Странная история Кастора Троя и Шона Арчера
Глава Y
Ах, цветы щавеля: красным жаром - в похолодевшей траве…
Юкио Мисима
Во все стороны сущего проникли лучи осознания.
Пелена спала с глаз, с души, с мира.
Кривое зеркало чужих мифов и суждений разбилось, разлетелось, обратившись в пыль.
Я видел, осязал, обонял Истину. В какой-то момент душа не выдержала и содрогнулась…
Я стоял в туалетной комнате в конспиративной квартире в Лондоне. Перед зеркалом. Опершись на него рукой. Я смотрел в свои воспаленные глаза, меня рвало. Я сунул голову под кран. Холод воды вытолкнул на поверхность то, что было моим настоящим воплощением.
Я – Синдзи Такэяма, подданный Микадо, капитан внешней разведки Японии, при этом агент АНБ Шон Арчер, он же Кастор, брат Поллукса, известного в миру как Найджел Трой.
Раздвоение личности – тяжелейшее психическое заболевание, но оно не послужит мне ни спасением, ни даже оправданием. Я враг по обе стороны державного противостояния.
Пренебрегая всеми правилами конспирации, я набрал международный номер. Девушка на другом конце провода представила фирму, я отозвался шифрованным кодом, и попросил Самуэльсона. Лазар, казалось, ждал меня, непривычно быстро он затараторил в трубку:
- Мы нашли бомбу, Шон, здание эвакуировано. Саперы работают, боюсь, не успеем.
- Там ещё одна, дублирует основной детонатор, - ответил я и изложил где найти и внятно продиктовал шифры отключений.
- Постой, я запишу, - перебивая меня, запыхтел в трубку Виктор, хотя в этом не было никакой необходимости – такие разговоры пишутся автоматически. Я почти физически ощущал, как операторы уже спешным порядком набирают саперов.
Я положил трубку.
Я принес тебе голову Медузы, Полидект – трепетало в моей голове.
Осталось только одно маленькое дело…
"Вот оно какое, харакири, - подумал я. - Будто на голову обрушился небесный свод, будто зашатался и перевернулся весь мир". Собственные воля и мужество, казавшиеся несокрушимыми до того, как клинок впился в тело, вытянулись тонкой стальной ниткой, и мысль о том, что надо изо всех сил держаться за эту нитку, наполнила душу тревожной тоской.
Кулак, державший кусунгобу*, весь вымок. Я увидел, что и рука, и белая ткань покрыты кровью. "Странно, что, испытывая эту муку, я так ясно все вижу, и что мир существует, как прежде".