Как показало время, я был прав.
Я не был вблизи церкви после пожара и не видел, насколько разительно переменился её внешний вид. Огонь местами сверху донизу вылизал стены, оставив на них чёрные следы своего горячего языка. Так что строение, которое и прежде не отличалось изяществом, отражая северный лаконичный стиль, сделалось ещё нелепее, ещё мрачнее. Всё то, что в нём было хоть сколько-нибудь изящным и узорным, сдалось огню, покривилось, расплылось - испортилось. Камень стен раскрошился, а тяжёлые брёвна обшивки выставили свою могильную гнилую неприглядность, и церковь казалась сараем, необыкновенно для сарая большим, но таким же грубым. Внутри пахло копотью, от закопченного потолка и стен струился мрак – так, как от белизны может струится свет. Дверь, ведущая в подвал, сгорела, в петлях остался висеть её скелет. Молитвенное помещение, где когда-то возвышался алтарь и висели иконы, словно бы грубо разоблачилось из-за разбитых цветных стёкол, уцелевшие после огня лики корчились, как от боли. Тот крест, на котором мы нашли в памятный вечер истязаемого Холмса, перегорев, надломился, и с него ещё свисали чёрные обрывки.
И вот там, прямо под крестом, стояла привнесённая откуда-то из вне скамья, на которой вытянулся прикрытый куском холста, труп.
- Судя по всему, нам туда,– сказал Вернер, указывая на эту скамью, а заодно и на людей возле неё. Полицейский в мундире что-то писал, неловко приткнув блокнот у себя на колене, другой диктовал ему, вперив рассеянный взгляд в стену, два егеря, тоже в форме, но своей, егерской, перебирали на полу предметы одежды, негромко переговариваясь, а ещё один человек, почти не видимый в тени, молча присутствовал в дальнем углу, ничего не говоря.
Я видел, что Холмс нервничает и, приблизившись, тронул его руку:
- Не волнуйтесь. Ваш грим хорош, Мэртона никто не знает, как следует, в лицо, да и вас без бороды и усов не узнать. Спокойнее, всё обойдётся.
Вот только сам я никакого спокойствия не чувствовал.
- Работу прозектора я тоже не знаю в лицо. – еле слышно шепнул он мне.
- Нет, знаете. Во всяком случае, прежде точно знали, стало быть, кривая вывезет. Положитесь на интуицию и на меня. В конце концов, это – отличный шанс отвести от себя подозрения. Тут Вернер просто гениально придумал.
Больше разговаривать было некогда и небезопасно – мы приблизились, нас могли услышать. Вернер, шедший впереди, послал нам на этот счёт предупреждающий взгляд и сразу вслед за этим громко поздоровался.
Четверо обернулись в нашу сторону, человек в углу остался молчаливым изваянием.
- Вот, как я и обещал, доктор Мэртон, патологоанатом. Специалист из Лондона, – представил Вернер. – Мы ведь не слишком поздно – договаривались на десять часов, так?
«Вот как? Он, оказывается, на конкретное время договаривался», – подумал я.
Холмс слегка наклонил голову.
- Доктор Уотсон, практикующий хирург, консультант в столичной больнице.
Поклонился и я.
- Так что, -продолжал Вернер, - в медиках у вашей аутопсии недостатка не будет.
- Мисс? – вопросительно и, пожалуй, не слишком доброжелательно уставился тот полицейский, которого наше появление вынудило прервать диктовку, на Рону, конечно же, увязавшуюся с нами, как мы её ни отговаривали.
- Мисс Мак-Марель окончила курсы сестёр милосердия, - объяснил Вернер. – Ей уже доводилось помогать при вскрытиях и дополнительная практика именно судебного вскрытия не повредит – она собирается работать в муниципально-арендованном госпитале, там такие вскрытия – обычное дело.
Учитывая почти законченный курс в колледже Брокхилла, он, надо сказать, почти не покривил душой.
Полицейский назвал себя и напарника – он оказался в должности сержанта. Второй – констебль, а имена их я, находясь в понятном нервном возбуждении, даже и не запомнил.
- Ну, просто филиал медицинского факультета Эдинбургского университета, - послышался в этот миг насмешливый голос, и человек, до сих пор сидящий в углу, встал и приблизился к нам. К своему ужасу я увидел, что это – Томазо Арчивелла.
Сейчас, вблизи, стало заметно, как он изменился и постарел, но не узнать его я не мог, а он не мог не понимать этого. И если с Лассаром я мог притвориться наивным простофилей, не узнавшим того, кто гонял меня по кладбищу, а потом преследовал от Лондона до Хизэленда, то с Арчивелла такое притворство не сработало бы. И как мне себя вести? К тому же, и Мэртону, пожалуй, полагалось бы его узнать после Брокхилла. И я лихорадочно соображал, что о той истории известно Холмсу, рассказал я ему о пробитой голове моего коллеги или нет, и нуждается ли он теперь в моей подсказке, как себя вести.
А он повёл себя очень просто и правильно – вытянул шею и наморщил лоб, как человек, напряжённо вглядывающийся и так же напряжённо силящийся что-то не то понять, не то припомнить, и совсем не своим, а более низких хриплым и каркающим голосом Мэртона спросил:
- Простите, мы не встречались? Отчего мне кажется, будто мы встречались? Будто я вас видел… в Брокхилле или ещё где-то… Или мне кажется? Со мною, видите ли, несчастье произошло, и я неотчётливо помню до нападения… грабителей? Да, наверное, грабители, но они как-то ничего… А вы… вы меня не помните? – словом, он без единой фальшивой ноты разыгрывал замешательство человека с посттравматической амнезией. Более того, он мастерски передал ход Арчивелла, давая тому возможность показать свои карты.
- Не припоминаю, - пожал плечами Арчивелла и посмотрел на меня. Теперь он мне давал возможность засветить карты, и я не мог промолчать так, чтобы не вызвать подозрения.
- Знаете, - сказал я. – Мне никогда не давалась эта физиономика, особенно когда речь идёт о не англичанах – вы ведь не англичанин, сэр? Все эти испанцы, португальцы… почти, как китайцы, на одно лицо…
Это было грубо, и даже очень, но я намеренно грубил, стараясь выглядеть как можно непосредственнее – к тому же, я ведь почти спился, и Арчивелла, скорее всего, это знал.
- Я – итальянец, - спокойно сказал Арчивелла.
- Вот-вот, - подхватил я. – И мне чего только не покажется. Помнится, я ещё в молодости служил… Да нет, он ведь умер… Вы же не мертвец, сэр? Нет? – и я сам засмеялся своей нелепой шутке, будто она бог знает, до чего смешная.
- Я – не мертвец, - всё с тем же олимпийским спокойствием согласился Арчивелла и протянул мне руку. – Чезаре Мармората, к вашим услугам.
Мне было до дрожи жутко пожать ему руку. Но я сделал это.
- Вы, без сомнения, тоже служите в полиции, сеньор Марморта? – спросил Вернер. – Или вы егерь Клуни Мак-Лу? Я вас прежде не видел. Остальные здесь в форме, а вы – сама интрига.
- Я – случайный свидетель, - сказал Арчивелла. – Отправился пополнить запасы продовольствия из Инвернесса – я там работаю в небольшой научной лаборатории. Заодно заехал и на пасеку, чтобы купить прополис, и застал вашего доброго пчеловода в страшно расстроенных чувствах. Оно и понятно: у него вот эти господа полицейские были в гостях, а он никак не мог им объяснить, что делал на заре в лесу рядом с мёртвым телом. Я попытался помочь – так теперь они и меня от себя не отпускают «до окончания первичного досмотра» - так, кажется, это называется?
Мне такое объяснение показалось удивительным, и я украдкой посмотрел на Холмса.
- Мы вас, сеньор Марморта, от себя не отпускаем, потому что пасечник, едва вы появились, заблажил: «вот он, вот он» - и повалился без памяти.
- Алкогольная кома – так вернее, - поправил Арчивелла. – Ну что ж, я готов подождать, пока он проспится и вразумительно объяснит, что имел в виду. Единственное, мой работодатель будет недоволен моим необъяснимым отсутствием – вы, может быть, позволите мне хотя бы телеграмму ему дать?
- Передадите записку чуть позже, - пообещал сержант. - Так или иначе, тело мы всё равно уже сегодня переправим в Инвернесс. Кто-то же будет его сопровождать – вот заодно и передаст ваше послание.
- Надо ли это понимать так, что вы меня арестовываете?
Я снова посмотрел на Холмса. Похоже, Арчивелла вовсе не собирался смущать меня, и присутствовал здесь не своей волей. А если так, что ж, возможно, он и сам без памяти рад, что ни я, ни Мэртон не узнали его.