Дон Карлос из городского дурильника
— Hey You, – провыл на психоделической волне верный спутник познавателей неведомого «Pink Floyd».
Закинувшись таблетками, Сергей и Масакра сидели в удобных мягких кожаных креслах и пили кофе.
— Is There Anybody Out There, – донеслось сквозь бульканье из динамиков.
— Кто-нибудь, там, – сказал Масакра.
— Nobody Home, – многозначительно ответил Сергей.
Масакра утвердительно кивнул головой. Оба продолжили молча наслаждаться чудесным напитком, сваренным с корицей в турчанке. С каждым глотком горячего ароматного кофе приятное тепло распространялось вдоль горла, от желудка по всему телу и несло с собой сладкие волны томной вибрирующей эйфории. Казалось, будто именно в этих дымящихся чашках и заключался весь неземной кайф.
Музыка ощущалась почти физически и уносила в спокойный тихий океан наслаждения. Когда кончился кофе настала пора настоящих кубинских сигар, стоивших тогда по семьдесят копеек за штуку, и чувство блаженства накрыло ребят с новой силой.
— Три циклодола и пять радедорма, – сказал Масакра. – Тяга почти маковая, с нежным психотропным эффектом. Если захочешь, можно будет потом еще промокашку употребить. У меня осталась одна, – поделимся. А от радика просто залипнешь, – продолжал он, и слова его, похожие на туманно-вибрирующее радужное эхо, плавно лились в такт музыке, отражались от стен, летали по комнате и медленно таяли в воздухе, заставляя подрагивать серо-голубоватые фракталы облаков ароматного дыма.
— Пока и так неплохо; тяга такая бархатная, – ответил Сергей. – Я хотел тебя вот о чем спросить…
С этими словами он начал рассказ о том, как повстречал Люси, опуская некоторые интимные детали. Масакра внимательно, не перебивая, выслушал историю до конца.
— Значит, она сказала, что в Надю больше не вселится? – спросил он.
Вано посмотрел на Масакру с легким недоумением. Такого достойного понимания и спокойного отношения к своему рассказу он даже не ожидал.
— Но тебе хочется, чтобы она снова явилась, теперь уже в другом теле. И ты хочешь узнать, как это сделать, – продолжил Масакра, не спрашивая, но, как бы, констатируя факты.
— Я бы не отказался от чего-нибудь эдакого, покрепче, – вместо ответа произнес, немного смущенно, Сергей.
Масакра улыбнулся, встал, открыл шкаф, достал все необходимое и наполнил низкие коньячные бокалы жидкостью из пузатой бутылки.
— Сылнчев бряг, – радостно пробормотал Сергей, наслаждаясь знакомым приятным вкусом сорокаградусного бренди, – казалось, что удовольствиям сегодня не будет конца.
— У папы есть еще и не то в баре, но лучше не трогать, пока сам не распечатает. Насчет твоей дьявольской подружки… Не похоже, что Надя способна на подобный розыгрыш. Если Люсильда захочет снова встретиться, то она сама найдет тебя. Придумает, как. Но женщина, в которую она вселится, должна быть или чокнутая, или под кайфом. Лучше, если и то, и другое. Вспомни еще – в каком состоянии ты сам находился, что всему этому способствовало, и какая этому сопутствовала атмосфера.
— Было полнолуние, – сказал Сергей и задумчиво потянул из бокала жгучую живительную влагу.
— Конечно, – откинувшись в кресле, произнес Масакра и таинственно улыбнулся. – Как думаешь, где ты оказывался, когда случались провалы в памяти?
— Нигде или во многих местах, – Вано не стал затруднять себя тем вопросом, откуда Масакре известно о его провалах в памяти.
— Вот именно. В твоей голове есть маленькая черная дыра. Она ощущается как ничто – страшная бездна или звенящая пустота. Но те, кто вынес оттуда хоть крупицу знаний, говорят о внутреннем космосе, бесконечности, двери в иной мир.
— Мне кажется, что я все это знаю.
— Конечно, знаешь, но недоосмысливаешь.
— Зато, когда входишь в это безумное состояние, тогда все просто и ясно, – сказал с улыбкой Сергей и покосился на расстегнувшуюся манжету своей новой рубашки, но не взглянул на часы.
Масакра ненадолго вышел, а вернувшись, поставил на стол запотевшую рюмку с растворенным в воде паркопаном и блестящую рандолевую коробочку со шприцем.
— По вене не пробовал эту гадость? – спросил он, таинственно улыбаясь.
— Да как то не заморачивался, – ответил Сергей, закатывая рукав.
— Кайф, конечно же, мощный, но и отходняк потом тяжелый. Бывает, что поколачивает.
— За все надо платить, – саркастично заметил Сергей.
— Ты прав, – далеко не всегда и не всем, – ответил Масакра, поняв смысл тонкой иронии. – Однако тот, кто не платит за все сполна сразу, с того могут затребовать куда больше впоследствии. Итак, смотри, – размываешь пять-семь таблеток на человека, можно и больше.
— А зачем так много?
— Да он – холера я'сна, – трудно растворим в воде, – теряется много, – а масло по вене мне как-то не очень хочется вмазывать.
Игла легко вошла в почти девственную вену на сгибе. Молодость расточительна. Приход накрыл познавателя яркой оранжевой вспышкой, практически мгновенно. Сергей почувствовал, что его куда-то затягивает, и откинулся на кресле, оттянув пальцем в сторону кожу на месте укола. Действие паркопана, введенного внутривенно, оказалось хоть и странно-приятным, но тяжелым и сильно «грузящим», – сродни белене.
— Масакра, чот меня пригрузило уж слишком, – пожаловался Сергей другу.
— Ну, бахни еще сибазончика, если хочешь, – полегчает.
— Ампула?
— Две, – рассмеялся Масакра.
— Где ты берешь их вообще?
— У меня мама терапевт.
— Ясно. Давай, – сказал Сергей и расстегнул второй рукав, ставшей живой, волшебной и намагниченной, странно-разноцветной рубашки.
Сибазон расслабил почти моментально, мягко и нежно разбежавшись по бурлящей от недоумения крови. Сделалось спокойно, тепло, безмятежно, комфортно-уютно. Тяжелое действие передозировки холинолитических «кукушат» выровнялось и стало похожим теперь на грибную приятную «тягу», только очень сильную и, все же, химическую*.
Сергей задумчиво осмотрел свои руки. Опять этот вибрирующий «протуберанец» – туманная поволока, – пси поле вокруг пальцев и некоторых предметов… Снова яркие, насыщенные цвета, наэлектризованная одежда, странные, приятные на ощупь вещи, нарисованный мир вокруг. Подобное изменение реальности начало становится для него уже довольно привычным, почти естественным и даже нормальным. Однако в ощущаемых физически и даже слышимых, как извне, [его мыслях] присутствовали жесткие каверзные вопросы: «Ну и что?», «К чему все это?», «Какой от этого толк, кроме некого забавного и немного сомнительного эстетического наслаждения?». В этом мире словно не хватало чего-то, – он был стерилен, и слова «Ну и что?» ощущались как некая боль-безысходности, бессмысленность.
Познавателю представлялось, что сейчас он мог бы создать нечто удивительное и прекрасное, – например – нарисовать картину или вырезать нечто совершенно особенное из дерева, но делать абсолютно ничего не хотелось. Вано и Масакра были зодчими, живописцами и невольными иллюстраторами своего, отгороженного от других, эзотерического странного… персонального мира, и единственными его созерцателями. Но именно через этот мирок и лежит дорога из мира дольнего в настоящую Навь.
— Это самое близкое отражение нашей реальности, – сказал Масакра, словно читая мысли Сергея. – Чем дальше, тем интереснее и страшнее. Хотя, – Масакра выдержал паузу, – неизвестно, куда тебя может занести это все.
Сергей вспомнил о книге, которую читал странный рыцарь. «Возможно, одной этой ерунды недостаточно, чтобы пролезть в кроличью нору»? – подумалось тогда ему вдруг.
— Чтобы проникнуть в нору, тебе достаточно найти свою индивидуальную формулу, – сказал Масакра, закуривая новую сигару и подливая бренди в бокалы. – А вот, когда посягаешь на нечто большее, тогда уже нужна или большая удача или матерое, квалифицированное, умелое, но не кустарное целенаправленное действие, – подытожил он, смакуя каждое слово.
— Все это ясно. Не дает покоя гребаное «Ну и что?»...
— Тоже часто слышу от них эти слова, – ответил Масакра. – Бесы это, духи неприкаянные или ангелы, что пытаются таким образом привести в свою церьковь, – не знаю. Но зато я знаю ответ.
— Так озвучь.
— Сам подумай. Все, что бы не делалось в жизни, делается ради кайфа. В этом и смысл бытия, и пресловутый План Божий. На бесовской вопрос: «Ну и что?» можно дать лишь один адекватный ответ: «Это мне в кайф». Никакие другие оправдания не выдерживают критики кайфа. Дети? – Ради ощущения, пусть и временного, некоего смысла в жизни. Потом: «Типа не зря» и «Я буду жить в них». Но это большей частью иллюзия, и все равно, – ради своего кайфа – иллюзии бессмертия. Я не просил меня зачинать. Не я вам обязан, но вы, – вы меня сделали ради своего удовольствия.
Если же человек делает что-либо не слишком кайфовое, то он просто вынужден это делать. И это в кайф кому-то другому. К вопросу о совести или патриотизме: Всегда спрашивай у того, кто пытается тебя пристыдить: «Что вам от меня нужно?». Да, именно так: Какие подарки ты хочешь от меня получить? Например, жена мужа пилит:
— Как тебе не стыдно лежать на диване?
А я бы ответил:
— Чем ты хочешь меня напрячь? Хочешь, чтоб я сделал уборку или пахал без передыху и купил тебе новые серьги? Или тебя просто бесит мое присутствие? Или ищешь мальчика для битья, чтоб сорвать свою злость? Хочешь почувствовать себя важной, пытаясь меня подчинить? Так и скажи!
Взывают к патриотизму? А что им нужно? Наши жизни? Всего-то... Да забирайте, не жалко. Бабы новых нарожают. Но кому будет потом кайфово после того, как я сдохну или стану калекой? Родине? Родина тут – вокруг нас. И тут на тебя не плевать только близким, родственникам или друзьям. Родина – это твой дом и твой род. За некоторых можно и повоевать, если реально угроза. Однако: если бы им стало кайфово от того, что я просто сдохну или встану с дивана, да не плевать ли на них? Зачем мне такие родственники или друзья, которые хотят, чтобы мне было плохо ради их удовлетворения?
Имей много планов, будь занятым, пожирай информацию и практикуй; твори, созидай, не переставай совершенствоваться и чему-то учиться, – это беззвучный ответ на любые нападки. Ищи свой кайф в жизни. Не можешь найти? – Выменивай его на равноценные вещи, а не разводи друзей, не вымогай нытьем или угрозами, не обманывай ради него. Любая херня, высокая или низкая, – все ради кайфа. Мы все сидим на игле одобрения или комфорта. Если кому-то нравится страдать, то он — мазохист. Следовательно, — кайфует от боли. Если тебя пытаются заставить делать что-либо совсем бесполезное, то эти люди всего лишь садисты и кайфуют от самой власти. Если ты сам любишь творить бесполезное, то ты – или работоголик иль долбойоб. Помогать? – Тешишь самолюбие. Добиваться упорным трудом? – Честолюбие... итд. итп.
Кайф во главе угла бытия. Как ни выкручивайся, от этого не уйти. Это в том же Ев. от Матфея вопиет в каждой строчке, иль между ними, – лишь приглядись. А если тебе стало стыдно за что-либо, то спроси: Не бредятина ли это кем-то внушенная, и равноценен ли данный обмен, – не слишком ли многого хотят от тебя люди иль бесы внутри, что пытаются тебя пристыдить?..
Речь Масакры лилась и лилась, лаская уши Сергея, а тем временем из легендарных колонок С-90 раздалась композиция «Time», для «Фламинго» довольно резвая, и ребята чокнулись на расстоянии бокалами с бренди.
— Семьдесят седьмого года тема, а прет, как свежак, – констатировал Сергей.
— Они и спустя тридцать лет будут торкать, – кивнул Масакра.
Разговаривать больше ни о чем не хотелось. Сергей допил желто-коричневую жгучую жидкость и, растянувшись в удобном кресле, прикрыл глаза. В темноте возник светящийся прямоугольник, а за ним молодая приятная девушка с большими красивыми грустными глазами. Девчонка что-то писала в толстой тетрадке, мучительно морщила лоб и грызла колпачок странной ручки, что делало ее по-домашнему милой и соблазнительной, но, в тоже время, очень несчастной. Она подняла глаза, и посмотрела в упор на Сергея. Что-то в ее взгляде казалось мучительно знакомым. В голове познавателя пронеслась фраза из песни: «girl with kaleidoscopic eye». Как только живая картинка исчезла, сменившись непонятными переливающимися узорами, он ясно осознал неоднозначность услышанного.
Песня называлась «Люси в небе с бриллиантами», как многие небезосновательно считали, – по аббревиатуре пресловутого диэтиламида лизергиновой кислоты.
— Все-таки понять вас порой очень сложно, – сказал Сергей непонятно кому. – С другой стороны, – отчего бы и не передать в одном послании сразу два.
Размышляя подобным образом, он, в конце концов, окончательно запутался, потому что вариантов решения этого ребуса становилось все больше и больше. Несмотря на неприсущее в россии людям имя «Люси», этой девушкой могла оказаться… Да кто угодно… если она существовала вообще. Кислота тоже тут могла оказаться совсем не при чем, тем более что, – по утверждению Леннона – песня была написана по вдохновению данному детским рисунком какой-то там Люси.
******
Люси сидела за компьютером, слушала музыку и предавалась своим незамысловатым девичьим размышлениям. Она хотела написать Сергею о том, что с ней происходит в ее странных, совсем не похожих на обычные сны зыбких грезах, о мыслях и чувствах, которые она испытывает, прикасаясь к таинственному, закрытому для людей миру, в который ее иногда затягивает помимо желания. Руки уже касались клавиш, чтобы набрать привычные мирские слова, но вдруг останавливались. В этой дьявольской, терзавшей ее днем и ночью головоломке явно чего-то недоставало. Какая-то очень важная часть памяти была от нее сокрыта, и это отражалось мучительной болью. Страдания еще больше усугублялись тем, что в этом, не слишком приветливом для нее мире, Люси чувствовала себя совершенно чужой, лишней и неуместной. Она всем сердцем ненавидела «серую массу бюргеров», окружавших ее подобно «тупому вонючему стаду», и на полном серьезе мечтала о том, как «украсит весь серый мир их гребаной собачьею кровью». Наконец, эмоции переполнили девушку и выплеснулись на страницу неровным бурлящим потоком.
«Привет, милый Pois. Сегодня ночью меня вырвал из объятий морфея сотрясающий стены глухой барабанный бой. Соседи устроили шумную вечеринку, которая, судя по крикам, воплям и грохоту ломающейся опрокидываемой мебели, переросла в мордобой. Как же они меня раздражали. Злость затмила собой все у меня внутри. Меня начало трясти и переполнять агрессией, словно я была подключена к генератору Зла в чистом виде. Мне захотелось отправить на тот свет этих безмозглых тварей, вместе с их тупой мерзкой вульгарной слащавой музыкой. Почему бы им просто не сдохнуть? Я не понимаю смысл их существования. Грязные паразиты, набивающие свое ненасытное брюхо, и потом загаживающие все вокруг продуктами своей жизнедеятельности. Даже воздух и эфир радиоволн пропитан насквозь их вонью.
Окончательно проснувшись и открыв глаза, я поняла, что лежу на полу. Голова жутко болела, во рту ощущался неприятный металлический привкус. Вытерев губы, я увидела кровь и подошла к зеркалу, ожидая обнаружить порез на лице или прокушенную губу, но все было в порядке. Остатки сна еще витали в моей голове и во всем теле, как теплое уютное облачко. Автоматически делая себе кофе, я вспоминала осторожно и по детально, боясь разрушить эту туманную дымку, последние сцены из сна. Я вспомнила пристальный взгляд, он ощущался мною физически, пронизывал и прощупывал все внутри. Повернув голову, я увидела этого парня, со странными фиолетовыми неестественными глазами. Он был безупречно одет и очень красив. Никогда не встречала таких идеальных мужчин в жизни. Странно, но его возраст нельзя было определить даже приблизительно. Я не могу объяснить это, но он не был человеком. Лицо казалось молодым, но глаза… в них читался груз многих веков, виделось нечто запредельное, но живое, непохожее на смешные контактные линзы или глаза киношных вампиров. — Я ждал тебя, – сказал он настолько трогательно и проникновенно, что по моему телу пробежала легкая дрожь. Он сделал шаг вперед и протянул мне свою руку.
Я, не раздумывая, положила свою ладонь в его, испытав при этом сильное желание броситься ему в объятия. Я была настолько зачарована всем происходящим, что не могла произнести ни слова. Красавец подвел меня к столику и, поцеловав руку, предложил сесть, галантно отодвигая тяжелый стул, покрытый красивой резьбой. Он просто улыбался, а я чувствовала, что забываю обо всем на свете. Даже боль, не оставляющая меня ни на минуту, ни во сне, ни наяву, начала исчезать. Моя грудь наполнилась легкостью. Посмотрев мне прямо в глаза, парень взял со стола кувшин с ярко красным, изумительно красивым вином, и стал наполнять им бокалы. То, как вино лилось, показалось мне странным и завораживающим. — Добро пожаловать домой, Люси. Теперь ты моя, – сказал он низким приятным голосом и поднял бокал. Я сделала осторожный глоток и больше уже не могла оторваться. Вкус был необычный, но очень, очень приятный – терпкий, но нежный, мягкий, но обжигающий, соблазняющий, но предостерегающий. Чувствовался тонкий аромат каких-то специй, и что-то еще, необычайно вкусное настолько, что просто не поддавалось описанию. Вино было живим, мыслящим, я словно пила чью-то душу вместе с воспоминаниями, спроецированными в красном напитке. Когда бокал опустел, я ощутила огонь, разбегающийся от горла по всему телу. Боль пронзила меня, в глазах потемнело; я, словно тряпичная кукла, упала на пол и чувствовала, как из уголка рта стекает на пол ручеек крови.Мой прекрасный отравитель равнодушно смотрел на меня сверху вниз холодными как лед, стальными глазами».
***WD***
*Паркопан (Parkopan, Циклодол, паркинсан, ромпаркин, anti-sраs, antitrem, aparkan, artane, benzhexol hydrochoride, pacitane, parkan, parkinsan, peragit, romparkin, trihetphenidili hydrochloridum, trihexyphenidyl hydrochloride, triphenidyl). Международное наименование — trihexyphenidyl. Белый мелкокристаллический порошок. Мало растворим в воде, медленно растворим в спирте, масле.
Масляный раствор в ампулах — ШИРЯТЬ ПО ВЕНЕ НАСТОЯТЕЛЬНО НЕ РЕКОМЕНДУЮ. Активное вещество — тригексифенидила гидрохлорид. При высокой дозировке препарат вызывает эйфорию и галлюцинации. В СССР, с его жесткой политикой против наркомании, Паркопан был весьма популярен в условиях отсутствия других наркотиков. В наркотических целях начал использоваться в СССР в конце 50-х — начале 60-х годов и по степени распространенности стал советским аналогом РСР.
Мода на Паркопан пришла из психиатрических больниц. В медицинской практике тех лет появился аминазин, произведший революцию в существовавших ранее подходах к психическим болезням. Препарат получил невероятно широкое распространение — его получали практически все страдавшие шизофреническими психозами пациенты. Но имел он и побочные эффекты. В частности, нейролептик вызывал нарушения координации движений – так называемый нейролептический или экстрапирамидный синдром. Поэтому практически всем больным для предупреждения осложнений одновременно с аминазином назначался Паркопан. Пациенты довольно быстро выяснили, что малейшая передозировка Паркопана вызывает опьяняющий эффект, а еще большее увеличение дозы (при отмене аминазина) приводит к галлюцинациям…
******
Следующая глава - http://proza.ru/2021/02/26/905
Предыдущая глава - http://proza.ru/2021/02/26/140
Начало - http://proza.ru/2021/02/24/1297