В тексте Писания есть два слова: «змий» («микец») и «змея» («анахаш»). Первое слово означает падшего ангела древнего змия Сатану, а второе – тварь, ядовитое пресмыкающееся. Часто, переводя оба эти слова как «змея», переводчики священного текста создают путаницу, позволяя невнимательным к оригиналу интерпретаторам утверждать, что эдемский змий-искуситель, якобы не имеет отношения к Сатане. Однако, само то, что дух, искушающий прародителей, называется в книге Бытия именно словом микец, не оставляет сомнений в том, кто именно говорит с Адамом и Евой. То, что впоследствии Творец соотносит своего противника и слугу — змия с обычным змеем, обрекая его ползти на брюхе и питаться прахом земным, говорит читателю только об униженной, подчиненной и зависимой роли нечистого духа.
Стоит отметить, что во внешнем облике эдемского искусителя есть одна любопытная деталь, доступная не читателю Писания, а человеку, встретившемуся с фреской Микельанджело. На ней змий изображен с мужским торсом и головой, но с женской грудью. Возможно, андрогинный облик Сатаны указывает не только на средний род слова микец, но и на извращённую природу ангела, отпавшего от Бога. Эта внешность, близкая современной субкультуре фриков и квиров, может говорить не только о многоликости греха. Она связывает змия и с наиболее известным образом Сатаны — двуполым чёрным козлом Бафометом или Бегемотом.
Ветхозаветный Левиафан, змий, поражаемый в голову будущим Мессией, как и дракон из бездны в книге Откровения также называются микец, однозначно отсылая нас к сатанинскому образу змия-хаоса и погибели. При этом ядовитые змеи, жалящие идолопоклонников-израильтян во время исхода из Египта, называются уже анахаш. То же имя носит и защищающий от них медный змей на жезле Моисея, аллегорически символизирующий грядущую жертву Христа, смертью попирающую смерть.
И наконец, когда сам Христос призывает своих апостолов быть кроткими, как голуби и мудрыми, как змеи, Он говорит о них как об анакаца (арамейский аналог слова анахаш), очевидно подразумевая, что ученикам, подобно змее, придется «менять кожу» в зависимости от того, кому они будут проповедовать Благую весть.
Таким образом, вопреки синонимичности, иногда возникающей при переводе, змий и змея – не просто не синонимы, но и совершенно разные понятия с грамматической, контекстуальной и концептуальной точки зрения.