Я сразу подумал, что он чей-то. Когда вечером мы пришли к двум распадкам, в самом верху ущелья Чинглусуай, то на ровной площадке у озера под заснеженным склоном уже стояли три палатки. Мы собрали две свои в стороне, благо отсутствие низкорослых деревьев давало большой выбор места, и стали готовить ужин. Тут он и пришёл к нам со стороны другого лагеря.
Крупный, с длинной бурой шерстью и серым плотным подшерстком, хорошо видным при каждом его шаге. С большими, правильной треугольной формы ушами, чутко реагировавшими на любой звук, сильными лапами и хвостом, доставшимся ему без изменений от недалёких волчьих предков. Он пришел в наш лагерь не легкомысленным попрошайкой или озлобленным грабителем, в надежде поживиться провиантом. Он подходил с неподдельным интересом в коричневых, собачьих глазах.
Остановившись на небольшом взгорке, метрах в пяти от ближайшей палатки, пес долго смотрел на нас, не пытаясь принюхаться, как это делают его собратья в умеренных широтах. Он внимательно осматривал нашу стоянку: две палатки, рюкзаки, стоящие тут и там, импровизированный обеденный стол на камнях. Казалось, он вслушивается в беседу и понимает её смысл.
А нами была проведена дискуссия: звать его к нам или нет. Главным аргументом за приглашение, было то, что все в соседнем лагере спят, и даже если мы нарушим диету собаки, никто этого не узнает.
Опустившиеся на ущелье облака скрыли низкие горы. Но между землей и ползущим с вершин туманом оставалось пространство кристально чистого воздуха. И в этой линзе, между зелёными мхами и серым маревом облаков, черными вертикальными скалами и белыми пятнами снега на пологих склонах, как в хрустале, застыла наша стоянка.
Пес пробыл у нас весь вечер. Слушал разговоры, гитару Руслана, периодически вздыхал о чём-то по-собачьи и клал косматую голову с мощным загривком на лапы. Не знаю, думал ли он о своём, или выражал так мнение об услышанном. От предложенной ему Юрой части своего ужина, пес не отказался, но ел аккуратно, без собачьей жадности. А на мою попытку потрепать его за ухом, весь напрягся, бросил суровый взгляд исподлобья и сильно ткнул сухим носом мою руку: не делай так.
Вечер перешёл в сумерки летней ночи в приполярье и обсудив над картой нитку завтрашнего подъёма на плато все разошлись спать. Незаметно ушел и пес.
Следующий день встретил ярким солнцем и слепящими отражениями от снежников на склонах ущелья. Соседний лагерь уже кипел сборами, а мы, не торопясь, вылезали из спальных мешков и палаток в семь тридцать утра. Лена варила утренний кофе. И не было на свете ничего лучше его аромата, заполненного солнцем ущелья в Ловозёрских тундрах и этого дня.
Мы заканчивали завтрак, когда наши соседи, закинув на себя рюкзаки и взяв в руки альпенштоки, неспешной вереницей начали движение вдоль ручья, вниз по ущелью. Наш пес мелькал, то в конце их шеренги, то в ее начале. Он прыгал среди людей, крутился под ногами, лаял, демонстрируя отличное настроение и не было в его поведении ни намёка на нашего вчерашнего сурового гостя.
Но дойдя до низкого кустарника, начинавшегося в пятидесяти метрах от лагеря, он остановился, подождал, пока последний человек перейдет по тропе эту границу, после чего развернулся и спокойно пошел в нашу сторону. Никто из уходящих не позвал его за собой.
Юра ушел догонять группу, чтобы выяснить, чья собака. А пес дошел, до нашего лагеря, лёг у одной из палаток и стал наблюдать за происходящим вокруг. Вернувшись, Юра сказал, что у пса нет хозяина. Он несколько дней шел через горы с этой группой и если он не пошёл за ними дальше, то это его право.
Может быть, он подумал, что мы станем жить у этого озера между двумя рукавами ущелья, или была какая-то другая причина, но пес остался с нами. А мы готовились продолжить путь.
В девять утра мы начали подъем на плато. По снежным доскам, мимо бурлящего потока, под слепящим солнцем мы шли вверх. А сзади шел пес, находя способы забираться на каменные ступени выше своего роста. Уйти вниз по ущелью с утренней группой ему было бы гораздо проще, но он зачем-то продолжал идти с нами, по дороге, по которой пришёл сюда вчера.
Выходом на плато был крутой склон, двигаться по которому пришлось между развалами черных камней, по косым полкам. В наиболее сложный момент, когда нужно было пройти два метра по уступу, шириной в две стопы, над обрывом, я подумал, что пес отстанет, начнёт лаять и метаться по узкой тропе. Но подойдя к сложному участку последним, он остановился, посмотрел по сторонам и убедившись в отсутствии обхода начал движение. Пригибая голову, напрягая мохнатую шею, он прощупывал лапами путь, при каждом шаге вынося их далеко вперёд. Каждый раз аккуратно касался карниза, будто опора не выдержит его веса и обрушится вниз. Было понятно, что ему страшно, но он шел не останавливаясь. Я никогда не видел, чтобы так вели себя собаки. Другие участники группы тоже. Потому что, не снимая рюкзаков, стоя на крутом склоне, все смотрели, как этот, собственно ничей пес преодолевает инстинкт самосохранения в желании двигаться по совсем непростому для него пути. Двигаться вместе с нами.
Мы вышли из ущелья на залитое солнцем плато недалеко от вершины Ангвундасчорр. И поднимая пыль и обивая ломаные булыжники проложенной тяжелой техникой дороги, отправились в сторону перевала Геологов.
За спиной, в дымке, под кучевыми облаками осталась синяя гладь Сейдозера и зеленая тайга его берегов. А впереди и вокруг раскинулась каменная пустошь, волнами уходящая до близкого горизонта во все стороны. И не за что в ней было зацепиться глазу.
Вереницей мы брели по этим голым скалам. Пять человек, несущие в рюкзаках все необходимое для жизни. Мы шли, достаточно далеко друг от друга, не переговариваясь и каждый думал о своём. А между нами была тишина, которая бывает только в пустынях, где единственный звук – это твоё живое дыхание и твои шаги по мертвым камням.
С нами шёл пес. Не отставая и не обгоняя, он встал в цепи третьим и держал дистанцию как полноправный участник группы. Несколько раз я видел, как он останавливался, поднимал голову и начинал нюхать воздух, приносимый со стороны перевала редкими порывами ветра. А иногда он наклонялся к камням и выискивал там что-то известное только ему. Находил, смотрел вперёд и продолжал движение.
В километре от нас стала видна цель утреннего перехода, между безымянной высотой и вершиной Аллуайв находящейся сразу за седловиной перевала. Решено было встать на привал у большого приметного камня. Пес сел напротив рюкзаков и внимательно смотрел вперед, туда куда вела дорога. Потом встал, обошёл вокруг камня, останавливаясь и вдыхая воздух. Вернулся, подошел к сидящему Юре и ткнул его носом в плечо. Глубоко вздохнул и пошел в сторону от дороги. Один раз он обернулся, внимательно посмотрел на нас и пошёл дальше. И мне показалось в этом взгляде, что пес запоминает. Этот камень, рюкзаки и фигуры людей.
Расстояние, которое нужно пройти до цели наверху не всегда просто определить на глаз. Горы легко укорачивают дистанцию хорошей видимостью или отдаляют ориентиры водяной пылью облака, лежащего на твоём пути, подобно туше серого кита. А идущая прямо вверх дорога, часто оказывается длиннее петляющего по склону серпантина.
Под безоблачным небом, с рюкзаками на спинах, по прямой дороге, мы вереницей шли наверх, к перевалу Геологов. А вниз, к ручью с названием Азимут, мелькая среди камней, пригибая лохматую голову к земле и вынюхивая что-то, уходил наш случайный попутчик – пес из ущелья Чинглусуай.
Через несколько дней, в баре на станции спасателей Куэльпорр, я рассказал хозяину про этот случай. А он на это поведал мне, что между поселком Ревда и Азимутом, в штольнях заброшенного рудника живет стая собак, с серо-бурыми загривками, мощными лапами, и загорающимися, при встрече с людьми, огоньками неподдельного интереса, в больших коричневых глазах.