Из дневника В. Ткаченко:
«8 апреля, суббота – спектакль «Шаг с крыши».
Зрители – школьники третьего класса со своей учительницей. Всего тридцать человек.
Свет работает О. Королько, звук – Ю. Аксёнова, дежурила Е. Решонок.
Сработали ни хорошо, ни плохо – средне. А.И. хотя из зала не смотрел, но на слух из коридора что-то уловил. После спектакля сделал несколько замечаний:
– Ребята, всё было завышенным. Вы забываете одну вещь: мы работаем на малой сцене, а не на большой. Много сцен шло на эмоциональном взрыве, много крика, а отсюда и музыка шла в унисон. Это перебор.
У Андрея Пятницкого сумасшедшая ритмика, и я могу согласиться, что твой образ может быть холериком. Но, с обыкновенным пробросом текста, извини, Андрюша, не согласен. Слово должно быть действенным. А таковым оно может стать в том случае, если ты чётко будешь выполнять задачи, поставленные перед твоим персонажем. И, самое главное, – идти от партнёра: услышал, оценил, ответил. Вот и всё. Это же так просто, ребята.
Не отключаться во время спектакля, думать постоянно и за себя, и за того, кто напротив тебя. Иначе – Крыжополь. Даже на МХАТ не тянет. А вообще, уже сейчас надо определять, что у нас уйдёт из репертуара в ближайшее время. «Шагу» спасибо, своё «чёрное дело» он сделал, ну а сегодня в художественном плане он ничего не представляет. Так, какое-то время ещё потянет, а в конечном итоге похерим. И не только «Шаг». Будем потихоньку освобождаться и от других репертуарных спектаклей. Многие работы свою роль выполнили. Наращивать репертуар не хотелось бы. Новые работы штамповать тоже не будем. Максимум два-три новых материала за сезон. Это касается и классической формы, и музыкально-пластических работ.
Главное, к чему мы всё-таки приблизились – это ансамблевость на площадке и хороший психологический климат вне её. Но этого, к сожалению, ещё недостаточно. Очень много пахоты впереди, и даже не знаю, как на всё это разделить своё время. Но бить надо со всех сторон: ломать тело, работать над словом, дефектами, которые есть у некоторых ребят, чтобы не было проколов и перепада в уровне профессионализма с теми, кто придёт к нам с дипломами.
Меня постоянно мучает вопрос, каким должен быть наш театр? Если довольствоваться тем уровнем, который есть сейчас, мне будет неинтересно работать. Поверьте, театров с таким уровнем больше, чем хотелось бы. Для достижения театра моей мечты нужна не только пахота, но и подвижные мозги, и мастерство. Почему я не боюсь бросать каждого из вас на разные роли? Убирать из одного жанра и бросать в противоположное направление? Каждый из вас прошёл через множество персонажей, а сейчас мы ломаем своё тело. Зачем? Дорогие мои, только так вы сможете обуздать профессию актёра, потому что её вам даёт не институт, а театр. Особенно наш театр – театр малой формации. Ибо здесь нам постоянно приходится работать крупным планом. Никаких «раскладушек», только внутренняя наполненность и мастерство. На большой сцене вы можете скрыть фальшь, но на малой площадке любое нарушение органики чревато горькими последствиями. Так что, пахать придётся очень много, чтобы вы не тянулись к «профи», а они старались соответствовать вашему уровню. И поверьте мне, после работы со мной вы сможете достойно работать с любым режиссёром. Но, будет ли вам интересно? – это уже другой вопрос.
Со временем из нашего сегодняшнего репертуара ничего не останется. Мы сядем на другую базу с совершенно иной художественной платформой. Но у нас очень мало времени. Три года – это не срок. Не успел оглянуться – и помещение готово. Поэтому сейчас нам с Кнутом нужно пересмотреть все планы, чтобы дать толчок вашему развитию и помочь убрать какие-то недостатки, с которыми вам самим сложно разобраться. И не важно, что это – зажим тела, или голосовой зажим. Володя Панкратов вёл занятия по сценической речи. И что получилось? А ничего особенного. Потому что не было индивидуального подхода и цели – ради чего мы всё это затевали. Коллективный тренинг по сценической речи хорош при разогреве, а дальше – индивидуально, с каждым нос к носу. Вот тогда будет и интерес, и результат. Ну а в нашем случае занятия стали пропускать. Неинтересно. То же самое и с телом получается, физкультура какая-то. А при определённой системе даже в течение года можно добиться нужных результатов. В настоящее время у нас всего лишь намётки, набросок того объёма, который нам придётся освоить. Я не верю в тренинг по трафарету той или иной системы. Это блеф, поскольку чистой системы нет. Есть схематичный набор упражнений и наработок, с помощью которых каждый педагог, исходя из конкретного состава учеников, разрабатывает свой соответствующий подход. Вот поэтому я и хочу, отталкиваясь от этого, дать вам настолько максимально, что работа с другим режиссёром покажется вам детсадовским развлечением. Правда, без того кайфа, который вы получаете в наших работах.
Марина, не делай такие глаза, я не игнорирую школу Станиславского, но его лучшие ученики: Вахтангов, Мейерхольд, Михаил Чехов, – смогли, оттолкнувшись от его учения, создать своё видение театра, метод работы с актёром и его воспитания. Мне же интересен Ежи Гротовский и его психологические опыты. Поэтому совокупность этих поисков и багажа классической школы даёт мне возможность самому и искать, и создавать, и, возможно, совершать ошибки. Но мне это интересно! Вы обратили внимание, какой кайф я ловлю от репетиций? Казалось бы, всё найдено, определены верные задачи, чётко выстроено действие, но на следующей репетиции я могу всё сломать и по-новой выстроить. И, самое главное, убедить вас в правильности своего решения. И так я бы мог работать до бесконечности, заставляя вас кувыркаться, держать мозги в активе, спорить со мной, но в итоге прийти к верному результату. Даже порой с возвратом к первоначальному варианту! Это не мои бзики. Таким способом я постоянно заставляю вас думать и самим принимать решения, ибо актёр не марионетка, а равноправный член нашей команды. Он такой же художник. Бывает, что у художника напряг с мозгами, но в таком случае мы или помогаем ему, или просто прощаемся. Всё вместе взятое развивает в нас навык импровизации.
Что-то вы приуныли. От моего прессинга? Да ладно, ребята, может и не так плохо обстоит дело, как я вам тут нарисовал. Думаю, что найдётся у нас время восполнить все наши пробелы до постройки здания. Кстати, о Станиславском: работа над Камю – наглядный пример того, как надо работать. Казалось бы – «сюрный» материал. Но как детально мы разрабатываем его по событиям, по действию, по задачам. Обмусоливаем каждую фразу, наполняем нутро. Зачем? А затем, чтобы необычную оболочку – форму спектакля – наполнить очень конкретной логикой действия, чтобы решить такую же конкретную сверхзадачу спектакля. До этого мы ни один материал так долго не разрабатывали, до мельчайших деталей. Уверен, что многим актёрам эта работа даст качественный скачок в их профессиональном росте.
Ох, как не хотелось бы получить фигу: хотим сделать свой театр…, хотим…, и вдруг – бац! И остался кто-то за бортом. Ну не потянул человек. Сейчас мы разговариваем с вами на разных языках, а надо приблизиться к одному – это и даст нам нужный результат для утверждения нашей собственной стилистики.
Конечно, возможен и другой, самый простой путь: слепить театр на ваших костях. Начало заложено с вами, документация утверждена, осталось заменить вас профессионалами – и всё, театр готов! Но это не для меня. Такого скотства я бы себе никогда не простил…
И потом: родился бы новый «крыжопольский» театр, не более того. Студенческий дух, задор и живая энергетика были бы утрачены навсегда. «Король умер, да здравствует король!» или «Здравствуй попа Новый Год!». А позвольте-таки спросить: театр будет, или как?
Нет, дорогие, я хочу сделать театр с вами – наш студенческий, живой театр. Значит, для этого будем искать ходы по восполнению наших пробелов.
Надо решить с материалом, который на старте. Может, чтобы не путались, закончить побыстрее с «Дзинем». Хотя, «Дзинь» – это скорее тренинг по актёрскому мастерству, нежели спектакль. В следующем материале будут заняты два «профи», плюс уже с каким-то опытом – Володя Ткаченко и совсем без опыта – Наташа. Остальные пока останутся без работы, но для них хотелось бы использовать эти «свободные дни» для пластики. Что с речью – пока не знаю. А внимание на это обратить надо, так как зажатый голос ведёт к зажиму тела. Что-то думать надо с педагогом, а кому-то и логопед не помешал бы. Слава Богу, какой никакой лимит времени у нас всё же есть. Три года – это не мало. Если честно, мы ещё не заслуживаем статуса профессионального коллектива. Наличие в оркестре хороших солистов не говорит об уровне самого оркестра. Нужно добиться такого слитного звучания, чтобы оркестранты стали единым целым. Чтобы их ансамблевость гарантировала высокую степень слаженности от пианиссимо до сумасшедшего фортиссимо, от полного штиля, до невероятных размеров цунами. А это делается наработкой. В нашем деле нет ничего случайного. Нельзя случайно создать нужную атмосферу, почувствовать драматургию, партнёра. Несмотря ни на что – болезненное состояние, ссору с партнёром, бытовые неурядицы – мы должны работать каждый спектакль, как последний в жизни. И если у нас будет этот нерв, то и зрителя мы притянем не за уши, а за нутро. Вот каким должен быть наш уровень. Но к нему надо не только стремиться душой, но и конкретно делать: ручками, ножками, головой, телом и словом. Очень хорошо, что вы посмотрели работы всех коллективов в Донецке, познакомились с различными уровнями, и знаете теперь, что вы можете, а чего вам не хватает. Уверен в одном: театр всегда должен быть в поиске. Нельзя останавливаться на достигнутом, необходимо постоянное движение. Вот тогда мне будет не слабо пригласить кого-либо из моих друзей из Москвы или Питера, чтобы поставить с вами достойный спектакль, за который не было бы стыдно ни нам, ни постановщику.
Мы с вами раньше не говорили о том, каким должен быть наш театр, но вы являетесь свидетелями моего увлечения музыкой и пластикой. Я много работал в спектаклях Олега Киселёва в Москве, и меня влечёт нестандарт, хотя мы будем работать и в классической форме. На сегодняшний день я имею множество стыковок с музыкантами очень высокого уровня. Это великолепные мастера, которые и понимают, и принимают меня таким, какой я есть. С нового года хочу сделать состав человек на шесть, чтобы они могли работать в любой стилистике: и коммерцию, и рок, и классику. Я рад, что такие люди есть, и что у меня в запасе масса идей, которые ждут своего воплощения. Но при таком необычном подходе к новым формам у меня возникнут требования и к вам. Помимо всего того, что я уже перечислил, каждому придётся пройти постановку голоса. Кто пел, тот расширит диапазон и улучшит вокал, кто не пел – запоёт. Пусть не соло, но хорал точно сможет, а это уже не мало.
Очень много задач. И чем дальше в лес, тем больше я в тупике – как проводить отбор актёров? Мне бы идеально добиться курса при нашей консерватории, чтобы влить свежую струю в театр. Это пока в плане на будущее, а сейчас просто необходимо придумать, как нам расти дальше.
Предстоит сложная работа и в стационаре, и на выезде. Обязательно надо использовать по максимуму Кнута. Не знаю, какой из него получится администратор, но педагог он стоящий. Восточные единоборства нам как нельзя кстати. Это та философия, которая поможет войти в нашу пластику. ТЕСТ – это не просто театр. Если он вас устраивает в том виде, какой он есть сейчас, то мне с вами будет очень сложно. Конечно, поставить можно всё, но будет ли к этому лежать моя душа? И будет ли такая постановка интересна вам?
А может, всё гораздо проще, и я придираюсь и к себе, и к вам? Но у меня постоянная жуткая неудовлетворённость. Всё время преследует: не то, не то, не то и не так! Да, но с другой стороны, если будет «то» и «так» – наступит крах театра. Поэтому пусть как можно дольше преследует нас это «не то» и «не так».
Преклоняюсь перед мудростью Олега Киселёва. После каждого спектакля, которые кажутся «супер!», лучше уже некуда, у него идёт «разбор полётов» и жуткий мордобой. Начинаешь думать: что же он, паразит такой, делает? Ведь спектакль классный! Нет, ребята, он знает, КУДА можно идти дальше, знает, КАК и ЗАЧЕМ нужно действовать завтра, потому что настоящий уровень считает недостаточным. Вот это мастер! Высший класс настоящего лидера.
И потом, театр привлекает не формой, это не главное. Безобидный пустячок, раскладушка для актёра. Настоящая режиссура – из любого материала вытащить конфетку, а из актёра, казалось бы, острохарактерного – героя-любовника или драматического героя. Помочь ему реализовать скрытые резервы через его тело, жест, слово, нутро. И когда на совершенно пустой площадке делается спектакль-конфетка, а зритель смотрит и видит «нечто», что заставляет выразить свой восторг: «Вау! Здорово! Какие актёры!» Смотрит и тащится: «Ни хрена не понимаю, но как здорово они работают!» Вот нам бы добиться такого – и о лучшем я даже мечтать не смею.
Знаю одно: я хочу с вами работать, жутко хочу. Не обращайте внимания на какие-то мои бодяги и, ради Бога, не обижайтесь. Если ругаю, это не значит, что вы мне безразличны. Просто я вижу, что из вас можно вытащить гораздо больше. Но вытаскивать буду по-разному: кого-то ругать, посылать, а других, наоборот, хвалить, целовать. Универсального рецепта нет. Одного надо заставить плакать, другого ржать, третьего рожать. И тут мне одному не справиться, нужна ваша встречная помощь: ввести себя в систему работы над собой. Согласен, сложно. Легче тем, кто шёл к театру десять лет, а мы за несколько сезонов вдруг выходим на что-то серьёзное. Разве это не «обалдеть»? Ещё как «обалдеть»! Возможно, поэтому и получился прокол в Донецке. Выставить спектакль на большую сцену – это ляп администрации. Нельзя материал, сделанный в малом формате, выносить в большое пространство. Наоборот – можно. Яркий пример тому – Красноярский фестиваль. Это была бомба, которая взорвалась на площадке и аукнулась на телевидении. Вспомните, какие словесные баталии были между зрителями и комсомольскими вожаками! Да, не скрою, я спровоцировал вас на злость, и даже ненависть к себе. Выступление для вас было нежданчиком, вы оказались в экстремальных условиях, которые дали нужную нервозность и собранность. Вы смогли сжаться пружиной в мощный кулак, который на пике эмоций разжался и выдал такой результат, что бедный «комсомол» описался от злости.
Вот это, ребятки, и есть ансамбль. Вы захватываете зрителя, когда не теряете чувство локтя. Но надо ещё усилить воздействие, добившись чистоты речи. Текст должен быть постоянно действенным. Не забывайте «Что я делаю, и чего добиваюсь от партнёра?» Без этого фраза не выстрелит, ибо она мертва, а действие станет не действием, а пустышкой. Текст обязательно должен быть подчинён логике действия, и тогда какие-то дефекты речи могут стать простительными вашим персонажам. Каждому надо определить для себя тот минимум, который он должен выполнять. Но потом, оттолкнуться от него и шагнуть вперёд, а потом – ещё и ещё. Только вперёд, шаг за шагом. И это будет уже ваша личная победа. В каждом из вас есть зёрнышко, из которого должно произрасти ваше дарование. Более того, вы тот самородок, алмаз, которому требуется огранка. И ещё раз поверьте: потеря любого из вас будет жутко бить и меня, и вас самих. Мы и так уже потеряли достаточно. Запомните одно: вы находитесь у истоков создания театрального механизма. Будет он приносить радость или разочарование, зависит только от нас.
Очень раздражают и убивают студии «сегодняшнего дня» – те, кто работает на сегодня. Публика хочет «клубнички»? – пожалуйста! Надо пожёстче? – без проблем! Студий, работающих «на завтра» единицы. Но есть ещё те, кто прозябает «во вчера». Вот почему меня не устраивает латышская труппа РАФа. Они – махровые «вчерашники». А время диктует другой ритм. Нельзя жить «вчера», игнорируя «сегодня», и заглядывать в замочную скважину «завтра». Вот поэтому и будет с ними разноголосица и какофония, но единого театра не будет. Не заглядывать надо, а пролезать в эту скважину в «завтра»!
Будем считать, что нам повезло с Кнутом и Наташей, но для руководства театром одного спортивного духа маловато. Им бы какое-нибудь управленческое или юридическое образование получить. Мы идём по трафарету Московского театра, которым управляет ну очень грамотный в этом плане человек.
Ребята, свою работу учитесь анализировать сами. Дома расслабились, закрыли глаза и «прокрутили ролик» прошедшего спектакля. Такая «кинолента» поможет увидеть себя, родимого, со всеми проколами. Здорово! Отключился, увидел сцену, партнёров, себя – и уловил неточность. Опасайтесь всегда тех, кто вам льстит, возвышает и постоянно хвалит…
К чему я это сейчас ляпнул? А, понятно: вот что-то подобное этому нашему разговору дать бы в четверг на TV. Такое размышление: мол, мы находимся в поиске, и театр не есть уже факт, но он БУДЕТ. Я говорил раньше и повторяю снова: сейчас у нас попытка приподняться на одно колено. А вот когда встанем на ноги, тогда и будет НАШ ТЕАТР.
Знаете, что ещё меня мучает? Предстоящая в июле поездка в Польшу. Может, не ехать? Мы постоянно обкрадываем себя во времени. То фест замутили, то поездки всякие. А хотелось бы к новому году шагнуть на одну ступеньку вверх, к новой работе. У нас начинается очень интересная жизнь – «профи» потихоньку подтягиваются. И обязательно надо в этом году поступить учиться Олегу, Марине и Нине. Это не моя блажь, а производственная необходимость: нам очень нужны свои режиссёры и педагоги. Позже времени на учёбу уже не будет, по уши завязнем в работе. И не надо бояться поступления! Надо иметь жуткое желание и уверенность: мне это надо для блага нашего коллектива. И не «лимоньтесь», ребята, я вас умоляю! Всё будет нормально…»
«9 апреля, воскресенье.
Днём в студию заходила Дора с двумя ребятами, своими коллегами из «Школы шутов» Барселяна. Они из Таллинна в свой выходной специально сюда приехали, чтобы посмотреть нашу репетицию «Дзинь». Жалко, пролетели ребята – у нас сегодня только стадион.
В 17.00 в малом зале спектакль «Рядовые» Народного театра ПрибВО. Ну, уровень у ребят, конечно, низкий. Много «грязи», шум за сценой, в комнате какой-то гам, ансамблем и не пахнет, об оценках и говорить нечего – сплошной МХАТ. Работал, правда, второй состав. Зрителей человек пятьдесят – часть наших, плюс их знакомые. После спектакля «цисеровцы» ушли, а мы в «микрике» сделали поздравление для Маринки Кацевой – у неё сегодня день рождения. Сначала сделали сценографию: на лентах из Камю к сетке подвесили картонное сердце, телефонную трубку и кастрюлю. Все расселись, Маринка – впереди. А Оля с Лёшей сотворили пародию на спектакль Донецкого театра «Круг» – «Убьём мужчину».
Нину и Марине работала Оля (в чёрном платье Матери из Камю). Сашок в Лёшином исполнении говорил с грузинским акцентом. А в конце на каждое «Горько!» все целовали Маришку и дарили ей по цветочку…
«Убьём мужчину!»
Марине:
– Ну, в общем, так: сначала хотела за ним бежать, как повели. За экс-любимым – Сашенькой. Выбежала из палисадника, смотрю – тётка рукой машет: мол, ни за что не ходи! А у меня такое чувство, что кто-то за дверью стоит… ну да ладно, ничего. Только бы подождал, пока я замуж выйду, а там бы и искал свой смысл. А то с ним просто очумеешь. Уж я найду себе какого…
Нет, у меня точно ощущение, что за дверью кто-то стоит!.. Да нет, показалось. Ну и вопросики ты задаёшь! Может, тебе ещё и его планы насчёт стратегии рассказать? И всё-таки, у меня определённое чувство, что кто-то там стоит…
Надо встряхнуться, не потерять логику действия. Иногда я и в самом деле радуюсь мысли, что мы не причиняем никаких страданий. Едва ли можно назвать преступлением то вмешательство… вернее – лёгкий толчок, посыл…
Ну, нет, точно кто-то стоит за дверью!
Сашок (за сценой):
– Бздынь! Бздынь! Бздынь!
Марине:
– А, господин гимназист пожаловали.
Сашок:
– Нэ называй мэня гимназистом.
Марине:
– О, это действительно не гимназист. Это, похоже, тот Грузинец, который хотел посмотреть на мои ноги...
Сашок:
– Кто сказал «ноги»? Прошу не выражаться. Мне нужна Маринэ.
Марине:
– Марине нет дома.
Сашок:
– А вы кто?
Марине:
– Я не Марине…, но я не Стрекоза, я – другая Марине…
Сашок:
– А я – Карэл Хазэк из Богемы.
Марине:
– Оставьте, сын мой, я не калека. Я феминистка. В этих руках ещё достаточно силы, чтобы выдержать тяжесть мужского тела, сын мой.
Сашок:
– Кто сказал «сын»?! Прошу при Маринэ нэ выражатса!
Марине:
– Марине нет дома.
Сашок:
– А вы кто?
Марине:
– Я – Марине. Но я другая Марине.
Сашок:
– А я – Карэл Хазэк из Богемии.
Марине:
– Этот Грузинец думает, что он самый большой начальник. В пределах этого Городка всё зависит от пружинки. Пружинка…
Сашок:
– Кто сказал «жинка»?! Прошу при Марине не выражаться!
Марине:
– Марине нет дома.
Сашок:
– А вы кто?
Марине:
– Я – Марине. Но я – другая Марине.
Сашок:
– А я – Карэл Хазэк из Богемии.
Марине:
– Просто «Карэл», и всё?
Сашок:
– Да, всё! Я родился в Богемии. У меня нет профэссии, и я доволен этим в силу многих причин.
Марине:
– Вы чех?
Сашок:
– Естэствэнно! А вы произнесли слово «грузинец» с осуждением, иронией, и даже с брезгливостью. А ведь тот грузин – общественно полезное лицо. Он – индикатор женских ног. Где ноги, там и грузин. Он не отсиживается дома, он всегда на передовой – в драме или на балете. Ноги – это великолепно! Это звучит гордо. Нужно дорожить ноги, нужно растить ноги, нужно уважать ноги, нужно памятник неизвестный ноги. Покажи мне ноги!!!
/Марине убегает, грузин за ней. Она появляется из другой двери. Влетает Сашок./
Марине: Боже мой, Боже мой, Боже мой!
Сашок:
– Асса! Я пить и кушать!
Марине:
– Вот грибы, которые вы просили.
Сашок:
– Я ничего не просил.
Марине:
– Так мне унести грибы?
Сашок:
– Нет, отчего же?
Марине:
– …Вы съели грибы?
Сашок:
– Как видите.
Марине:
– Жаль, грибы были приготовлены не для вас. Ну, зачем, зачем? Сидели бы себе дома, ели бы свои булки с изюмом…
Сашок:
– Мне больно.
Марине:
– Это ничего. Это скоро перестанет… ну и ест господин, просто приятно смотреть. Если он ещё и заснёт с той же скоростью… да, всё будет кончено, вода прибывает. А он в это время ни о чём не беспокоится…
Сашок:
– Мне очень больно.
Марине:
– А ты не порть фигуру, а то потом с тобой в театр не выйдешь (отнимает грибы).
Сашок:
– Мне нужны тренировочные штаны, кэды, супчику, щец, хлеба чёрного побольше, водки и пару колбас, а то мне очень больно…
Марине:
– А луидоры? Я давно не получала денег.
Сашок:
– Я не очень беден, и доволен этим в силу многих причин (падает).
Марине:
– Спит.
Сашок:
– Кто сказал «СПИД»?! Прошу при Марине не выражаться!
Марине:
– О, сейчас проснётся Фортинбрас, надо заканчивать. Итак: Марине. Он очень хотел увидеть Марине. Может быть, даже потрогать её. Иначе не будет песни. А Марине – необыкновенно одухотворённая женщина, при этом очень привлекательная И вот она – Марине!
Сашок:
– А вот – юноша!
Марине:
– Не надо, не надо, не надо…
Сашок:
– Надо (целует)! И тишина. Вот бы на этой ноте и закончить.
Марине:
– Увы, ещё столько мужчин осталось.
Все тестовцы:
– Горько! Горько! Горько!
/Подходят, целуют и дарят цветы/»
«13 апреля, четверг.
К 18.00 в Малом зале приехавшие телевизионщики установили галогенки на штативах, поставили видеокамеры, протянули питание от пульта с Большой сцены. Быстро засняли нашу пластику под Гешкину гитару и сакс А.И., затем Кнут провёл десятиминутную разминку – пару приёмов с расслаблением. Дальше сделали два дубля «Сплетника», через паузу – два фрагмента из «Сестёр». Потом засняли разговор А.И. с телевизионным режиссёром о планах и перспективе на будущее. По её оценке мы показали очень хороший уровень – получится отличный ролик о нас в нужном для неё 20-тиминутном формате. Расстались с ней очень приветливо. А.И. сделал ей комплимент и приложился к ручке. После съёмок сидели в гримёрке и пили кофе. А.И. всех поблагодарил, сказал, что отработали очень оперативно – справились всего за два с половиной часа. Кнут с Наташей готовят нам в Яундубулты бассейн по субботам, и надо им наши фото сдать. Другой вопрос: а на фига нам этот бассейн?..»