратимые последствия и вносят в судьбу человека определённые и стабильные последствия.
Владимир Георгиевич находился на завершающем этапе своих исследований, результатом которых он надеялся произвести сенсацию, вызвать в обществе фурор, шокировать публику и, как следствие, получить Нобелевскую премию. А потом можно ещё стать «Человеком года». Хотя, почему только года? Человек десятилетия! Человек эпохи!
Он настолько был поглощён своими громкими мыслями, что не сразу услышал тихий стук в дверь. Дверь медленно приоткрылась и в проёме показалась голова жены:
— Володя, извини, что отвлекаю, — виноватым тоном сказала супруга, — но к тебе пожаловал гость.
— Кто? — недовольно спросил профессор, повернувшись на голос.
— Приятный молодой человек интеллигентного вида.
— Что этому молодому человеку надо? И почему так поздно и без разрешения?
— Я не знаю, что ему надо, но он сказал, что недавно прилетел и сразу к вам. То есть, к нам. Дело, говорит, срочное, а он с трудом вырвался. А ещё он сказал, что эта встреча больше нужна тебе, чем ему.
— Откуда он вырвался? — ехидно спросил Владимир Георгиевич.
— Сказал, что с трудом вырвался из чёрной дыры.
Профессор недобро ухмыльнулся:
— Шутник или сумасшедший?
— Сумасшедший тоже может быть шутником, — ответила жена, входя в комнату и закрывая за собой дверь. — Только шутки у него сумасшедшие. — Потом серьёзно добавила. — Он пошутил. Это корреспондент какого-то американского журнала «Discover».
Владимир Георгиевич насторожился:
— Документы проверяла?
— Он сам мне их показал: и паспорт, и удостоверение журналиста, и водительские права, и семейную фотографию в мобильном телефоне, и даже целую стопку банковских карточек.
— Он американец? — зачем-то спросил озадаченный муж.
— Ну, не эфиоп же! — резко ответила жена. — Но по-русски всё понимает и говорит без акцента.
— Всё это очень странно?! — задумавшись, сказал профессор. — Так никто не делает.
Сначала договариваются о встрече, а перед этим я должен дать разрешение на интервью. Потом мы должны оговорить условия и некоторые детали предстоящей беседы…
Жена нетерпеливо спросила:
— Так что, ты примешь его или мне отправить этого гуманоида обратно в чёрную дыру? Я могу. А если это сделаю фольклором, то уйдёт быстро и без вопросов.
— Да ты что?! — всполошился муж. — Что он о нас подумает? А потом такое напишет! Скандал!
Жена вновь резонно возразила:
— Они и так ничего хорошего о нас не думают. И потом, разве это оскорбление? Если отбросить ложную скромность и фальшивую стыдливость, то ещё неизвестно, какая для мужиков дыра имеет большую гравитацию — космическая или женская?!
— Хорошо-хорошо, — быстро согласился Владимир Георгиевич. — Не надо отправлять его ни в какие дыры, а пригласи в мой кабинет. Елена, и сделай, пожалуйста, нам чаю. Покрепче.
Дверь закрылась. Через минуту вошёл гость — высокий мужчина 30—35 лет, брюнет, в очках и в элегантном белом костюме. Профессор встал навстречу.
— Здравствуйте, Владимир Георгиевич, — улыбаясь, поздоровался мужчина и протянул для приветствия руку. — Меня зовут Алекс Энигмозест.
— Здравствуйте, Алекс, — профессор улыбнулся в ответ и пожал руку. — Энигмозест? Интересная фамилия?! Загадочная и с какой-то изюминкой.
— Это я интересный и загадочный, хотя и без всяких изюминок. А фамилия, как фамилия. Это не судьба — её и поменять легко.
— Да, вы правы. Проходите, присаживайтесь.
— Я безмерно счастлив, что вы меня приняли без всяких бюрократических проволочек, — сказал Алекс, не снимая с лица улыбку, когда они уселись в кресла возле письменного стола. — Это говорит о ваших лучших человеческих качествах — гостеприимстве и добродушии.
— А вы прекрасно говорите по-русски, — Владимир Георгиевич скромно перевёл разговор на персону гостя. — Очень чисто. Я бы даже сказал — классически. Откуда?
Гость слегка смутился.
— Извините, господин профессор, — сказал он, убрав улыбку, — что забыл представиться вам лично. Я репортёр журнала «Discover», Соединённые Штаты.
Профессор расслабленно рассмеялся.
— Вот вы и попались! — весело воскликнул он. — Шпион из вас никудышний. Я и так вижу, что вы из чёрной дыры, а я спрашивал — откуда так хорошо знаете русский?
Алекс быстро вернул улыбку на прежнее место.
— Знание языков, это у меня врождённое, — ответил он, ярко блеснув синими глазами цвета неба. — На уровне ДНК.
— Ваши предки из России?
— Да, мои предки отовсюду. В какой стране появляюсь, в той обязательно были мои предки. — Помолчав, добавил. — Я полиглот.
— А, вот в чём дело, — с облегчением выдохнул Владимир Георгиевич, начинавший подозревать, что американец над ним издевается. В отместку за шпиона. — Мы все с одной планеты, и в каждой стране наши далёкие предки. Ну, хорошо, Алекс, так чем же привлекла ваш популярный журнал моя скромная персона?
В это время вошла жена с чаем.
— Это тебе, Володя, — сказала она, ставя фарфоровые чашки на стол. — А это вам. Sil vous plait, Саша!
— Please, — подсказал, натянуто улыбнувшись, муж.
— Культурные слова всегда понятны и приятны любому интеллигентному человеку на любом языке, — оправдалась Елена. — Кали ласка, прошу пана!
Мужчины поблагодарили, сделали несколько глотков живительного горячего напитка и, когда дверь за хозяйкой закрылась, продолжили разговор.
— Ваша скромная персона привлекла наш журнал таинственной статьёй о Космических Законах, которыми вы собираетесь удивить мир, — ответил Алекс на ранее поставленный вопрос, делая очередной глоток горячего чая. — Но хотелось бы поговорить и на другие темы. Нас очень интересуют древние земные цивилизации. Или, например, паранормальные явления, во множестве расплодившиеся.
Профессор иронично усмехнулся и ответил:
— Неужели у вас мало своих придурков, с которыми можно было бы побеседовать на эту тему? Право, не стоило совершать столь длинный путь, чтобы узнать моё мнение по этому вопросу.
Корреспондент не согласился:
— Придурков, как вы изволили выразиться, везде полно: и у нас, и у вас, и у них. Но шутка в том, что среди множества людей, изучающих паранормальные явления, только пара нормальных. И мы убеждены, что вы один из них.
Оба молча посмотрели друг другу в глаза, а потом дружно рассмеялись.
— Но я не думаю, — сказал Владимир Георгиевич, перестав смеяться, — что вы меня навестили, чтобы поупражняться в остроумии?! Шутки и каламбуры, это, конечно, хорошо, но всему своё время и место.
— Да какие уж тут шутки?! — грустно сказал Алекс, также перестав смеяться. — Вы же не станете отрицать, что странных и непонятных явлений в мире полно?
— Я никогда не отрицаю очевидные факты, но смешно, когда ими слепо торгуют дураки, и зряче спекулируют умные, дурача миллионы.
Профессор допил чай и поставил чашку на стол.
— Кто-то фанатично в это верит, кто-то на этом зарабатывает, кто-то исполняет приказы сверху, кто-то тщеславно фальсифицирует обычные явления под сенсацию, — перечислил гость варианты наплыва всех громких сенсаций. — И только немногие беспристрастно пытаются в этой чехарде разобраться.
— Но ведь можно пытаться беспристрастно разобраться, не забывая о тщеславной сенсации?! — возразил Владимир Георгиевич и слегка покраснел. Скорее всего, от горячего чая.
— Тут главное, что является доминантой, — назидательно сказал Алекс. — В большинстве случаев, к сожалению, блеск близкой звезды под названием «Слава» затмевает разум слабых людей, и они уже не замечают яркое сияние далёкой звезды «Истина». — И вдруг задал вопрос, перейдя на личности, которые уже принадлежат истории. — Вот как вы считаете, кем являлся пионер движения уфологов Чарльз Форт? Обвинить его в слепом стремлении к славе нельзя: он был нелюдим, почти затворник. А его яростные атаки на всю официальную науку вызывают… по меньшей мере, недоумение.
Профессор откинулся на спинку стула.
— По своему характеру Форт был интроверт, — ответил он, поглядывая то на гостя, то в окно, за которым наблюдалось вечернее небо. — А по жизни он был фанатом своего дела. — И внёс существенную поправку. — Фанатом, но не одержимым фанатиком. И ни в коем случае не сумасшедшим. Мы даже не можем точно сказать, как он лично относился к тому или иному явлению. Мне кажется… нет, я убеждён, что рождаются люди, генетически запрограммированные для какого-нибудь определённого дела. Или, если хотите, для определённой жизненной миссии. Он один из таких. Его задача была собрать массу разрозненных и противоречивых фактов и наблюдений, а потом их систематизировать и привлечь к ним массы читателей, которые, в свою очередь, уже привлекут просто массы.
Корреспондент оживился:
— Я готов с вами в этом согласиться. Но кто? Кто генетически программирует избранных людей? И когда? — На его лице появилась еле уловимая улыбка. — Ведь внешне всё выглядит всё настолько естественно и даже обыденно, что не подкопаешься: зачатие, срок в утробе матери, рождение, взросление и так далее. Сложный вопрос?!
Владимир Георгиевич усмехнулся открыто.
— Сложных вопросов уйма, — сказал он, — но на многие из них человечество никогда не сможет ответить правильно.
— Хотя в дерзости и гордыне своей всё время пытается это делать, — добавил Алекс. — Причём, зачастую в категоричной и безапелляционной форме.
— Совершенно верно, — согласился профессор. — Но дерзость в науке далеко не худшее качество. Обидно только, когда дерзость исходит от глупцов. А самое смешное, это когда суть какого-нибудь необычного явления или природного феномена разъясняют люди, совершенно не имеющие необходимых по данному вопросу знаний. Знаете, в конце 80-ых годов довелось мне прочитать одну забавную книгу. С которой, собственно, и началось моё увлечение всем таинственным. Не в ущерб, конечно, официальной науке и карьере. Книга Мичелла и Рикарда «Феномены книги чудес». Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что каждый интересный случай был снабжён комментарием советских профессоров и докторов наук, знающих абсолютно все ответы на абсолютно все вопросы. Но только, правда, в том случае, когда им приказывала Партия. Кто там только не разъяснял глупому читателю массовые заблуждения, витающие в буржуазной атмосфере: и географы, и историки, и даже юристы! Уже тогда все эти заумные толкования вызвали во мне приступ тошноты и резкое отторжение.
Гость как-то грустно посмотрел в окно и сказал:
— Абсолютно все ответы на абсолютно все вопросы знает лишь Бог, а вы всего лишь песчинки мироздания в бескрайнем пространстве Вселенной.
Владимир Георгиевич насторожился:
— Простите, Алекс, но вы сказали «вы», а не «мы»?! Почему?
— Ах, уважаемый Владимир Георгиевич, это всего лишь местоимение. Я, ты, мы, вы, они — не всегда сразу точно определишь, кто есть кто на самом деле. Однако, вернёмся к космосу.
Профессор чуть удивлённо, но иронично спросил:
— Почему же к космосу, а не к религии, раз речь зашла о боге?
— А потому, дорогой профессор, что Бог имеет большее отношение к Космосу, нежели религия.
Владимир Георгиевич не сдался:
— А кто же имеет большее отношение к религии?
Алекс посмотрел в глаза вопрошающего и ответил:
— Тот, кто пытается узурпировать Божественный трон. И, честно скажу, это ему без труда удаётся.
— Интересно, почему же? — уже откровенно язвительно спросил профессор.
— Всё дело в демократии, — смеясь, ответил журналист. — В свободе человеческого выбора. Именно в этом кроется его слабость. Человек настолько несовершенен, что выбирает не мудростью и разумом, а инстинктами. И даже не столько телесными, сколько психологическими.
— Да-а, уж, — размышляя, протянул Владимир Георгиевич и посмотрел в окно на появившиеся звёзды. — Никто точно не знает, сколько на Земле было религий и верований, начиная с самых древних времён?!
Алекс, глядя туда же, поддержал:
— Никто точно не знает, когда начались эти древние времена. Сроки меняются, переносятся. Но интересно другое: у всех древних народов, о которых известно относительно достоверно, существовала своя космологическая картина мира и своя религия, которая имела верховное божество. Это не могло возникать на пустом месте?!
Профессор неожиданно метнул огненный взгляд.
— Я не понимаю, что вы от меня хотите?! — раздражённо сказал он, стараясь не перейти на крик. — Об этом написаны тысячи книг! Как официальными учёными инквизиторами, так и частными научными детективами! А раз вы интересуетесь подобными вопросами, то знаете это не хуже меня!
Репортёр смутился:
— Извините, господин профессор, но я просто хотел узнать сугубо ваше мнение?! Личное.
И тут Владимир Георгиевич окончательно вспылил:
— Нет у меня по этому вопросу личного мнения! И коллективного тоже нет! Я не знаю!
Журналист спокойно и жёстко констатировал:
— Очень хорошо. Так и запишем: «Профессор Сажа не имеет собственного мнения». Я думаю, специалистам, да и просто читателям, это будет очень интересно?!
Владимир Георгиевич испугался.
«Что это со мной? — подумал он с ужасом. — Вместо того, чтобы заумно и витиевато втирать этому прощелыге очки в глаза, я начинаю нервничать и говорить чистую правду?!»
— Не надо этого писать, — угрюмо попросил он. — Мнение моё таково, что отталкиваясь от древних источников информации, как-то, например, Библия и «Махабхарата», я вполне допускаю, чисто теоретически, возможность присутствия на Земле инопланетного разума, в разы превосходящего человеческий. — И вдруг с душевным надрывом спросил. — Но если это были инопланетяне, то почему на протяжении последующих тысячелетий они больше не вступали с людьми в открытый контакт? Как нормальные, цивилизованные сущности?!
Алекс возразил:
— Но позвольте, профессор, а как же тысячи очевидцев, которые не только видели неопознанные летательные аппараты, в виде тарелок и сигар, но и наглядно наблюдали инопланетных существ. А если верить многим наиболее отчаянным очевидцам, то выясняется, что их эти нехорошие твари похищали. И только стоит догадываться, что с ними в инопланетном плену проделывали?!
Профессор подозрительно посмотрел собеседнику в глаза.
— Если бы они это рассказывали на ночь своим детям в виде страшилок, то я бы их понял, — сказал он мрачно. — Хотя, как родителей, и осудил бы. — И помолчав, заключил. — Ни один нормальный и здравомыслящий человек не поверит в эти бредни. Равно, как и в катастрофу инопланетного космического корабля близ Розуэлла. 1947 год — начало холодной войны и создание ЦРУ. Но это не просто ваша шутка, это первый планетарный обман, с далеко идущими целями.
— Значит, всё-таки, отрицаете… — начал Алекс делать вывод из сказанного, но был бесцеремонно прерван.
— Ничего это не значит, и ничего я не отрицаю, — строго и без эмоций сказал
Владимир Георгиевич, постучав пальцами по столу. — Как мы вообще можем что-то утверждать или отрицать, я говорю не только о Вселенной, не имея стопроцентных фактов за или против?! Нельзя отрицать существование инопланетного разума, но и ссылаться в качестве доказательства на человеческую фантазию глупо и наивно. Мы не имеем права принимать за аксиому фантастическую литературу средних веков только на том основании, что в то время знания о Космосе были скудны, а сам средневековый человек был не способен к подобным фантазиям. Мы слишком не заслуженно хорошо думаем о человеке сегодняшнем и слишком не заслуженно плохо о человеке вчерашнем. Как тут не вспомнить слова Джордано Бруно: «Однако не подобает считать, что есть часть мира без души, жизни, ощущения, а следовательно, и без живых существ. Ведь глупо и нелепо считать, будто не могут существовать иные существа, иные виды разума, нежели те, что доступны нашим чувствам». И это рассуждения учёного, а не фантазии ранних фантастов.
— Вы имеете в виду Джонаса Кеплера и Фрэнсиса Годвина?
— Их в том числе. А также Сирано де Бержерака, и даже Вольтера с его «Микромегасом».
— Пожалуй, что так, — не стал спорить Алекс. — Считать подобные художества неопровержимыми доказательствами на нашей планете инопланетного разума слишком легкомысленно. С этим мы разобрались. Теперь, дорогой профессор, если вы не возражаете, давайте перейдём к главному вопросу?! Ради которого, собственно, я здесь и нахожусь.
— С этого, собственно, и надо было начинать, — сказал Владимир Георгиевич, улыбнувшись ртом, но не глазами. — Полагаю, речь идёт о «Законах»?! Я не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, — подтвердил Алекс, улыбнувшись в ответ своими большими, синими глазами.
Профессора подобный трюк непроизвольно покоробил, вызвав внутренний озноб, и он осторожно спросил:
— Я, конечно, рад, но вот чего не могу взять в толк, так это того, откуда вам стало известно о моих «Законах», когда и здесь-то о них знают немногие? Я их ещё широко не афиширую, потому что не все расчёты доведены до ума. И главное, я хочу сохранить интригу до Стокгольмской конференции, где и собираюсь преподнести их человечеству.
— Ну, положим, о ваших, — журналист с ироничной улыбкой сделал акцент на слове «ваших», — законах известно давно. Всё-таки, открыли их не вы?!
— Конечно, — ничуть не обидевшись, согласился Владимир Георгиевич. — Но одно дело открыть что-то в общих чертах, на уровне смутного предположения, и совсем другое — на доказательной базе. Сделать математические расчёты, создать формулу причинно-следственных взаимодействий, и уже исходя из этих данных, составлять точный график последствий от тех или иных деяний, поступков и слов для каждого индивидуума.
Репортёр тут же спросил:
— Я так понимаю, что эти законы действуют исключительно в человеческом сообществе?
— Совершенно верно. В самой сложной и противоречивой ячейке общей структуры мироздания.
Профессор говорил с воодушевлением, но сдержанно, как и подобает учёному, знающему себе цену и уверенному в своей правоте. «Законы» он считал венцом своих научных изысканий, да и, пожалуй, делом всей своей жизни. Через два месяца Владимир Георгиевич собирался сделать доклад по этому вопросу на международном научном симпозиуме, куда и был приглашён по ранее поданной заявке.
— Почему же, уважаемый профессор, вы дали им название «Незыблемые космические законы для человека»? — с видом искреннего удивления спросил Алекс.
— Ну, это же просто, молодой человек, — ответил профессор и снисходительно улыбнулся. — Все законы на Земле, за исключением юридических, созданы Космосом. И эти законы, в отличие от созданных человеком, уникальны, справедливы и нерушимы!
— Ну что же, — приосанившись, заявил репортёр, — мысль мудрая и спорить с ней глупо, а значит, бессмысленно. А раз так, то мне очень хотелось бы узнать ваше мнение по ещё одному вопросу. Разрешите? — Владимир Георгиевич благосклонно качнул головой. — Если все законы на Земле, кроме нестабильных юридических, созданы каким-то образом Космосом вместе с сотворением планеты, то когда были созданы «космические законы для человека»? До появления человека на Земле или же после его появления?
— Узнаю журналистскую хватку, — без злобы, но и без доброжелательности сказал учёный. — Нет бы, поговорить о самих «Законах», так нет — вашего брата, журналиста, хлебом не корми, а дай возможность каверзными вопросами загнать собеседника в угол. Бестактно и бесцеремонно.
— Извините, профессор, но вы не правы, — не согласился с обвинением Алекс. — Я задаю этот вовсе не каверзный вопрос отнюдь не ради подвоха или праздного любопытства. Столь не уместного в гостях и в столь позднее время. Я никогда себе ничего подобного не позволю. Давайте думать. Скорее всего, что физические, химические, магнитные, электрические и другие законы сложились на планете во время её формирования, или, если хотите, строительства. И, кстати, открытые человечеством спустя многие тысячелетия после появления так называемого Homo sapiens. Почему не раньше и почему технический прогресс принял столь стремительное ускорение в последние, скажем, сто лет, это отдельный вопрос и большая тема для дискуссий. Но если законы, математически выявленные вами, были заложены на планете до появления человека, то, стало быть, человек планировался изначально?! Кем? Зачем? А если эти законы были внесены с появлением человека, то опять же — кем? Космосом? Слишком абстрактно. Инопланетянами? Слишком фантастично и литературно. Остаётся одно…
— Богом?! — Владимир Георгиевич хотел улыбнуться, но передумал.
— Заметьте, это вы сказали, а не я.
— Бога я также не имею оснований отрицать, но и фанатично утверждать, что он есть, у меня оснований и доказательств тоже нет. И это несмотря на древних философов и богословов, с творчеством которых я немного знаком. — И профессор не удержался, чтобы не блеснуть своими познаниями. — Как-то, Григорий Богослов, Августин Блаженный, Тертуллиан, Ориген. Я уже не говорю о более близких мне Исааке Ньютоне, Иммануиле Канте, Рене Декарте, Фрэнсисе Бэконе. Очень занимателен труд Николы Кузанца «Об учёном незнании». Знаком, естественно, с доктринами средневековых лидеров Реформации — Лютера, Цвингли, Кальвина. Ну и, конечно, с лекциями нашего, можно сказать, современника Александра Меня, богословские рассуждения которого доступны всем в сети Интернета. Но вообще, это та категория философских размышлений, когда ни доказать, ни опровергнуть не представляется возможным. Мы можем усиленно размышлять, анализировать и спорить, но ни опытным, ни теоретическим путём доказать ничего не сможем.
Алекс внимательно выслушал, а потом с чуть заметной улыбкой заметил:
— Человек зачастую видит только то, что желает видеть. Может быть, и вы, уважаемый профессор, просто не желали замечать доказательств?! И не надо ходить в глубь веков. Ведь именно ваши законы… напомните, пожалуйста, их поочерёдно?
— У меня, как и у Иоганна Кепллера, три закона: закон бумеранга, закон компенсации и закон расплаты. Которые, кстати, при кажущейся схожести, имеют существенные различия.
— Об этом, возможно, мы поговорим позже. Спасибо. Да, так вот именно эти законы — бумеранга, компенсации и расплаты — не что иное, как самое неопровержимое доказательство! А какие методы использует человек? Либо покажи и дай пощупать, либо убедительно докажи с помощью математических расчётов, формул и геометрических построений, не нарушая законов гравитации, термодинамики и… кислотно-щелочного баланса. Человек, научно изучающий Бога, это то же самое, примерно, что муравей, изучающий человека. Человек смешон в этом. Знаете, что обезьяна — пародия человека? Но ведь и человек — это всего лишь пародия Бога. И виноват в этом он сам.
— У нас какая-то странная беседа получается?! — сказал профессор, натянуто улыбнувшись. — Можно подумать, что вы не журналист, а пастор.
— Думать можно всё что угодно, — ответил гость, улыбнувшись непринуждённо. — Но ваши ли это думы? И кому это угодно?
Владимир Георгиевич задумался.
— Если принять вашу доктрину до мельчайших деталей за реальность, — заговорил он, глядя пристально собеседнику в глаза, — то весь мой труд теряет всякий смысл?! Законы останутся, но ни просчитать их, ни предугадать последствий человеку просто не под силу?!
— Именно к этой мысли я вас и подталкиваю. Вы вторглись в сферу, не подвластную человеку. Не то что воздействию, а даже человеческому разумению не дано постичь всю глубину космического замысла. Ни один человек не может просчитать и предугадать те последствия, которые последуют за каждым его проступком. Проступком именно духовным, потому что физические действия, это всегда следствие нравственной ущербности человека. Когда гордыня, алчность, зависть вырываются наружу, то воплощаются в преступления. Но суть в том, что они остаются преступлениями, даже находясь внутри человека. Вы всё это должны осознать, чтобы сделать правильные выводы.
Владимир Георгиевич резко выпрямил спину и, прищурив глаза, спросил:
— Вы не репортёр?! Вы не американец?! Кто вы?
— Успокойтесь, не надо возбуждаться по пустякам, — тихо сказал Алекс, в очередной раз сверкнув большими, синими глазами. — Всё будет хорошо. Для этого я здесь и нахожусь.
Тревога, перераставшая в страх, у профессора действительно улеглась. А так как природа нигде не терпит пустоты, то на их место пришли спокойствие и умиротворённость. Но от последней навязчивой мысли он ещё не отделался.
— Так кто вы на самом деле? — уже спокойно спросил учёный, даже сделав слабую попытку улыбнуться. Попытка оказалась преждевременной, и на лице получилась вместо улыбки гримаса.
— Неважно, кто я, — всё тем же тихим голосом говорил гость. — Для вас сейчас важно понять, кто вы на самом деле. Без фальши, лицемерия и самообмана. В этом мире существует ещё один свод законов — духовных. В человеческой интерпретации — нравственных, которые уголовно не преследуются и негласно шельмуются. Но именно эти законы являются основополагающими и фундаментальными. Именно из них вытекают три «ваших» закона, предопределяющих не только судьбу самого человека, но и его души. И моя обязанность — предостеречь вас от опрометчивого шага, который может повлечь последствия, которые даже вы не сможете математически вычислить и просчитать, зная формулы и располагая графиками.
Глаза Алекса выражали тоску и сочувствие, а Владимир Георгиевич попытался объяснить:
— Так я и не имел в виду чисто телесное применение этих законов к человеку! Они находят своё отражение в совокупности материального и нравственного. Хотя умные люди давно знают, что и мысль материальна.
— Материально абсолютно всё: и видимое, и невидимое. Ваша ошибка, профессор, в том, что вы не поняли главного, без осознания которого вы неминуемо окажетесь в ловушке. А попасть в ловушку намного быстрее и легче, чем потом из неё выбраться.
— Но я же не делал ничего плохого?! — неожиданно и как-то по-детски стал оправдываться учёный.
— Эх, дорогой Владимир Георгиевич, — качая головой, с ироничной укоризной сказал Алекс, который, возможно, и не был никаким Алексом. — А ваша непомерная гордыня?! Основа всякого греха в эгоизме, себялюбии. А происходит грех от злоупотреблений разума и воли разумных существ. Вот вам и ответ на ваш вопрос. Вся Земля была создана для человека, как Рай, но после его предательства стала Адом. А курирует всю адскую территорию первый духовный отступник.
Где-то с минуту оба молчали, а потом профессор ещё раз глухо спросил:
— Это, действительно, правда?
— Это больше, чем правда. Это истина. — И вдруг, озорно улыбаясь, предложил. — А хотите, подброшу идею? Напишете рассказ. А то и повесть. А может и роман получится?!
— Да, теперь мне только и остаётся, что писать беллетристику, — меланхолично ответил Владимир Георгиевич, но всё же спросил. — Какую?
— Идея, на мой взгляд, неплоха, — и гость с энтузиазмом принялся вкратце излагать концепцию потенциального романа. — Помните девять кругов ада у Данте? — Профессор согласно кивнул. — Беда в том, что автор в то время не знал строения Солнечной системы, а собственной фантазии не хватило, чтобы облечь подсказки свыше в реально мистическую поэму. Так вот, Ад — это вся Солнечная система, а девять кругов — это девять планет, вращающихся вокруг Солнца. И на каждой планете своя специфика страданий души. А для Космоса Солнечная система — зона отчуждения. Что-то вроде неблагополучного района города, если провести аналогию в более мелком масштабе и более понятную человеку.
— А Солнце? — с вспыхнувшим блеском в глазах, Владимир Георгиевич задал вполне резонный вопрос.
Но гость и тут удивительно быстро сообразил:
— А благодатное Солнце для всего живого на Земле — это чистилище для душ человеческих! А в третьем круге Ада, Земле, заложен ещё один закон для разумных существ. Эволюция движется по кругу и носит цикличный характер. Это из буддизма, — уточнил Алекс, а профессор понимающе кивнул. — Колесо сансары для людей. Своеобразная кара всему человечеству за измену его первого представителя. Задача человечества — разорвать порочный круг и вернуться в обитель Создателя. То есть, — в Рай, где царят Гармония и Бессмертие. А помочь человеку в этом должны Три Последних Слова Бога: Христос, Будда и Мухаммед. Но до сих пор эта задача не решена, а человеку из липкой и тухлой паутины порока вырваться не удаётся. И на данном этапе шансов у него освободиться очень мало, потому что сейчас на Земле эпоха Кали-юга. Более того, её последняя стадия. А что это значит, дорогой профессор, вам, полагаю, хорошо известно?!
— Ну, хорошо, — профессор хитро прищурил оба глаза, — допустим, что Солнечная система — это Ад?! В таком случае, где же Рай?
— Рай, многоуважаемый скептик, понятие абсолютно духовное, — сообщил Алекс и, улыбнувшись, добавил. — Даже для художественной литературы. Вот поэтому, прежде чем искать его в космических просторах, человек должен найти Рай в своей душе. Жизнь человека в адском круге Земля, это что-то вроде зала ожидания в аэропорту. Именно здесь люди приобретают билеты для дальнейшего путешествия. Вопрос лишь в том — куда?
— Для романа, это, конечно, заманчиво, — сказал профессор, — а для жизни, это страшно. Нам грозит катастрофа, а времени для исправления ситуации уже почти нет.
— Потому что время для вас, это деньги. Они главнее, чем любые катастрофы, и важнее, чем сама жизнь. — Алекс сделал короткую паузу, а потом таинственным шёпотом сказал, в третий раз сверкнув глазами. — А для большей убедительности и достоверности мы с вами проведём один эксперимент. — И закончил с улыбкой. — Я не думаю, что вы, уважаемый Владимир Георгиевич, хуже какого-то бывшего дуэлянта Бержерака, который, якобы, летал на Луну?! Итак, дорогой профессор, решено — в путь!
Когда через два часа, подойдя к двери, жена Елена не услышала голосов в кабинете мужа, она тихонько открыла дверь, посмотрела и ужаснулась. Гость бесследно исчез, а любимый и единственный супруг сидел на стуле, свесив голову и безвольно опустив руки. Жена с глухим, протяжным стоном бросилась на помощь. Припав профессору на грудь и услышав тихое, равномерное дыхание, у Елены отлегло от сердца. Успокоившись, она проверила пульс и, убедившись в его наличии, тронула Владимира Георгиевича за плечо. Однако этого нежного прикосновения оказалось недостаточно. Тогда она уже подёргала за то же плечо. Но и эта вибрация не произвела на спящего ожидаемого эффекта.
Уже опять начиная волноваться, Елена обеими руками стала трясти бесчувственного мужа. Не добившись и в этот раз логичной реакции организма на физическое воздействие, жена, впадая в панику, ударила супруга несколько раз ладонью по лицу, впрочем, уже ни на что не надеясь, и побежала к телефону, чтобы вызвать «скорую помощь».
«Скорая» на удивление приехала скоро, а врач и медсестра, услышав жалобу жены, что муж не просыпается, не стали изобретать колесо, и самонадеянно понадеялись на свои знания и опыт. Особенно усердствовал доктор: он и тряс профессора, и поднимал, и таскал его по кабинету. Однако, вспотев и умаявшись, бросил тело на прежнее место, а сам присел отдохнуть.
Отдышавшись и послушав рассказ хозяйки о иностранном госте и его таинственном исчезновении, поразмыслил и сказал:
— Рая, вызывай полицию и позови Колю с носилками. В любом случае, госпитализировать придётся нам. Возможно, ему дали снотворное, возможно подмешали клофелин, а возможно… пойду покурю.
Он порывисто встал и вышел на лестничную площадку, где и встретил следственную группу.
— Вы вызывали полицию? — спросил дежурный капитан, старший группы.
— Да, мы, — ответил врач, не зная, куда бросить окурок.
— Положите в карман, — посоветовал полицейский. — Так что тут у вас случилось? Где тело?
— Там, — коротко бросил доктор, указав рукой на дверь, и незаметно выбросил огрызок сигареты в лестничный проём. — Пойдёмте.
Вся группа вошла в квартиру, а капитан, склонившись над профессором, удивлённо сказал:
— Он же живой?! Просто спит.
Жена умоляюще посмотрела на доктора.
— Просто спят в постели, — начал он объяснять, — когда тело и душа вибрируют в одном диапазоне. На одной, так сказать, частоте. А здесь мы видим только тело.
Капитан посмотрел на врача, как на идиота:
— Мы не занимаемся поиском пропавших душ. Это к экстрасенсам. А органы — инстанция сугубо материальная. На месте тело, значит, нету дела.
Сказав это, он подошёл к учёному и, не изменяя традиции, потряс инертное тело, которое не могло ни возразить против такой бесцеремонности, ни, тем более, дать наглецу сдачи.
— Виктор Николаевич, — обратился капитан к судмедэксперту, имеющему дело больше с трупами, нежели с живыми. — Осмотри жертву.
— Ну какая же это жертва? — возмутился судебный доктор.
— Витя, не спорь, осмотри клиента… то бишь, пациента, — настойчиво повторил следователь, недобро глянув тому в глаза. — А ты, — обратился он к молодому лейтенанту, — будешь писать протокол. Возьми вон свободный стул и садись у другого края стола.
Судмедэксперт призвал на помощь врача «скорой», и они вместе принялись тщательно осматривать тело Владимира Георгиевича. А следователь обратился к хозяйке:
— Расскажите вкратце, что тут произошло? И в чём криминал?
За одну минуту узнав все события вечера, сумбурно изложенные хозяйкой, капитан дал указание высокому мужчине в очках и с «дипломатом»:
— Гриша, займись пальчиками.
Через минуту Гриша спросил у хозяйки:
— Скажите, вы им чай подавали прямо к столу?
— Естественно, — ответила та. — Не возле двери же оставлять?!
— А гость сидел здесь? — Григорий ткнул пальцем в место, где стоял стул, который лейтенант оттащил на другой край стола.
— Да. А муж сидел там. Они сидели напротив друг друга.
— Мы это видим, — иронично сказал капитан.
— Странно?! — сказал Гриша. — Хозяин чай свой выпил, а гость даже не пригубил.
— Ты занимайся отпечатками, — приказал капитан. — А чай потом будем пить. Кто приходил к вашему мужу?
— Американский журналист из какого-то научного журнала.
— Он представился? Документы показывал?
— Да. Вежливый и обходительный молодой человек. Он и паспорт показал, и водительское удостоверение, и журналистское удостоверение, и…
— Как его зовут?
— Алекс.
— Фамилия?
— Не знаю, — ответила Елена, всё больше смущаясь.
— Сколько ему лет?
— Ну, лет… 30—35.
— Вы же смотрели в паспорт?! — в голосе следователя слышались нотки раздражения, готовые вот-вот перерасти в прямое обвинение.
Хозяйка горделиво фыркнула:
— Я в паспорт посмотрела, но не изучала его! Это для вас бумажка важнее самого человека!
— Что написано пером, то не вырубишь топором, — самодовольно заявил капитан.
— Ну да, конечно, — поддержала тему Елена. — Вам бы всё только рубить! Лес рубят — щепки летят! Так, товарищ полицейский?
— Не так, — зло огрызнулся товарищ полицейский. — Ладно, оставим лес и топоры в покое. Этот неизвестный ранее бывал у вас в гостях?
— Ага, из Америки по вечерам на чай заходил! — беспочвенно съязвила хозяйка.
— Отвечайте чётко на поставленный вопрос, — спокойно, но жёстко приказал следователь.
— Нет, не приходил. Он сообщил, что недавно вынырнул из чёрной дыры, чтобы срочно повидаться с моим мужем.
— Из какой чёрной дыры?
— Да уж не из той, из которой выныривают все, но некоторых хочется запихнуть туда обратно.
— Гражданка, выражайтесь конкретнее!
— Я и говорю, что прилетел из Штатов для встречи с профессором, который является моим мужем.
— Хорошо. О чём они беседовали?
— Я не знаю. Я принесла чай и ушла. И всё время была на кухне, если вдруг позовёт муж.
— Он ещё звал?
— Нет.
— Сколько времени они оставались вдвоём?
— Через два часа я подошла под дверь послушать, но там уже была тишина. Я открыла дверь и увидела Володю одного. Вот в таком ужасном состоянии!
— Успокойтесь, гражданка. Главное, что он жив. — Выполнив психологическую работу, капитан продолжил следственную. — Так может визитёр ушёл, а вы просто не заметили?
— Нет. Я бы из кухни увидела. Да и услышала бы звук открываемой двери. Я была начеку.
Капитан снисходительно усмехнулся:
— Есть спецы, которые вас разденут с ног до головы, а вы и не почувствуете.
Но Елену этот аргумент не удивил.
— Да, есть, — согласилась она. — Встречала я когда-то таких спецов.
Следователь глубоко вдохнул и с выдохом задал следующий вопрос:
— В доме где-нибудь видеокамеры есть?
— Товарищ капитан, вы кто по профессии? — ласково спросила Елена.
Капитан нутром почувствовал в вопросе какой-то подвох, но какой, понять не мог. А чувство, как известно, к делу не пришьёшь. Поэтому осторожно ответил, сверля женщину взглядом:
— Профессия моя называется «Правоведение».
Профессорская жена не сдалась:
— Я думаю, что «Правоведение», это всё-таки факультет, который вы покорили, а профессия, это то, чем вы работаете?!
— Ни чем, а кем, — нервно поправил капитан.
— Да, извините. А работаете вы следователем?! Сыщиком?! Так?
— Ну, допустим, так, — ещё более осторожно ответил сыщик.
— А какой способностью должен обладать хороший сыщик?
Капитан ответил молниеносно:
— Способностью сопоставлять факты и анализировать, делая правильные выводы.
— Совершенно верно, — в очередной раз согласилась хозяйка. — Но прежде чем факты сопоставлять и анализировать, делая правильный выводы, следователь должен эти факты обнаружить. А помогает ему в этом процессе — наблюдательность!
— Гражданка, не морочьте мне голову! — сорвался капитан. — Вы лучше подумайте о себе! Ведь ваш статус свидетеля в один момент может переквалифицироваться в статус подозреваемой. Поэтому, прошу отвечать только на поставленные вопросы! Не надо уводить следствие в сторону.
— Товарищ капитан, — тихо обратился лейтенант.
— Чего тебе?
— Возле подъезда и над входной дверью потерпевшего установлены видеокамеры, — отрапортовал подчинённый, встав по стойке «смирно». — Дом-то элитный.
Начальник бросил на юнца испепеляющий взгляд и осадил школяра:
— Тебя никто не спрашивает! Занимайся своим делом! — После чего обратился к техническому эксперту. — Гриша, что у тебя?
— Отпечатки есть на обеих чашках, — констатировал тот.
— Отлично! — обрадованно воскликнул следователь.
— Не спешите радоваться, капитан. На чашке хозяина отпечатки двух человек, а на чашке гостя — одного. Вот такие дела?!
— Ну, так нам этот один и нужен!
— Этот один сидит перед вами и даёт показания.
Капитан был немножко тугодум, но не был полным идиотом, как бравый солдат Швейк.
— Получается, что гость не только не пил чай, но и вообще не притрагивался к чашке?! — анализировал он имеющийся факт. — Почему? Скажите, — обратился он вновь в хозяйке, — а чашку с чаем вы подали этому субъекту в руки или поставили на стол?
— Я обе чашки поставила на стол, — ответила Елена, странно улыбнувшись.
Капитан был разочарован:
— Да?! В самом деле?! Очень жаль.
Неожиданно хозяйка уточнила:
— Но при мне они оба взяли чашки в руки и сделали несколько глотков. Это я видела отчётливо!
— Ну что же вы мне всё время голову морочите?! — разозлился сыщик.
Все присутствующие с любопытством наблюдали это представление.
— Я лишь чётко отвечаю на поставленные вопросы, — парировала Елена. — Как вы и требовали.
Следователь решил не пререкаться, а продолжить анализ:
— Значит, со своей чашки злоумышленник отпечатки стёр?!
Эксперт Гриша не стал категорично возражать:
— Если и так, то сделал это очень уникальным способом. Уничтожил свои, не тронув отпечатки хозяйки, которые были первыми.
— Ладно, — пошёл на компромисс капитан. — С отпечатками дело тёмное. — И тут он сказал главное, которого все давно ждали. — Да и хрен с ними, с этими отпечатками, когда у нас в наличии имеется видеозапись! Уважаемая…
— Сажа Елена Арнольдовна.
— Сажа?! Аонольдовна?! Надо же! — с ухмылкой и сарказмом повторил капитан.
Отомстив таким мелочным образом, следователь стал серьёзен. — Хорошо, Арнольдовна…
— Елена Арнольдовна, — гордо и вызывающе поправила хозяйка.
— Хорошо, Елена Арнольдовна, проводите, пожалуйста, специалиста для просмотра записи.
Хозяйка и эксперт-криминалист удалились.
— Ну, что скажете, Эскулапы? — спросил капитан, обратив чуть насмешливый взгляд на анатомов, которые, закончив внешний осмотр, о чём-то шептались и тихо посмеивались.
— Никаких гематом и следов от укола на теле не обнаружено, — быстро сообщил врач «скорой». — Нужно провести обследование и сделать анализы.
Судмедэксперт, задумчиво поглаживая щёку, тоже высказал мнение:
— Точное заключение я мог бы дать после вскрытия.
— Ну да, конечно, — с издёвкой согласился следователь. — Вскрытие показало, что пациент умер в результате вскрытия.
— Что нам делать? — спросил врач «скорой».
— Что делать, что делать?! Везите в больницу, что нам ещё остаётся делать! Пусть разбираются медицинские светила.
Медработники засуетились. Доктор, пришедший с носилками Коля и судмедэксперт стали укладывать профессора, а капитан уселся в мягкое кресло и стал ждать.
— Вы куда его? — взволнованно спросила появившаяся Елена.
— Не беспокойтесь, мадам, не в морг, — галантно утешил «трупный» доктор.
— В больницу, естественно, — честно сообщил врач «скорой». — Но если хотите, мы можем оставить и дома, перенеся для удобства на кровать?!
— А что я с ним буду делать? — логично спросила хозяйка.
— Ваш муж — что хотите, то и делайте, — вновь встрял в разговор судмедэксперт. — Он жив, телесных повреждений на теле не имеется. Откуда мы знаем, что вы с ним…
— Вы мне не хамите! Я жена профессора с мировым именем! Это, — она указала пальцем на мирно посапывающего на носилках супруга, — светило мировой науки! Будущий лауреат Нобелевской премии! Им будет гордиться не только вся страна, но и весь мир!
— Несите уже, — скомандовал капитан, разряжая накалившуюся обстановку. — И ты тоже иди вместе с ними.
— Куда? — спросил судмедэксперт, бубня себе под нос что-то о шнобелевской премии.
— Всё туда же! — язвительно, изменив голос, подсказал следователь. — В чёрную дыру. — И добавил уже обычным голосом. — Подожди в нашей машине. Ну что там, Гриша?
— А ничего там, — ответил Гриша, разведя руки в стороны.
— Как это? Совсем ничего?
— Нет, не то чтобы совсем ничего, а только никакого вечернего гостя там нет.
— Так, так, так, — капитан укоризненно посмотрел на супругу будущего лауреата Нобелевской премии. — Как это понимать, гражданин свидетель?
— Я удивлена не меньше вашего! — эмоционально стала оправдываться Елена Арнольдовна. — Я сама ничего не понимаю! Но молодой человек был! Я могу в этом поклясться на чём угодно! Я его видела так же отчётливо, как сейчас вас!
— А позвольте полюбопытствовать, чем занимался ваш поко… ваш муж? Что он великий учёный, я уже понял, но хотелось бы уточнить род, так сказать, его профессиональной деятельности?!
Хозяйка гордо вскинула голову, но ответил молодой лейтенант:
— Владимир Георгиевич Сажа — уфолог, исследователь всего таинственного, непознанного и непонятного. Знаток древних цивилизации и антропологических тайн. Противник Чарльза Дарвина. Вот, примерно, круг его интересов.
— А ты откуда всё знаешь? — спросил начальник, удивлённо глядя на ретивого подчинённого. Тот в ответ чуть покраснел и молча пожал плечами. — Та-ак, ситуация проясняется. Летающие тарелки, зелёные человечки, агрессоры с планеты Нибиру, призраки, духи и тому подобная чепуха.
Жена яростно вступилась за честь мужа и нагло оплёванную профессиональную репутацию:
— Он ещё доктор физико-математических наук! Заведующий кафедрой прикладной математики в университете! Член Академии наук! Профессор…
— Хорошо, Елена Арнольдовна, — не стал спорить капитан. — Следствие разберётся, кто член, а кто… Всё, ребята, закругляемся!
Владимир Георгиевич проспал месяц. Медицинские светила так и не смогли установить точный, всех удовлетворяющий, диагноз. Они так и не пришли к консенсусу по этому странному медицинскому инциденту. Что это? Кома? Но вследствие чего? Никаких травм и проблем со здоровьем у профессора не нашли. Сильнейший психологический шок? Теоретически допустимо. Но какой? Какой можно получить шок, находясь в кабинете в полном одиночестве?! Летаргический сон? Внезапный? Прямо за письменным столом? А если просто сон, то почему такой «мертвецкий»?
А в научном мире кипели страсти. Дотошные СМИ взвинтили ажиотаж вокруг персоны профессора до массового обывательского сумасшествия. О Владимире Георгиевиче Сажа знали уже все — от президента до бомжа. Он в одночасье стал знаменитым и популярным, и без всяких научных открытий и Нобелевских премий.
И вот, когда через месяц спящий проснулся, все ведущие мировые телеканалы, все крупные журналы и газеты, все известные радиостанции мира мечтали заполучить у него эксклюзивное интервью, предлагая любые гонорары.
И все были крайне удивлены, шокированы, разочарованы и даже возмущены, когда Владимир Георгиевич меланхолично отстранился от всех выгодных предложений, как от назойливых мух, и, грустно улыбаясь и покачивая головой, заявил, что обо всём расскажет на международном научном симпозиуме в Стокгольме. И о своём великом открытии, и о своём провидческом сне. А дав интригующее обещание, профессор забаррикадировался в своей квартире, как в крепости.
Близилось Рождество, в канун которого и состоялась долгожданная конференция. Событие, доселе всегда проходившее оживлённо, но относительно локально — без истеричной шумихи и массового психоза. Но в этот раз оно затмило собой по популярности Олимпиаду, чемпионат мира по футболу, вручение «Оскара» и «Тэффи» вместе взятых. Наплыв со всего мира специалистов, журналистов и обывателей в скромный Стокгольм был схож с массовым нашествием саранчи. Жители, вначале обрадованные возможностью хорошо заработать на туристах, были напуганы такой небывалой оккупацией их любимого города, не имевшей аналогов в истории. И по вечерам даже опасались выходить на собственные улицы.
Но всему, как говорится, есть начало и есть конец. Настал всеми с нетерпением ожидаемый день, после которого страдающие голодом любопытства должны были насытиться и убраться, наконец, по местам своих прописок. А местные жители смогут вздохнуть с облегчением и вернуться к обычному, размеренному образу жизни.
Желающих увидеть и услышать Владимира Георгиевича воочию, было настолько много, что на самом высоком уровне было принято беспрецедентное решение — перенести выступление профессора на стадион Френдс Арену. Людей не испугало отсутствие комфортных условий в зимнее время года, и все билеты были распроданы в течение нескольких часов. Крупнейшие телекомпании мира по баснословным ценам закупили права на прямую трансляцию.
А королевская династия Бернадотов, во главе с Карлом ХVI Густавом, пригласили Владимира Георгиевича на ужин в свою резиденцию на острове озера Меларен. В домашний, так сказать, дворец Дроттнигхольн, что являлось случаем уникальным и оказывало профессору огромную честь. Хотя, понятие чести стало архаизмом и давно утратило своё первоначальное значение.
Но, как бы там ни было, а прежде чем воспользоваться оказанной честью, милостью и благосклонностью королевской семьи, для Владимира Георгиевича Сажа настал самый кризисный и кульминационный миг в его жизни.
И вот он, доктор наук, профессор, академик, исследователь аномальных явлений и просто неплохой человек, подходит к специально установленной на пьедестале трибуне и на мгновение замирает. Он грустен, задумчив и совершенно спокоен. Владимир Георгиевич медленно обводит взглядом переполненные трибуны стадиона, на него направлены мощные прожекторы, объективы видеокамер и смартфонов. Царит шум и гам. Толпа ликует. Когда он рукой дотрагивается до микрофона, все присутствующие в едином порыве начинают аплодировать. Овации длятся несколько минут, но вот всё затихает и профессор начинает говорить:
— Дамы и господа! Товарищи! Друзья! Братья и сёстры! Люди! Возможно, вы сегодня вечером спокойно ляжете в постель, а утром проснётесь в аду! В аду, который намного страшнее земного! Я хотел бы вас предостеречь!
После этих слов с минуту стояла гробовая тишина, но потом цивилизованная, образованная и культурная толпа, осознав всю нелепость сказанного, взорвалась. Возмущённо забурлила и заклокотала, диким рёвом и свистом оглашая окрестности Стокгольма.
Стоящие рядом с профессором важные официальные лица, во главе с председателем Нобелевского комитета, пришли в недоумение, замешательство и растерянность. И тут один бойкий репортёр, из группы рядом стоявших представителей СМИ, зло и насмешливо выкрикнул:
— Профессор, мы живём не в средние века! И мёрзнем здесь не для того, чтобы слушать всякую чушь! Эти сказки можете рассказывать своим студентам в тёплой аудитории! Давайте по существу!
Официальные лица принялись что-то Владимиру Георгиевичу со всех сторон нашёптывать, на что тот понимающе и согласно кивал головой. Наконец, он вновь подошёл к микрофону, а возбуждённая и раздражённая человеческая масса ещё раз затихла и затаила дыхание. Профессор опять заговорил:
— Меня, вот. Коллеги и значительные величины мира сего попросили внести ясность в создавшееся положение дел. И я с готовностью и удовольствием это делаю. Вполне возможно, что сегодня вечером вы спокойно ляжете в постель, а завтра утром проснётесь в аду! Я хочу вас предостеречь!
И тут сам председатель Нобелевского комитета по физике и химии не выдержал и раздражённо шепнул Владимиру Георгиевичу:
— Профессор, что вы говорите?! Вы же член Академии наук!
— Вот именно, — ответил, улыбнувшись, тот. — Я слишком долго был членом. Пора уже и человеком становиться!
Скандал был страшный. И профессору ещё повезло, что он не пал жертвой цивилизованной, но обезумевшей толпы. О королевском ужине, естественно, уже никто даже не заикался. А вместо Нобелевской премии, о которой Владимир Георгиевич когда-то мечтал, все прогрессивные люди, во главе с академиками и профессорами, присвоили ему неофициальное звание «Сумасшедший», и больше ни на какие симпозиумы и конференции не приглашали.
Родина встретила Владимира Георгиевича холодно, что, впрочем, и не удивительно в конце декабря. Намечавшийся торжественный цветочный приём в аэропорту быстренько отменили, и лишь небольшая группа лиц, состоящая из двух сыновей и одного старого друга, со скорбными лицами приехали его морально поддержать. Доставили по месту прописки, но в гости заходить не стали, сославшись на неотложные дела.
И лишь жена Елена Арнольдовна, не смотревшая прямую трансляцию, но прослышав о неприятном казусе с её мужем, сказала, покачивая головой:
— Балбес, о детях бы подумал?! У них ответственные посты, карьера на взлёте, а ты такое выкинул. В них же пальцами будут тыкать!
И ушла… готовить обед.
«Так уж мы устроены, — мысленно ответил профессор вдогонку, — и психологически, и физиологически. Нам бы всю жизнь в кого-нибудь тыкать. И желательно, чтобы глубже и побольнее. Скрытые садисты».
А в университете, когда Владимир Георгиевич появился там на следующий день, ректор сочувственно принёс свои соболезнования, горячо пожал руку и предложил остаться хорошими товарищами, но написать заявление по собственному желанию.
Большинство коллег злорадно посмеивались, и только двое, от которых он меньше всего ожидал, искренне отговаривали от принятия скоропалительных решений.
Но Владимир Георгиевич выбор уже сделал. Свой главный и окончательный выбор в жизни, а все жизненные перипетии, которые раньше он воспринял бы не иначе как драмы и трагедии, теперь считал лишь мелкими неурядицами меркантильного свойства. Житейскими пустяками, которые лишь укрепляют дух человека. И он был абсолютно уверен, что всегда вослед клеветникам, завистникам и подлецам, найдутся честные, доброжелательные и отзывчивые люди. Без фальши и лицемерия.