Спор платонизма и аристотелизма в историческом измерении
История – это спор между горизонталью духовного единства и вертикалью логического разрыва.
Философским претворением этого напряжения стала ожесточенная полемика между учениями Платона и его ученика Аристотеля. Произойдя в IV веке до РХ в Древней Греции, спор между платонизмом и аристотелизмом через множество сторонников одного и другого в итоге, приобретя максимальный географический размах, стал касаться судеб всего мира, самой значимой чертой которого в настоящее время является раскол на Восток и Запад.
Исходным зазором между учениями основоположников философии оказывается контраст между платоновским Благом и аристотелевской субстанцией. Высказанная в диалоге «Пир» триада красоты, истины и Блага претерпевает в метафизическом учении Аристотеля диаметральную метаморфозу в триаде материи, формы и субстанции.
Онтологическая разница между мистической триадой Платона и логически оформленной триадой Аристотеля в том, что, если первая триада проясняет мир в состоянии вечности, то вторая – в состоянии времени. Так, вечный мир полнится благой взвесью красоты Земли и истины Неба, которые даны друг другу в горизонтали духовного единства.
Напротив, временный мир расколот плотностью «неподвижного перводвигателя» субстанции, которая своей центральностью удерживает в разрыве форму и материю, находящихся на противоположных полюсах вертикали логического разрыва.
Логическая модальность полярности необходимости-формы и возможности-материи относительно действительности-субстанции определяет разрыв между необходимым прошлым и возможным будущим в действительном настоящем.
Гарантированная неподвижностью субстанции логическая вертикаль доминирования формы над содержанием описывается триадой логических законов. По ним дана или «тождественность» формы, или «противоречивость» содержания, но единство Неба и Земли как «третье» «исключено».
Итак, эпоха античности завершилась разницей онтологии горизонтали мистического единства Платона и онтологии вертикали логического разрыва Аристотеля.
Контраст главных мировоззрений стал ключевой проблемой для неоплатоников. С божественной безусловностью принимая учение Платона о горизонте вечного единства Неба и Земли, неоплатоники не могли проигнорировать аристотелизм с его временной вертикалью разрыва формы и материи.
Преодоление контраста вечности и времени было положено в триаде, где фаза вечного Единого и фаза временной Души приходят к компромиссу в третьей инстанции Ума.
В этой же триаде был сделан набросок сценария священной истории. По её треугольной траектории мир, изначально пребывавший в горизонтальной фазе вечного единства, однажды после неведомого катаклизма впадает в вертикальную фазу исторического времени, но эсхатологически направленного при этом к завершению в вершине треугольника.
Событие Христа воплотило границу между вечным и временным.
Воодушевленный явлением Христа обветшавший языческий мир обновляется в мир христианский.
Одним из таких обновлений в начале IV в. от РХ стал перенос имперской столицы из языческого Рима в христианский Константинополь. Здесь же до того раздираемое тысячами еретических толков Христово учение достигло стройной завершенности в Никео-Царьградском Символе веры, высказывающего тайну Святой Троицы.
В ортодоксальной Троице в полной мере осуществились все интуиции Платона и неоплатоников о подотчетности вертикали времени горизонтали вечности. Объяснением этой подотчетности является то, что Дух исходит только от пребывающего в вечности Небесного Отца, но не исходит от пребывающего в историческом времени земного Сына.
Обеспокоенные безыскусной просветленностью греческих святителей, а с нею и успехами всей «константинопольской партии», их латиноязычные коллеги в силу пристрастия к культу «вечного города» полагают несправедливым отмену его политической вертикальности, а с ней и исторической центральности.
Живущий в одной из бывших римский колоний в Африке, яркий представитель «римской партии» бл. Августин находит способ деформировать подотчетность вертикали временного разума горизонтали вечного духа, прибегнув к языческой логике Аристотеля.
Произволяя исхождение Духа «и от Сына», Августин представляет Дух в форме «родового признака» Отца и Сына как «видовых отличий». Тем самым пользуя логический инструментарий, Августин внедряет в Троицу вертикаль доминирования субстанциальной формы как «духа» («Бог есть субстанция») над содержанием в виде горизонтальной связи Отца и Сына.
Спустя полвека после субстанциальных инноваций Августина римский священник Лев Великий (440-461 гг.) вскинул над собой скипетр Папы Римского и, превратив Христовы заповеди в политическую программу, оказался организационным центром консолидации части христианских общин в Римско-Католическую церковь.
Под её эгидой спустя еще полсотни лет западноевропейская ойкумена с прибавкой «священная» воспроизвела себя в правах Римской империи. Но привычный для неё имперский экспансионизм теперь предстал в череде крестовых походов. Один из них в 1202 г. нанес сокрушительный удар по православной Византии. И в том же веке особыми версиями этих походов стали атаки на Русь Тевтонского и Ливонского орденов.
Манипуляция Августина над Троицей не осталась без последствий. Будучи расколота вертикалью логического доминирования субстанциальной формы над содержанием, она расколола сообщество католических интеллектуалов-схоластов на тех, кто будет доказывать «небесное» происхождение формы (реализм), и тех, кто будет настаивать на её сугубо «земном» источнике (номинализм).
В XVII в. номинализм достиг своей крайней формы, когда в интуиции Рене Декарта предъявил её как мысляще-волящее Я.
В XVIII в. кенигсбергский интеллектуал Иммануил Кант представил сколь масштабное, столь и детальное обоснование такого произвола субъекта над всем остальным миром, которое вправе обуздывать только он сам.
Но, можно видеть, что Запад как цивилизация Аристотеля-Канта выдохся. Составляющая его вертикаль логического разрыва больше не производит никакого мира. Собственно, это означает, что эта вертикаль никакого мира не производила и раньше. А то, что было его продуктом, было только формой мира. И на самом деле подлинно миром, а не его формой был, есть и пребудет тяготеющий к Востоку горизонталь духовного единства, представление о котором в рамках философии было инициативно высказано Платоном.