Истории о фальшивомонетчиках известны и документально запротоколированы в Европе аж с VI века до н.э., на Руси – с середины XV века, а американских штатов тогда и в помине не было. Индейцы в прериях вряд ли что-либо подделывали, ведь меняли они натурпродукт. Кукурузу и бобы на тушки животных, а если что не так – ловким движением руки – и ага – появлялась новая денежная единица – скальп лжеца (мошенника).
В XVIII веке подделка денег в Российской Империи расцвела пышным цветом, несмотря на суровые наказания. Пытаясь понять «почему?», я обратила внимание на несколько факторов фальшивомонетничества той поры. Один из них – отмена самого страшного вида казни – вливания в глотку раскаленного металла. Тем, кто страдает русофобией, напомню: в просвещенной Франции гильотинировали за менее серьезные преступления, и ни когда-нибудь, а вплоть до 1975 года. Хотя, конечно, гильотина и выглядит привлекательнее, и мучения скоротечнее.
Другой фактор, если так можно выразиться, идеологически-религиозный. Более ста лет назад при раскопках в Вятской области нашли монеты Ромейской империи VI-XII веков. К сожалению, красивая версия о торговых связях с Византией некоего поселения на территории Вятки в столь давние времена провалилась. «Древнейшие» монеты оказались подделкой XVIII века, а фальшивомонетчики – православными священниками, или ими нанятыми. Дело в том, что на новоделе вместо восьмиконечного креста, который почитался старообрядцами, специально изобразили четырехконечный крест. Тем самым священники пытались убедить, что ещё в древней Византии «был в ходу» именно четырехконечный крест. И это не единичный случай.
Следующий фактор, как и предыдущий, можно отнести к геополитическим. Но, если конкретнее, я бы его назвала государственным или имперским. Как ни удивительно, но подделка денежных средств (монет и банкнот) на уровне государства в те времена была обычным явлением. На Монетном дворе чеканили и печатали как свои «левые» деньги, так и европейскую валюту. И Россия – не первопроходец и не исключение, в Европе так делали все, у кого были способности и возможности. Причин же было предостаточно. Значительно выросли государственные расходы на снабжение армии, особенно при правлении Анны Иоанновны. Заграничные платежи требовали постоянного притока «живых» денег – золота, а если точнее, золотых голландских дукатов. Больше всего платить приходилось в Польше, и не только на военные нужды, обмундирование и питание, но и на взятки «кандидатам» на польский трон. Вельможные паны и саксонские короли с одинаковым благодушием продавались за «российские дукаты». По весу и пробе золота они соответствовали оригиналу, и качество было на высоте. Периодически меняли лишь год выпуска, поскольку эта эпопея длилась достаточно долго (более ста лет).
Золотые «голландцы» «ходили» не только по всей Европе, но и в России, где их назвали «арапчиками», хотя изображенный рыцарь в латах совсем не походил на «арапа». Без доли иронии, как всегда, здесь не обошлось. Кстати, в официальных бумагах для учета сей денежной единицы ввели специальное наименование: «Известная монета». Лишь к концу девятнадцатого века основную часть «арапчиков» перечеканили в российскую золотую монету.
Конечно, чеканили «налево» и серебряные монеты. «Всем известно», хотя до сих пор не подтверждено и не опровергнуто, что Акинфий Демидов содержал секретные мастерские на Алтае, где чеканились серебряные рублёвики. Производить деньги, кстати, не уступающие государственным, было выгоднее, чем везти серебро через всю страну.
«Старожилы рассказывали», как, играя с Демидовым в карты, Екатерина II сгребла выигранные рубли и тихо спросила:
– Чьей работы, голубчик, моей или твоей?
Акинфий не растерялся, поклонился и ответил:
– Всё Твоё, матушка! Всё – Твоё: и мы – твои, и работа наша – твоя...
Тогда же, в XVIII веке, назрела необходимость и в производстве бумажных денег. Главные причины, как ни парадоксально: увеличение денежной массы и уменьшение веса денег. Если хотя бы на минуту представить, сколько тяжелогруженых медной монетой телег тянулось по ухабистым дорогам России в период сбора податей, все вопросы отпадут сами собой.
Запрягали, как водилось, долго. Дворцовые интриги, свержение и смена власти, было не до новшеств. Наконец, в 1768 году на основе докладной записки гофмаршала и действительного камергера двора Карла Сиверса Екатерина II подготовила манифест об учреждении Ассигнационных банков в Санкт-Петербурге и Москве.
Новые бумажные деньги назвали ассигнациями. Они выпускались достоинством в 25, 50, 75 и 100 рублей. Предприимчивый камергер с немецкими корнями себя не забыл, и добился привилегии печатать ассигнации только на бумаге, принадлежащей ему Красносельской фабрики. И хотя за лист Сиверсу платили всего 2 копейки, из-за огромного тиража оборот получался внушительным.
С появлением бумажных денег, вопреки ожиданиям, проблем не стало меньше, а наоборот, как и фальшивомонетчиков. Интересно, что «умельцев», подделывающих банкноты, именуют не фальшивобанкнотчиками, а так же, как и тех, кто чеканит фальшивые монеты. Не логично, но лаконично. Правда, в XVIII веке и тех, и других звали «денежными ворами».
Следующую движущую силу фальшивомонетничества на Руси я бы нарекла фактором адреналина (креатива и азарта), или проще, фактором риска. Мне думается, у русских подделка денег – скорее проявление творческого потенциала и азарт, чем старание разбогатеть. Перефразирую известную фразу: «Не корысти ради, токмо задора для…». Надуть, объегорить, обмишурить, облапошить, одурачить, околпачить (и т.д.) «собственное государство» – со временем прочно обосновалось в нашем менталитете. И чувствуется в этом не зло и сарказм, а именно – задор и ирония – «Кто Кого?».
Итак, в Российской империи появились бумажные деньги. Их выпуск не превышал страховых сумм в меди и серебре, хранившихся в Ассигнационных банках. Задумано не плохо, но вывозить за границу ассигнации – было запрещено, и меняли их почему-то только на медные деньги. Получается, что наши бумажные деньги уже «родились» неконвертируемыми. Разве это справедливо? Здесь и рождался азарт! Заманчиво – создать свои рублёвики, не хуже (хуже – некуда), и утереть нос венценосным особам! Но вот беда, бумагу специальную нигде не раздобудешь, копировальной техники не было, правда, и степеней защиты маловато. Ассигнации восемнадцатого века напоминали скорее расписки ростовщиков, чем банкноты. Портреты на купюрах впервые начали печатать лишь в конце девятнадцатого века.
И хотя сторублёвки вышли «позаковыристее», двадцатипяти – и семидесятипятирублёвки получились простенькие, и как сёстры-близнецы. Отличие только в цифрах «2» и «7», да в словах «двадцать» и «семьдесят», но последние не очень-то и разберёшь. Как тут ни воспользоваться ситуацией и ни попробовать подёргать удачу за усы? Люди умелые на такое безобразие долго и спокойно смотреть не могли.
Особо зоркие и сердобольные: сержант Шулепин и канцелярист Николаев, увлекающийся химией, решили заняться рукоделием. Они вытравляли «2» и «двадцать» и меняли их на «7» и «семьдесят». Вероятно, сыск тогда работал всё-таки неплохо, поэтому насладиться, как следует, творчеством, а тем более разбогатеть наши друзья не успели. Им поставили клеймо на лоб и отправили на каторгу. Несмотря на печальный итог, последователи у первооткрывателей время от времени появлялись. Некоторые «умельцы» просто замусоливали или зацарапывали цифры, и «корректировали» их чернилами.
Но были люди и посерьезнее, да с фамилией, ласкающей слух каждого русского человека. Правда, Александр Сергеевич тогда ещё не родился, но дальнее родство имело место быть.
Случилась эта история в конце 1771 года. Приятные в общении братья Пушкины, награжденные Екатериной II гвардейские офицеры за то, что помогли взойти на престол, любили играть в карты. Когда выигрывали, спускали всё в одночасье на пьянки-гулянки и друзей, но чаще проигрывались. Выкупать их приходилось и князю Дашкову, и даже российскому правительству. Несмотря на разгульный образ жизни, Пушкиных любили и никогда не наказывали. Наоборот, старшему брату Михаилу пожаловали место коллежского советника в Мануфактур-коллегии, а младший Сергей стал отставным капитаном.
По одной из версии, именно за игорным столом братья Пушкины познакомились с неким Луи Бротаром, мошенником, скрывавшимся в Санкт-Петербурге от французской полиции. Вскоре друзья сообразили на троих и придумали дерзкий план по отъёму денег у государства.
Новоявленная шайка фальшивомонетчиков решила заказать ассигнационные клише и специальную бумагу в Европе, тайно ввести всё в Россию, подпольно изготовить, ни много ни мало, триста тысяч рублей, поделить их, и свернуть предприятие от греха подальше. Так и хочется добавить, чтобы «жадность фраера не сгубила». Кстати, весьма разумно.
Заказом клише Луи Бротар обещал заняться сразу же, были у него подходящие связи в Голландии. Братья согласились и ударили по рукам. Получив добро и ассигнации, француз рванул из России в Амстердам к знакомому граверу, которого тоже пришлось взять в долю.
Чтобы осуществить свой план, и не сбывать фальшивки по одной, озираясь и трясясь от страха, Пушкины сговорились с вице-директором Мануфактур-коллегии Фёдором Сукиным. Его роль была взбрасывать партии новоиспеченных банкнот в казну, к которой он имел доступ, а оттуда извлекать настоящие ассигнации.
«Подготовив тылы», Сергей Пушкин отправился к французскому другу в Амстердам, якобы на лечение после ратных трудов. По прибытии он одобрил клише, купил бричку, предварительно заказав там тайник, тщательно всё спрятал и выехал на родину.
К сожалению, фамилия вице-директора оказалась предельно говорящей. Несколько месяцев Сукин терзался страхами, в конце концов, не выдержал и донёс о готовившейся афере. Он заявил, что обо всём узнал случайно, и сам никакого отношения к предстоящим манипуляциям с деньгами не имеет. Екатерина II распорядилась Сукина не трогать сразу, а Пушкина задержать на границе для обычной проверки в целях борьбы с контрабандой.
Новенькое транспортное средство разобрали на запчасти, и нашли бесценный груз, сулящий страшное наказание вместо весёлой и беззаботной жизни. Слушать отставного капитана никто не стал, заклеймили (поставили клеймо «В» на лоб), лишили чинов, дворянства, и заключили в настоящий острог, как самого злостного члена «международной шайки». Брата Михаила клеймить не стали, но дворянства лишили, и отправили в ссылку в Енисейск. Обоих лишили не только чинов, движимого и недвижимого имущества, но и фамилии. Теперь братья в бумагах именовались «бывшими Пушкиными».
Предателя Сукина послали тоже далеко, хотя не клеймили, дворянского звания не лишали, его просто не было, но в столицу Фёдор больше не вернулся. Более жёстко расправились с французом. Луи Бротара достали даже за границей, переправили в Россию, отходили плетьми, вырезали ноздри и сослали на каторжные работы.
После этой истории 75-рублёвые банкноты навсегда изъяли из обращения, а 25-рублёвки продолжали подделывать. Всего через четыре года в германском Любеке русская разведка «накрыла» ещё одного француза, который успешно печатал двадцатипятирублёвые ассигнации. Кстати, бумагу, клише и инструменты он приобрёл всё в том же Амстердаме. Пришлось изъять и 25-рублёвки. Вскоре выпустили ассигнации нового образца, с лучшей степенью защиты.
К сожалению, выпуск бумажных денег ожидаемых барышей не принёс. Наоборот, к концу правления Екатерины II госдолг значительно вырос, ассигнации обесценились практически в два раза, их курс продолжал падать. К тому же из-за подделок их общая сумма превысила гослимит в полтора раза.
Когда Павел I вступил на престол, он приказал торжественно сжечь лишние ассигнации, не разбираясь, где оригиналы, а где фальшивки.
Не удивительно, что грядущий девятнадцатый век стал периодом настоящей борьбы с фальшивомонетничеством, особенно после Отечественной войны 1812 года. И здесь нельзя не упомянуть ещё один фактор – военно-стратегический.
Началось всё в середине восемнадцатого века с прусского короля Фридриха Великого. Перед войной с Австрией он пристроил трёх удальцов на необычную должность. Они должны были чеканить австрийские талеры. В отличие от золотых русских голландцев, подделка была «настоящей». С виду от оригинала не отличить, старые года выпуска, монеты блестели, как серебро, но серебра в прусских талерах практически и не было. Расчёт был прост: подточить силы австрийцев не только традиционным способом, но и экономическим.
Позже эстафету подхватил Наполеон Бонапарт. Его умельцы, следуя моде и времени, не чеканили деньги, а печатали. Сначала английские фунты, а затем и русские рубли. Наполеоновская подготовка к вторжению в Россию была более, чем серьёзная. Французы не только отливали ядра и пушки, шили мундиры и пристреливали ружья, они старили новёхонькие «русские» ассигнации, гоняя их мётлами по плацу.
После окончания войны с Наполеоном Россия была наводнена французскими фальшивками. По скромным подсчетам «наполеоновок» было более сотни миллионов. Бумажные деньги ежечасно обесценивались. Рубль в ассигнациях стоил уже менее двадцати копеек серебром. Фальшивки безжалостно уничтожались, но не все их можно было распознать.
Для защиты ассигнаций от подделок и выпуска качественных банкнот в 1815 году в России построили новое бумагоделательное и типографское производство — Экспедицию заготовления госбумаг (нынешний Госзнак). Открыли гравёрную, нумерационную и механическую мастерские, типографию и бумажную фабрику. К делу приобщили художников, которые создавали сложные узоры в стиле ампир для росписи банкнот.
Какое-то количество «наполеоновок» вращалось в России до середины девятнадцатого века, до денежной реформы министра финансов графа Канкрина. В 1849 году изъяли все старые ассигнации и заменили купюрами нового образца.
Ещё через пятнадцать лет Экспедиция приобрела несколько машин для создания уникальных узоров, с применением гальванопластики и металлографической печати. На банкнотах появились многокрасочные рисунки и полутона. В 80-х годах девятнадцатого века на купюрах красовались черно-белые портреты монархов, а лицевую сторону украшали императорские регалии.
Эскизы были нарисованы художником-академиком Дютаном, гуашью и тушью. Выпустили банкноты достоинством 5 рублей (с портретом Дмитрия Донского), 10 рублей (с портретом Михаила Федоровича Романова), 100 рублей — «катенька» (с портретом Екатерины II), и 500 рублей – «петруша» (с портретом Петра I). Эти портреты были настоящим произведением искусства и выполнялись гравировкой. Рисунок также повторялся водяными знаками. Такие банкноты кустарным способом подделать было не возможно.
Назревала новая эпоха фальшивомонетничества. Рождались новые художники, чтобы рисовать новые портреты и регалии.