Странная история Кастора Троя и Шона Арчера
Глава III
"Где ты, отец мой? Тебя я не вижу,
Трудно быстрей мне идти.
Да говори же со мной, говори же,
Или собьюсь я с пути!"
Уильям Блэйк
Они придут – не могут не прийти. После того, как я оставил руководителям групп тайные знаки, призывающие к встрече на конспиративной квартире, прошло почти двенадцать часов.
По утвержденному плану я рванул в Лондон – это первый этап – двое суток, далее, как говориться, я был процессуально свободен.
Наш центр «работал» по Дальневосточной Азии. По-каким-то, не вполне понятным для меня причинам, его перенесли в Лондон, восемнадцать месяцев назад.
Чтобы сдавать отработавших свое, ирландских борцов за веру и отечество, переносить Восточный центр полноценно вроде не было никакой необходимости. У меня были кое-какие соображения, но всего мне по должности знать не полагалось.
Что же касаемо вероятности нахождения именно там пресловутого Кастора, то это спасибо ребяткам из аналитического отдела (всякий раз, когда что-то из исследований яйцеголовых было нам неясно, говорилось «наш парень в Вашингтоне сказал, что…»)
Из заботливо оставленного для меня тайника в Хитроу я выудил все необходимое, чтобы через некоторое время стать почти полноценным кокни.
Вот теперь валяюсь в мерзенькой конспирушке в Сохо, в двух шагах от Шафтсберри Авеню. Чувство юмора моих коллег не подводит. Обшарпанный нумер на третьем этаже с неокрывающимися фрамугами и начинающимся недалеко китайским кварталом. Но над кроватью – махонькая репродукция Хокусая, кажется, эта вещь называется «Вид Фуджи в дождливую погоду». Дую их хваленый Гленливет* лежа на кровати, и думаю о том, что он, сука, все-таки туманный, этот Альбион.
Приятной истомой растекся по жилам второй глоток виски. На секунду почувствовал себя Герцогом Монмаутом*.
Ничего не упустил. В Cabaret Mechanical Theatre, здесь, рядом, в Ковент-Гардене, Потом на углу Виджмор Стрит и Портланд Плэйс, затем в дыре в Бермондси, слазил на Лондон Ай, потом на нем же и прокатился – 125 метров. Кинул «анимашек» на «мыло». Пошарахался по городу, как наверху, так и в Тюбе – метро, примечал, рубил хвосты – чисто.
Затем зарулил в Бритиш Мьюзеум – практически только для своей души.
Агентурная сеть построена по принципу китайских триад: члены троек знают только руководителя своего звена, руководители звеньев знают только агента-координатора и не знакомы между собой. Организационно система не давала сбоев, а если и давала, то мы без особого труда иссекали ненужные члены, чтобы на их месте выросла молодая поросль Гидры.
Но настоящей жемчужиной моей креатуры стал Найджел Трой, тогда еще двадцатишестилетний брюссельский хакер. Мы с ним проворачивали практически неосуществимые операции, с ним я дорос до шефа-координатора, ему было разрешено создать вторую линию агентурной сети…
Год назад он вышел из-под контроля, совсем. Отпочковавшуюся маленькую гидру решено было выжечь каленым железом. Мы шли за ним по пятам, наступали на пятки, а он на пол шага нас опережал, два дня назад – его, наконец, опередили наши люди.
Устроившись поудобнее, и сделав еще один маленький глоток, отставил бокал и отдал себя во власть Морфея – для меня это не опасно – от силы 10 минут. Герцог Монмаут, какого-то там Генриха, или не Генриха…
«…сын не какого-то там Диктиса – крутилось у меня в голове, когда я шел к дворцу Полидекта. И хотя прошла всего лишь пятнадцатая весна, я знал, что это вовсе и не дворец, а грубо сложенный очень большой рыбацкий дом правителя Серифа, все мужчины которого были рыбаками, их отцами или сыновьями.
Соленый морской ветер, полный утренней свежести, пряного запаха моря, криков чаек и шума листвы кипарисовой рощи, приятно холодит под хитоном гибкое, сильное тело, равному которому нет на всем этом маленьком острове.
Единственной действительно дорогой принадлежностью острова была статуя Аполлона, вдохновенно исполненная, выкрашенная в естественные цвета человеческого тела, не иначе как на Крите, либо в Афинах. Гордо вскинув взор, он смотрел куда-то выше меня.
Куда-то выше меня, только мутным взглядом посмотрел и Полидект, когда я вошел в его покои. Длинное, вытянутое, какое-то лошадиное лицо, толстые губы, в волосах седина, широкие руки лопатам подобны. И потянул своим низким, гулким как из трюмовой бочки голосом, растягивая слова, словно что-то при этом жевал.
- Сыну богов недостойно сидеть беззаботно на камне, глупой гагаре себя уподобив. В годы иные и смертных отцов сыновья были готовы прославить себя и отчизну.
- Готов я свершить, что велит мне правитель Серифа, - ответил, я сам, почувствовал спокойный холодный свой тон.
- Сердце, я верю, твое пред опасностью дрогнуть не может. Горгоны Медузы глава доказательством славы послужит. Сыну Отец-Громовержец поможет, я знаю»
Я знаю, пора вставать, эхом слова на слова ответил внутренний голос, служащий мне будильником. Слегка приоткрыв глаза, я остановился и не стал открывать их полностью, чтобы суета мира не мешала мне.
Словно вызванный к жизни моей решимостью проснуться в мозг проник зуммер хэнди.
Как ни странно, я почти не удивился, хотя это был ход по степени срочности «прайм». Текстовка была от руководителя окинавской группы – пожилого исполнительного хозяина японского ресторанчика на Уорвик Авеню.
Прямая явная и непосредственная угроза моей жизни, необходимость воспользоваться автономным планом, опасность при использовании известных кому-либо другому каналов связи и конспиративных мест.
Честно говоря, я недолюбливал этого Тосио Онодэра - косоглазого обладателя неприметной фигуры и никогда-и-ничего не выражающего лица. Однако его предложение о создании только-моего-места, счел абсолютно оправданным.
Я не любил японца, прежде всего за то, что наедине со мной он вел себя как сенсей с учеником-первогодкой. Не любил, однако он, ни жестом, ни взглядом не давал понять мне, что знает о моем к нему отношении.
Стирая сообщение из памяти хэнди, я уже знал, ЧТО буду делать: вылив остатки виски в унитаз, спустил воду. Бутылку – на пол, аккуратно в тайник убрал комп, снял ботинки, оставил их у кровати, закрыл туалет снаружи известным мне способом, чтобы казалось, что изнутри.
Вышел, не заперев двери. Оставил табличку «не беспокоить».
Вышел в коридор - фрамуга там отрывается на внутренний огороженный дворик, не снабженный камерами слежения. Вылез, и, пройдя по карнизу, спрыгнул прямо в носках на брусчатку.
Я не пошел в Чайна-таун, где проще и легче затеряться, нет, я прямо в носках порыл в дорогущий «Хейли’c» рядом с Национальной галереей. У меня была не засвеченная карточка «Диннер’c клаб». В «Хейли’с» я прикупил на замену ветровке, джинсам, толстовке с портретом Че Гевары: «кодак», широченные шорты, здоровенную футболку, бейсболку с лейблом Нью-Йорк Сити. Всё - раз вдесятеро дороже, чем в Китайским квартале.
Когда я попросил кроссовки, эта рыжая бестия впарила мне страшно дорогие «Адидасы». Какая-то совсем новая, почти космическая разработка, какой-то там Эйр… На вопрос почему я босиком, я ответил, осмотрев её ноги, что и ей не мешало быть ближе к природе. Переобулся сразу же, заодно сменив носки.
Прощаясь, я пристально глядел в ее глаза, произнося Формулу. После того, как закроется за мной дверь, она, хоть убей, не сможет описать мою внешность.
В ближайшем пабе, в туалете, я переоделся и превратился в стопроцентного молодого развязанного янки. На выходе из паба мой взгляд остановился на неизвестно откуда взявшемся здесь Хокусае – «Вид Фуджи на фоне распустившего хвост павлина».
По пути я купил, якобы для изучения, карту Лондона, номер Лондон Спорт-Ревью за сегодняшнее число, в котором должна быть опубликована ссылка на план Би, в случае непредвиденных обстоятельств.
Здесь я заметил то, что мне нужно – серебристый «Бентли» с нечетными номерами – остановился - за рулем стриженая леди в безупречном оливковом костюме, порывшись в сумочке, порывисто вышла и столкнулась, якобы случайно, носом к носу с «беззаботно» идущим мной.
Несмотря на весь её аристократизм и невозмутимость, через секунду я её взял. Болтая ни о чем, мы покрутились по Мэлл, Бёрдкэйдж Уолк, Букингем Палас Роуд, Виктории Стрит. Вроде не пасут.
По дороге я первым делом заглянул в «Ревью», на третьей странице – очень скупо – в шифрованном виде «Найти Горгону Медузу». Вот тебе и сон в руку: Полидект с лицом Виктора Лазара посылает Персея за головой Медузы. Взглянув на брелок на лобовом стекле, я похолодел – крошечная золотая фигурка в крылатых сандалиях – вестник богов - Гермес.
Леди высадила меня возле Моего Места. Через минуту, немного недоумевая, что она тут делала, она будет возвращаться через Нью Бонд и Оксфорд Стрит к своим делам в Холборне. Я же, пробираясь к тайнику, вспомню вдруг картину не то итальянца, не то фламандца из Британского Музея, виденную мною вчера, где Персей кладет толпу головой Медузы, взяв её за волосы-змеи. Прежде, думая о Медузе, я вспоминал скульптуру на площади Консерватории в Риме – она мне всегда казалась женщиной страдающей оттого, что у нее на голове поместили порцию спагетти.
Никакой Медузы, никакой Горгоны, ничего подобного в других сочетаниях в оперативном деле не было, не было ничего похожего и у Найджэла, я бы знал. По большому счету, вот это я знал уже наверняка, нужно было готовиться к тому, что меня сольют. Но где-то внутри я был уверен, холодно и твердо, что смогу их опередить.
Опередить и победить.
Шмотки свои прежние я отдал с развязанным: «Простите, сэр, это не Ваше?» вполне молодому еще бездомному, дремавшему на скамейке в Регент’c Парк. Сумку из Хейли’c отдавать не стал – там было кое-что из моего личного тайника.
Прямо перед часом пик я спустился в Тьюб на Эустон Скуэа и, уже не кружась по городу, рванул прямо на Чесмэн. Устроившись поудобнее в кресле, вытянув длинные ноги, прижав к себе пакет из Хейли’с. К часу пик, в Тьюб повалили лондонцы, будто волны, гонимые прибоем.
« Волны, гонимые прибоем, направляемые рукой Посейдона, неумолимо собой наполняли суровую бухту. Пологом туч, устилают дорогу Великому Зевсу, ветры морские и ветры пустынь. Здесь, одинокий воззвал я мольбой к Громовержцу, здесь внял я впервые Отца своего:
- Воля моя пусть свершится, забудь обо всем и исполни знамение, данное свыше, сам Полидект же всего лишь игрушка моя. Оружье, сандальи и щит, уменье и хитрость – дадут тебе боги через Посланца – Гермеса. Лишь после того, как ударит копытами тот, кто родится, будет свободен и волен мой сын»
Когда это успел вспомнить Павсания, которого брал в руки лишь единожды? - просыпающееся рациональное сознание сразу подсунуло необходимое объяснение смысла пришедшего сна.
Легкое покачивание электропоезда, гул незнакомых голосов, вновь погружали меня в сонную лощину. Когда же я открыл глаза, освобождаясь от дремы, то, с непередаваемым ужасом, вновь плотно закрыл их, поскольку то, что я увидел, не умещалось и не могло уместиться в моей голове…