Странная история Кастора Троя и Шона Арчера
Глава IY
Ты был художник и поэт,
Уильям Блэйк, а теперь ты –
убийца белого человека
Эксабуто*
По ту сторону
вагонного стекла
пролетал совершенно не английский пейзаж,
по эту сторону окна
были одни японцы,
говорившие по-японски,
сам поезд был другой,
не тот поезд,
в который я сел в Лондоне,
а японский высокоскоростной экспресс,
из числа тех, что обслуживают агломерацию Кейханшин (Киото, Осака, Кобэ) – об этом гласили исполненные на японском таблички.
Странное безразличие и усталость навалились на меня и уже не отпускали. Я провалился в сон-небыль.
Я стоял, рассматривая странноватую кредитную карточку Bank of Moscow, и, что самое удивительное – я был очень мал ростом, будто мне внезапно отрубили ноги.
Маленькие ладони с недоразвитыми ноготками-лопаточками, кривая спина, уродливые расплющенные ступни, всё это, всё тело целиком, ныло, боясь совершить какое-либо резкое движение, но и находится в неподвижности, оно не могло сколько-нибудь долго.
Подняв глаза, я увидел незнакомую молодую женщину, заметив меня, она подошла, изобразив в наклоне воздушный поцелуй, и грациозно выпрямила красивое высокое тело. Мимолетно откинув голову слегка назад и вправо, она улыбнулась безумно свободной и прекрасной улыбкой, обнажив красивые ровные зубы.
Сказала «Привет!», оглядывая меня. В отражении совершенно непрозрачных очков-сфер ясно был виден подходящий высокий мужчина с покатым лбом и насуплено-затравленным видом. Женщина подняла на него спокойный взгляд.
- Чего ты пристаешь к моей жене, урод?
- Извините, - ответил я, сутулясь, и поворачиваясь от него через левое плечо, всем своим видом показывая желание сразу же удалиться, - извините, я только спросил который час.
Сделав полный поворот, я уже знал, что мужчина находится на одной со мной линии, повернувшись ко мне фронтально, и что он переводит презрительный взгляд с жены влево-вниз – на меня, но чуть повыше моей головы.
Я уже был на линии атаки. Сделав неловкое движение, якобы оступившись, стал резко падать с доворотом и опусканием тела вниз. От непривычной резкости ноги взвизгнули мерзкой болью - я погасил импульс, не прекращая смертоносного движения.
Удар «Падение Ястреба» быстро и незаметно для окружающих сломал ногу мужчине в коленном суставе.
Мужчина хрипло заорал каким-то одним звуком и начал заваливаться на здоровую ногу.
Изобразив крайний испуг, я неуклюже ринулся ловить падающего, чем только усугубил падение.
- Что с Вами? - дрожащим голосом произносил я, когда мои вновь обретенные, слабые, очень короткие, недоразвитые руки уже сделали свое дело. Мне не нужна была мощь, скорость моих настоящих рук.
Мужчина упал ничком, как мешок - из его сонной артерии, перерезанной моей кредиткой, уже толчками выходила ярко-алая кровь - и задергался в агонии. На крик «помогите!» уже сбегались люди, не обращая на меня никакого внимания.
Протекая сквозь толпу, я давал ей насладиться зрелищем. Через сорок восемь секунд, которые отмерил мой внутренний таймер, меня уже на месте не было.
Несколько минут после пробуждения я сидел с закрытыми глазами, потом открыл их и уставился наружу.
Снаружи проплывал гигантский, почти пятисотметровый «брус» вокзала в Киото. Я знал и любил это здание, прорезанное «горным ущельем» - перекрытым стеклянным сводом гигантским атриумом, под которым висит «воздушный мост» - галерея, откуда открывается вид на внутреннее пространство и древнюю столицу. Всё здание – японский мегаполис в миниатюре.
Двадцать этажей, три из которых – под землей. Отель, универмаг, торговый пассаж, музей, выставочные галереи, офисы. Здесь и американский шоппинг-молл, и узкие улочки средневекового европейского города, и, конечно, холмы традиционного японского парка.
Словно во сне, спокойный и опустошенный, я поднялся, и вышел из вагона, по пути улыбнувшись в поклоне стюарду, сказал «аригадо»*. Поймал взглядом вполне уместный здесь «Вид Фуджи во время шторма» над дверью.
Зачем-то пошел в кассовый зал. Бесшумно открывшиеся двери пропустили меня внутрь какого-то слабо освещенного, покрытого нейлоновым туманом пространства.
Людей здесь не было, лишь впереди, на неподвижной ступени эскалатора, едва освещенный падающим сверху светом, сидел ребенок, мальчик. Мальчик сидел в позе лотоса.
Это был мой сын. Элвин, Элвин Арчер*.
- Почему ты? - Спросил я приблизившись.
- Мы решили, - улыбнулся Элвин, - что тебе так будет проще.
- Как я оказался здесь, в Японии?
- Для этого мне пришлось на время стать рыжеволосой женщиной на другом краю Земли.
- В «Хейли’c»? – я посмотрел на свои кроссовки.
- Да.
- Кто такая Горгона Медуза?
Элвин слегка запрокинул голову, чуть закатив глаза, будто восстанавливая в памяти что-то, и тоном профессора Руттенберга стал цитировать:
- Сама Медуза - персонаж хтонический, представляет собой один из аспектов Ужасной Матери, то есть опасного, но плодотворного бессознательного. В архаике известно, по крайней мере, три облика медузы, где ей придаётся: то туловище лошади, то гарпии, то женщины.
Но, изображение головы почти всегда неизменно — это фронтальная архаическая маска, соединявшая черты не соединимого: солнечного диска или льва в обрамлении развивающихся змей. Волосы-змеи выдают в ней и лунную символику, напомню, что Луна - планета Анимы.
Камень, в данной ситуации означает отсутствие дальнейшего развития и жизни, консервирование. В силу своей абсолютности камень представляет законченность формы.
С одной стороны это тотальность, целостность, но с другой, в силу амбивалентности любого символа, - остановку и прекращение жизни.
- Стоп, а на самом деле?
- Другая ипостась Создателя. Он ведь не только животворящий, - Элвин лукаво подмигнул.
- Послушай, там ведь есть еще и сестры Горгон, как их, Грайи, на троих – один глаз.
- Мы не копируем сюжеты, мы решили пренебречь личной встречей с ними.
- Медузу действительно можно убить?
- Можно отделить голову.
- Зачем отделять голову и кто должен стучать копытами - об этом говорил мне Зевс.
- Должен родиться Пегас, новый Пегас, человечество должно вступить в новую эру. Цивилизации умирают потому, что им становиться не о чем писать.
- …
- Кстати, это нужно и тебе – всякий, кто посмотрит в глаза Медузе, увидит мир и себя таким, каким все это является на самом деле. Ведь ты хочешь узнать истину?
- У меня должно быть защитное зеркало, щит.
- Оно у тебя уже есть. У большинства смертных оно есть.
- А меч?
- Меч? Меч-то вот он, - Элвин, в котором я все больше видел Гермеса, протянул руку влево и указал на самурайский меч, который как-то незаметно был между нами.
- А что, где…, - подняв глаза от меча, я увидел светящийся шар в руках Гермеса-Элвина, - что у тебя в руках?
- Гласс Грай, стеклянный шар, Стеклянный Шар Грай. Возьми его, он поможет тебе найти Горгону Медузу, - и Гермес протянул мне Шар.
Правой рукой я принял Шар, левой – прихватил меч. Одним движением я встал. Встал, точнее, приподнялся в воздух и Элвин, ставший, казалось, взрослее – тонким и гибким юношей.
«Настоящий эльфийский лучник»* - подумал я с гордостью.
- Прощай, - сказал Гермес.
- Прощай, - ответил я.
«Убивать - мое движение себя. Убивать - мое открытие себя. Мостик к давно забытому рождению. Как во сне - сколь прекрасен убийца в своем совершенстве посреди великого Хаоса...
Убийца - изнанка Создателя. Эта великая Общность, когда Восторг и Уныние сливаются воедино...
Убить Медузу. Красота того мира, когда, ахнув, она отпрянет, заворожила меня. Ибо нет на свете стыда сильнее, чем смерть.
Она скорее похожа на человека, радующегося тому, что его убивают; какое-то странное задумчивое спокойствие появилось в ее глазах.
На острие моего клинка чувствовалась одна тяжесть умиротворения -- тяжесть обрушивающихся лавиной золота, серебра и парчи. И клинок убийцы, как это ни странно, будто удерживал изо всех сил эту уходившую душу. Непревзойденная красота, и - жестокая красота в этом стремлении удержать...»
Улетевший Гермес оставил после себя едва слышный серебряный звон. Я опустил взгляд на Шар. Казалось, он поглощает меня целиком. И вот я уже в зале для кендо, в известном мне додзё.
«Вот ветер принесло из царства мертвых.
Плод неба сумрачного - Солнце
под ветром западным
во всем своем сияньи закатилось
(сияние порока наполняет нас,
мерцая сквозь призывность этих форм):
Чужое людям всем
Чужое всем богам
во всем теперь подобное цветку
скатилось с грохотом.
Навстречу зреющему - выйди
и силой этой на мгновение заплачь,
и скорбью этой навсегда убей»
В пяти шагах передо мной, в дза-дзен, в белом кимоно, опустив взор, сидит человек, рядом с ним лежит меч, малый меч сето*. Подойдя на расстояние, достаточное для «поединка сердец», я опустился перед ним, положив свой дайто* перед собой.
Человек этот - я. Только маленький, уродливо сложенный, с короткими пальцами, ноготками-лопаточками – тот, кем я был в последнем сне.
Я-из-сна начал медленно поднимать на меня глаза – Медуза явно не спешил применить свой испепеляющий душу взгляд.
«Однако сейчас - пора исцеления. Исцеления от ожидания, избавления от противления, спасения и от всех обещаний; но его сердце - сердце убийцы, и это время его не тревожит. Ему все кажется бесполезным. Он не сможет бросить свое тело в этом месте, потому что презирает страсть к избавлению. Он убивает не для того, чтобы цветок снова принял форму цветка»
Тонкий голос моего клинка ещё не успел отразиться от сёдзи*, когда голова Медузы с глухим стуком упала на пол. Клинок скользнул обратно в ножны еще раньше.
Теперь, когда исполнилось предначертанное богами, оставалось только выполнить долг перед самим собою. Взяв за волосы, прикрыв глаза, сосредоточившись, я поднял голову на уровень своих глаз. Нужно посмотреть в лицо…