Один день из жизни влюблённого студента
или пособие для начинающих
или Самый Лучший День…
Рассказ.
Посвящается всем студентам НЭТИ.
Весна 1972 года.
Западная граница Новосибирска, где уже заканчивается частный сектор города и начинаются Луга с уже пробивающейся из-под земли весенней травой.
Время луговых цветов ещё не пришло, они сидят в засаде и ждут команды от солнца, готовые в нужное время появиться на свет божий и встретиться со своим тёплым покровителем.
Огороженные высоким деревянным забором Склады ГОРПРОМТОРГА являют собой границу города, которую люди пока боятся перейти и заселиться там, на Лугах, без разрешения свыше…
Но это время всё равно придёт, потому что городу тесно, ведь он областной и растёт, как на дрожжах и вверх и вширь. Но сейчас его граница – эти Склады.
Рядом с широкими воротами Складов – большая, хорошо утоптанная площадка, которая заменяет жителям Окраины сцену Дома Культуры, да, наверное, и его самого.
Главная достопримечательность, украшение этой сцены – расположенный на самом краю её совсем маленький пивной ларёк со скамейкой рядом, на которой можно было попробовать, а потом обсудить качество сегодняшней бочки.
Хозяин был деловой и всегда завозил столько пива, чтобы его хватило только на день, иначе ночью его ларёк взломают!
На этой площадке (сцене) часто происходили небольшие житейские сценки между супругами, типа: «Отдай, козёл, мне сейчас же свою заначку!», на что «козёл» обычно отвечал, что она уже давно кончилась, а новую он ещё не заначил. И неистово крестился, глядя в землю…
Недалеко от складов находилась конечная остановка трамвая, соединяющая серую Окраину с цивилизацией областного города с его Красным проспектом и Театром оперы и балета, символом города и украшением его герба.
Но всё это было так далеко от западной Окраины города, ведь он вытянулся за счёт новостроек по обоим берегам Оби на сорок километров! ...
Так и жили они каждый своей жизнью. Город с широкими проспектами, высокими зданиями и яркими вывесками на них – своей столичной, а Окраина с узкими улочками и покосившимися домиками – своей, деревенской, серой и безрадостной. И многие жители её, особенно пенсионеры, стали забывать, что они – тоже жители Новосибирска!
На самих Складах ничего особо ценного не было: в основном хранилось старое и новое торговое оборудование, да штук двадцать жёлтых бочек на колёсах с надписью «Квас», которые дожидались июльской жары.
Особо надо отметить находящийся на этих Складах столярный цех, благодаря которому по округе разносился приятный смоляной запах только что распиленных сосновых досок.
Этот цех давал работу не менее, чем пятидесяти местным жителям. И по этой причине грабить Склады не было никакого смысла, но по всем циркулярам полагалось, что, если есть Склады, то при них должен быть и ночной сторож, и не просто сторож, а сторож-истопник для столярного цеха, потому что дерево, как и люди, любит тепло и ему тоже хочется быть сухим.
Для сторожа рядом с воротами была построена сторожка. В этом домике размером девять квадратных метров были: стол со стулом, печка и грубо сколоченный топчан для отдыха.
Да, ещё на столе под стеклом – график дежурства сторожей, а на стене приколота голая и неувядающая Саманта Фокс с календарём прошлого года внизу и надписями в виде иероглифов.
… Сегодня вечером за столом перед раскрытой ученической тетрадкой сидел молодой человек лет восемнадцати с длинными волосами и горящими глазами.
Было видно, что он по уши влюблён (оттого и горящие глаза), и ему позарез нужно к утру, к сдаче дежурства написать стихи предмету своей любви, чтобы утром подложить их к комнате студенческого общежития, где она живёт.
Также было видно, что крылатый Пегас в такую даль не залетает, да что ему было делать здесь, на складах ГОСПРОМТОРГА, на Окраине?
Наполовину выпитая бутылка «Жигулёвского» ему сегодня не помогала, хотя обстановка в сторожке располагала к творчеству: потрескивая, весело горели дрова в печурке, на плите уже закипал старенький чайник, у ног сторожа лежит овчарка Маня, названная им в честь своей возлюбленной, и преданно смотрит на своего хозяина, пытаясь хоть чем-то помочь ему. Ведь ливерная колбаса, которой он угостил собаку, была сегодня исключительно хороша!
«Вот если бы Маринка на меня так смотрела!» - подумал сторож и горько усмехнулся…
* * *
… Ладно, чего уж тут таить! Сторож Складов, склонившийся над тетрадкой – это я, Сергей. И, хоть я сейчас на границе (города) и охраняю что-то там, но вы ошибаетесь, если считаете, что я -пограничник!!!
Я – студент второго курса ССФ, то есть самолётостроительного факультета НЭТИ, что стоит в славном городе Новосибирске на проспекте Карла Маркса, на правом берегу Оби.
… Когда у Человека не пишутся стихи для любимой девушки ввиду отсутствия Пегаса в данный момент в данном месте, то мозг у него переключается на более лёгкую работу, и он начинает вспоминать.
И, чтобы испортить эту статистику соблюдения законов человеческого бытия, я начинаю вспоминать начало нашей Одиссеи из провинциального городка в областной центр Новосибирск в поисках лучшей доли, в поисках своего Самого Лучшего Дня…
… Приехал я сюда вместе со своими лучшими друзьями – Витькой Капранчиковым и Вовкой Криворотовым, справедливо посчитав, что, раз у нас у всех фамилии начинаются на «К», то и держаться дальше нам нужно вместе.
До этого была встреча у меня дома после выпускного вечера, на которой мы тщательно изучали толстый, только что купленный мною и поэтому ещё пахнущий типографской краской, «Справочник для поступающих в ВУЗы», на которой решили, что лучше города в Сибири, чем Новосибирск – нет!
А из десятка его высших учебных заведений мы выбрали, конечно же, институт с самым звучным названием – НЭТИ.
Выбирая себе факультет из пятнадцати существующих, мы учли, что ни у кого из нас не оказалось мечты детства, и никто не хотел стать космонавтом или поваром.
Поэтому свою будущую профессию, то бишь факультет, мы опять выбирали, как самый романтический – самолётостроение, учитывая, что Чкаловский завод обеспечивал всех «своих» студентов работой после института.
И в наших мечтах нам уже грезился даже проездной билет на все самолёты, летающие по стране и за рубеж…
Мы не боялись, что проходной балл на этот факультет был одним из самых высоких – четырнадцать из пятнадцати! (Как оказалось потом – четыре человека на место).
Но что могло напугать нас тогда – молодых, красивых, семнадцатилетних?!
Жаль, что мои друзья не прошли по конкурсу. Витька Капранчиков по причине своего природного волнения завалил свой первый же экзамен, и я остался один на один с суровыми реалиями студенческой жизни начала 70-х…
И вот он, первый курс – год выживания, когда я боролся не на жизнь, а на смерть с учебным процессом.
Если я в школе был ударником за счёт природных данных – хорошей памяти, сообразительности и умения делать домашние для следующего урока на предыдущем, то здесь такое не прокатывало, несмотря на все мои попытки. Нужно было ходить (желательно) на все лекции, слушать и обязательно вести конспекты, а потом в сессию эти конспекты зубрить, зубрить и зубрить, потому что моей природной памяти здесь уже не хватало…
В первый год, когда отсев студентов с факультета был не менее 30% от наличного состава группы, я на одной из сессий умудрился «завалить» сразу три предмета, хотя даже после двух «неудов» студенты автоматически вылетали с института.
Пришлось в эту сессию спать ночью всего по четыре часа, а в конце её – пойти на нарушение правил проведения сессий и сдать два предмета в день (что спасло меня), а последний перенести на осень.
Да, жаркие были денёчки…
В выживании на первом курсе мне очень помог мой ангел-хранитель, вложивший в меня повышенное чувство самосохранения и ГЛАЗА моей матери, в которые я должен был заглянуть после вылета из института.
Спасибо тебе, мама!
После сумасшедшего первого года обучения на летних каникулах, вместо того, чтобы поехать со стройотрядом за романтикой на самый восточный остров страны – Кунашир, на прокладку ЛЭП, я приехал к родителям в родной Бийск, где отец устроил меня на работу грузчиком-упаковщиком консервного цеха местного мясокомбината.
В мою обязанность входило: схватить с конвейера, идущего откуда-то сверху, деревянный ящик с мясными консервами и заколотить его деревянными плашками с предварительной обмоткой гвоздей мягкой проволокой.
Всё бы хорошо, но немного напрягало, что этот ящик надо было потом сразу погрузить на железнодорожный вагон, терпеливо ожидающий недалеко от упаковки, чтобы отвезти потом в Ханты-Мансийский АО, как указано на этикетке, приклеенной мною на торец. А весил этот ящик около тридцати килограммов – как раз половина моего тогдашнего веса…
«Ничего, муравьи вон таскают соломинки больше его самого и ничего, не надрываются! - мудро рассуждал я тогда, но на всякий случай потуже затягивал широкий ремень на животе, - студент с грыжей это уже не студент!»
В первый же день я подружился со студентом Мишей, и мы уже на пару с ним стали закидывать ящики на верхние ряды.
За месяц работы на мясокомбинате я откормился на пять килограмм и заметно окреп физически…
«Подкармливалась» наша бригада два раза в день, кроме обеда (хлеб и помидоры приносились с собой), когда останавливался конвейер, причём я так и не научился, как другие, съедать больше одной банки.
В столовую же мы с Мишей перестали потом ходить по причине неразработанности наших желудков. Да и что там делать: в супе плавает огромный кусок мяса, такой же во втором блюде, но только с кашей. Мне казалось, что даже в компоте оно плавает вместо абрикосов!!!
Ситуация была комичная, как в известном фильме «белое солнце пустыни», когда Верещагин жаловался: «Опять ты мне эту икру поставила! Не могу я каждый день её, проклятую, есть! Хоть бы хлеба достала!»
А у нас в столовой хлеб был бесплатный…
Отъевшийся на год вперёд, растолстевший и чрезвычайно возмужавший, с ковбойскими усами и волосами до плеч («военка» была только с третьего курса), я вернулся в Новосибирск и дальше грызть гранит науки.
Гранит науки второго курса оказался ненамного мягче гранита первого курса, но к этому времени я, уже прошедший курс выживания, приобрёл ряд знаний и умений, без которых студент 70-х не мог бы выдержать и одного семестра!
В области технических знаний у студента второго курса уже появляется способность овладения материалом какого-либо предмета с минимальными затратами умственной (да и физической) энергии при минимально необходимых посещениях лекций данного предмета!
Здесь важную роль начинает играть умение «создавать» и правильно пользоваться шпаргалками. Ведь «создавая» их ты не только переносишь на них всю нужную информацию о данном предмете, но при этом часть оставляешь в своей голове.
Конечно, было бы лучше, если бы эти «способности создавать» были заложены в тебе от Бога, при рождении, хотя маловероятно, что он был сторонником их использования на своих проповедях!
Очень важно было при приближении сессии «помозолить глаза» нужному преподавателю и непременно задать пару-тройку «умных» вопросов по его предмету, чтобы у него сложилась твёрдая уверенность в том, что ты не представляешь себе дальнейшей жизни, например, без «Истории КПСС» и вообще не можешь заснуть, пока не прочитаешь какой-нибудь работы Ленина!
Некоторые предметы мне были очень даже интересны, и я хорошо помню, как преподаватель по сопромату сказал мне, вручая зачётку:
- Ковалёв, когда ты успел всё это выучить? Ведь ты же начал ходить на лекции только в конце семестра?!
На что я с жаром ему ответил:
- Иван Иваныч, я просто понял, что сопромат жизненно необходим человеку! Как можно жить без умения рассчитать, например, ручку швабры на изгиб и устойчивость?
Препод сначала задумался – не сказал ли я что-либо оскорбительное по поводу его предмета, а затем, зная мой позитивный и весёлый характер, сказал:
- Ковалёв, не ёрничай, всё равно «отлично» ты не получишь, потому что сдаёшь второй раз!
- Спасибо, Иван Иваныч, я буду помнить об этой сдаче сопромата всю жизнь. И может быть когда-нибудь напишу об этом в своих мемуарах! Ведь я – самый благодарный студент в нашей группе!
Иван Иванович улыбнулся:
- Хорошо, договорились! Теперь у меня есть стимул дожить до ста лет, - он тоже был позитивным и весёлым человеком…
* * *
Где-то рядом затявкали собаки, сидящие на привязи и сторожившие хозяйское добро. Моя свободолюбивая и вольнонаёмная овчарка Маня навострила уши и вопросительно посмотрела на меня: «Что делать?»
Я ласково потрепал её по серому загривку:
- Ну, сбегай, разомнись, разберись там – а вдруг там кто-то покушается на наши бочки!
Манька носом открыла дверь сторожки и убежала: бутерброды с ливерной колбасой уже были съедены, пора отрабатывать их!
Собака была приблудная, но очень умная и воспитанная, поэтому я сразу принял её к себе на службу в ночную смену. Расплачивался с ней бутербродами и лаской. И то и другое на Окраине было редкостью, и поэтому собака быстро согласилась.
Имя я её придумал быстро, так как в голове моей тогда кроме сопромата и Маринки, предмета моих воздыханий, ничего больше не было. Имя Сопромат было слишком длинное для собаки, а вот имя Марина – Маша – Маня – Манька – было в самый раз, коротко и звучно!
С Маней мы уже совершили несколько походов в Луга за цветами для Маринки, но пока безрезультатно: время подснежников и идущих вслед за ними огоньков ещё не подошло…
После обхода Складов минут через десять вернулась Маня, и по её спокойному взгляду я понял, что на Складах всё спокойно и замки все на месте.
Значит можно ещё повспоминать…
* * *
… После первого курса, курса выживания, я, отъевшийся на мясокомбинате родного города и чрезвычайно возмужавший, пришёл к заключению, что все свои силы отдавать учебному процессу глупо. Глупо отдавать ему лучшие годы своей молодости и более рациональным будет делить его с маленькими студенческими радостями.
Одна маленькая студенческая радость – удовольствие от поедания всего съестного, что придумало человечество за время своего существования и напрямую зависела от количества денег в его карманах и аппетита последнего.
И хоть в студенческой столовой среднестатистический товарищ мог поесть за двадцать копеек, чтоб гарантированно не умереть с голоду на лекциях (руководители института знали, что объевшийся студент никогда не будет хорошо учиться!), мне посещение этой столовой не стало приносить «маленькой студенческой радости», я всё чаще заглядывался на рабочую столовую, что стояла через трамвайную линию и притягивала к себе взгляды студентов яркой неоновой вывеской. Стоимость обеда в ней была шестьдесят-восемьдесят копеек, что было непозволительной роскошью при стипендии в сорок рублей. А так как я не был олигархом (олигарх – студент, которому родители из деревни присылали с проводником поезда мешок картошки и шмат сала), то пришлось мне идти в сторожа, тем более, что, овладев этой профессией, после института я мог уже выбирать, куда мне пойти потом!
Первый опыт был крайне неудачным, и я потерпел фиаско уже через три месяца…
…Это место передавалось, как по наследству: или лучшему другу, или родственнику (что среди студентов было, конечно же, редкостью), а место это называлось – детский сад № …, которых неподалёку от института было несколько. Должность эта называлась так – ночной сторож-дворник.
Обязанности:
1. Сторожить детсад с семи вечера до семи утра и отбиваться от всех нападений голодных неприятелей на его столовую.
2. В случае выпадения ночных осадков в виде снега (дождь был не страшен) – расчищать к утру все его дорожки, что было чрезвычайно полезным для молодых людей в возрасте до двадцати лет!
3. В семь часов утра открывать детсад и впускать воспитателей, поваров и малышню в этот оазис детского счастья.
Награды сторожу:
1. Возможность музицировать всю ночь в спортзале второго этажа на стареньком пианино и играть там же в кегли (почти что боулинг!), когда музыка надоест.
И, несмотря на то, что мне ещё до рождения не медведь, а слон наступил на оба уха сразу, через месяц я уже сносно играл «Собачий вальс» неизвестного мне композитора.
2. Мне непременно оставляли второе блюдо с небольшой котлеткой и трёхлитровый бидон с остатками борща, которым я с утра кормил всю свою комнату в общежитии.
Можно было представить, как меня любили и уважали мои ребята!
Расплачивались они со мной тем, что, узнав про ночной снегопад в городе, часов в шесть утра они присылали мне помощника, который определялся жребием.
3. Да, я забыл совсем: за этот курорт мне ещё и платили 110 рублей в месяц!!!
Как я сейчас помню, моё фиаско в детском саду произошло, кажется, через три месяца, когда я, пригласив в гости свою знакомую Кадрию, промузицировал с ней до трёх часов ночи и проспал приход «хозяев».
Разбудил меня уже не будильник, а четырёхлетний пацан Петя. Он был самый худой, и поэтому только он смог пролезть в маленькую форточку в столовой…
Да что я всё о еде да о столовой. Лучше вспоминается вторая «маленькая студенческая радость», ведь всем известно, как вредно для здоровья все пять лет в институте только есть, спать и учиться, есть, спать и учиться, и без всякой личной жизни!
Эта радость была абсолютно бесплатной и доступна абсолютно всем!
… Танцы в нашем общежитии проводились в просторном холле второго этажа под музыку популярных тогда ВИА «Поющие гитары», «Весёлые ребята» и «Цветы».
На танцах для создания интимной обстановки было так темно, что девушек на танец приходилось приглашать на ощупь, что сыграло со мной впоследствии злую шутку…
Во время и после танцев все тёмные ниши в общежитии, рекреации, подвал были заняты целующимися парами, а если поцелуи становились слишком страстными, то приходилось иногда выгонять своих сожителей по комнате на ночь к соседям, чтоб потом вдвоём с девушкой всю ночь разбираться в своих чувствах, а заодно и познакомиться!
Да, приятно вспоминать, что, став студентом-сторожем, я мог эту «девушку с танцев» пригласить в кинотеатр «Аврора», что был в конце проспекта Карла Маркса, а перед ним распить с ней в соседнем кафе бутылочку шампанского с пирожными.
Тогда я чувствовал себя не студентом-сторожем, а миллиардером Онассисом!
… Послышался какой-то шум снаружи, Маня недовольно заворчала, в дверь постучались и зашли двое людей без оружия. («Бандиты не стали бы стучаться!» - сразу же отметил я).
Собака встала и грозно зарычала на гостей, готовая биться за меня со всеми врагами на свете, хотя таковых, да и просто недоброжелателей, у меня по жизни не наблюдалось по причине моей коммуникабельности, открытости и весёлого нрава.
- Незваный гость хуже татарина! – вырвалось у меня, но я успокоился, не увидев в их лицах татарской внешности.
На всякий случай я широко улыбнулся, потому что другого оружия у меня в сторожке (не считая острых зубов Мани) не было…
Сразу бросилось в глаза, что эта парочка крепко держалась за руки («Ну совсем как дети из яслей, переходящие улицу» - отметил я).
Молодая миловидная женщина (видно из местных, раз она знакома со щелью в заборе!) долго изучала меня, переваривая мудрость сказанного мною, а потом неожиданно выдала:
- Сергей, я живу недалеко отсюда, на соседней улице, ко мне сегодня приехал на побывку брат из армии, а отметить это дело абсолютно не с кем, потому что на нашей улице живут одни старухи!
«Да, значит на Окраине я довольно популярная личность, - решил я. – И все жители знают, что намного интересней со мной распить бутылочку портвейна и поговорить о жизни, о политике, о хоккее, чем, к примеру, ограбить, тем более, что известно – бумажников с хрустящими купюрами у сторожей не бывает…»
«Товарищ из армии», верзила в чёрной робе и потрёпанной фуфайке («не шибко их одевают «там» - подумал я) всё время молчал, не поднимая глаз и не отпуская руки своей спутницы.
Видно было, что он в своей «армии» совсем разучился разговаривать, а тут ещё такое общество…
Законы гостеприимства ещё никто не отменял, и я широким жестом пригласил своих гостей на мою «мебель» - грубо сколоченный топчан с полосатым матрацем пенсионного возраста.
«Зеки – тоже люди, тоже человеки, и приносят пользу обществу, обеспечивая работой столько людей в местах отдалённых, по обслуживанию их,» - пронеслось у меня в голове, когда гости уселись на топчан, так и не выпустив рук друг друга.
Я был уверен, что «товарищ из армии» не был избалован в последние десять лет вниманием женщин, и поэтому был на девятом небе оттого, что ему позволили даже держать её за руку!
Он млел от тепла её руки, голова шла кругом, и от этого он плохо ориентировался в пространстве.
Марина с Окраины (О, Боже, она была тёзкой моей Марины!) быстро взяла инициативу в свои тёплые и ласковые руки и сразу открыла все свои карты: у них в наличии денег - только на одну бутылку портвейна и булку хлеба с плавленым сырком. И будет замечательно, если я смогу добавить к этому ещё одну с небольшим куском докторской колбасы (Манька свою ливерную уже давно съела).
Девушка посчитала, что у нас будет тогда неплохой ужин. Тем более, что у меня остались ещё две бутылки «Жигулёвского». На что я ответил, что пиво у меня - для дела. Оно должно привлечь «ночного Пегаса», чтобы быть к утру во всеоружии своих любовных стихов. Поэтому одну бутылку «поэтического» пива я должен оставить себе на ночь, а другую могу поставить на стол.
Ехать в город за приличным портвейном кроме меня было абсолютно некому: во-первых, «товарищу из армии» категорически нельзя было появляться в городе по причине задержания в таком виде, а другой одежды у него не было, так же как и парика и тёмных очков. (Я был уже уверен, что он «ушёл» из ближайшей колонии). Во-вторых, он всё равно еже не смог бы оторваться от руки своей Маринки…
Я наказал моим гостям следить за печкой и заварить чай к моему приезду, а за главного сторожа Складов оставил Маню, как самую мобильную из всех, на что она ответила преданным взглядом друга…
… Дорога до ближайшего супермаркета заняла около часа, и вот я уже сижу один в пустом трамвае с двумя женщинами – водителем и кондуктором, пожилой женщиной с тяжёлой сумкой на животе.
Я спросил её, не страшно ли ей ехать одной на Окраину с сумкой денег, на что она ответила, что уже привыкла к этому, и вообще она не одна, а их двое.
Мне хотелось спросить, не Мариной ли её зовут, но не решился, боясь услышать ответ.
Я смотрю в окно на проплывающий серый пригородный пейзаж с просыпающейся от зимы природой. Уже вечереет, и солнце вот-вот уже ухватится за кромку леса, темнеющую за Лугом.
Вагон покачивает, колёса стучат на стыках, мне становится совсем тепло. Я закрываю глаза и переношусь на три месяца назад на новогодний вечер в нашем студенческом общежитии…
… Я ждал это чувство настороженно, с опаской, с боязнью чего-то неизвестного, но оно нахлынуло, обрушилось на меня всё равно неожиданно, как снежная лавина, и снесла мне голову.
Только внутренний голос, давно не выходивший со мной на связь, успел сказать поспешно на ухо: «Всё, тебе пора, это она!» …
… Она стояла в окружении подружек из своей комнаты (девушки на танцы тогда ходили комнатами, приходить одной было неприлично!), вся воздушная, с волнистыми пушистыми светлыми волосами.
Чуть вздёрнутый носик и голубые глаза (их я рассмотрел позже) выделяли её среди других. Яркие, какие-то ангельские губы бантиком притягивали к себе внимание, как магнит.
Белое лёгкое платье в чёрный горошек размером с пятак было наполнено праздничным эфиром сегодняшнего бала.
Я подошёл к ней поближе, чтобы в полутьме разноцветных новогодних гирлянд насладиться её ангельской красотой, но боялся, что она увидит горящий взгляд моих выпученных глаз, и моё знакомство с ней сорвётся.
Целый месяц я приходил на танцы, только чтобы увидеть и насладиться созерцанием её. Потом я всё-таки осмелился пригласить её на танец и сразу понял, что я ещё не готов к общению с ней: я несколько раз своими тяжёлыми, налитыми свинцом ногами, наступал на её белые туфельки; дрожащими пальцами вдруг одеревеневших рук я едва касался её тонкой талии, боясь сделать больно.
Про язык и говорить нечего: тяжёлый, он смог членораздельно произнести только два слова: «Разрешите?» и «Спасибо!», а всё остальное время только мычал.
Слава Богу, за то короткое время танца она не успела принять меня за маньяка или увидеть степень моей страсти.
После этого я решил, что должен каким-то образом заслужить её внимание ко мне!
Для начала, при оформлении рекреации на нашем этаже (этим я отработал своё право жить в общаге), я нарисовал, не, написал, конечно же, на декоративной плите из ДВП размером 2х2 м грандиозную фантастическую картину «Возвращение на Землю звездолёта», на которой в образе сексуальной девушки-астронавта я хотел выразить своё отношение к ней (хотя она не была даже космонавтом!).
Печально, но волне вероятно – она так и не догадалась, что эта девушка-астронавт – это она!!!
Тогда я пошёл на хитрость и подводную лодку на политическом плакате, тоже вернувшуюся домой из похода, я назвал более конкретно: «Марина М. гр. АВТФ-10», чтобы и ребёнку было понятно, что буква «М» - это Меркуленко.
Ну, думаю, уж теперь-то она увидит или кто-нибудь ей обязательно скажет. Что в честь неё названа самая крупная в мире атомная подводная лодка!
Хотя я работал над картиной в основном ночью, но вся женская половина нашей общаги знала, что этот художник-хиппи босиком, в красной рубахе, рваных джинсах с жёлтой бахромой, с беломориной в зубах и палитрой в левой руке – парень с факультета ССФ и все зовут его почему-то «Француз» …
Но всего этого мне было мало для повышения рейтинга в её глазах, и, как следствие, законного права познакомиться с ней.
Получив подработку и разбогатев на сто десять рублей в месяц, я позволял себе иногда покупать цветы и анонимно передавать её, привязывая ленточкой к ручке двери её комнаты.
Но вот со стихами у меня были проблемы, причём почти непреодолимые…
… Водитель резко затормозил на моей конечной остановке, в предвкушении пятиминутного отдыха перед обратной дорогой в депо, я тепло попрощался с женщинами, попросив их ещё немного потерпеть до конца работы и захватив сумку с продуктами, с лицом, озарённым светом моих воспоминаний, отправился на свой объект охраны, предварительно глубоко вздохнув от ощущения неизвестности.
В моём домике уже горел свет, из трубы все так же клубился дымок, красиво смотрящийся на фоне темнеющего неба.
«Пора уже зажигать прожектор над воротами…» - автоматически отметил я, пытаясь отбиться от бросившейся мне навстречу Мани. Видно было, что за время моей поездки она безумно соскучилась по мне и в отсутствии оркестра приветствовала меня звонким лаем и «хвостом-трубой».
Так как я не мог ответить ей тем же, ввиду отсутствия хвоста, то ограничился ласковым почёсыванием за ухом.
Зайдя в сторожку, я увидел на столе одну бутылку пива, а в тетради для будущих стихов круглым женским почерком было аккуратно выведено: «Спасибо! Чай заварен в банке, нападений врагов не было! Деньги оставляем в качестве арендной платы – за твой шикарный отель…»
Мне стало нестерпимо жаль эту одинокую «чужую» Маринку, у которой мужчины были только «по случаю» и такие вот приблудные «товарищи из армии».
Что у неё не сложилась своя личная жизнь, её судьба, у неё нет влюблённых в неё мужчин, как у моей Маринки, и ей никто не дарит цветы…
Стало жалко и её спутника без имени, но с «погонялом», оступившимся может быть всего один раз в жизни и этим исковеркивавшим всё оставшуюся.
Они были Человеками, в них было при рождении заложено Господом Богом что-то хорошее, но они ЭТОГО не увидели и потеряли своё право на счастье.
Они не смогли выбрать себе другую Судьбу, она выбрала их, и поэтому Самый Лучший День у них такой, в сторожке на Складах.
Чтобы заглушить эту жалость, не помощницу сочинителя стихов, я налил себе полный гранёный стакан портвейна «777» и залпом выпил за их, может быть, такое маленькое, но всё равно – счастье…
… Всё оставшееся от ночи время я напрягал свою голову, тёр уши, давил на виски и другие болевые точки моего студенческого теля в попытках написать в стихах что-то путное. Но поэзия никак не лезла из моей головы наружу.
Ближе к утру, когда начало уже светать, я вспомнил о двух подснежниках, осмелившихся появиться на свет из-под земли раньше других, на обочине дороги от остановки автобуса до Складов.
Срывать их из жалости не стал, разумно решив, что на букет Маринке это весеннее чудо явно не тянет, да и вообще в бутылке из-под пива они до утра не дотянут.
И тут вдруг мой друг – внутренний голос, не меньше меня измотавшийся за эти сутки, решил пожалеть меня, напрягся и выдал буквально за пять минут (вот так бы всегда!). А название придумал я уже сам:
Подснежники.
Я обернулся – совсем рядом
У придорожной полосы
Они смотрели нежным взглядом,
Как чудо первое Весны.
Они смотрели и манили
Своею первозданной красотой.
Они смотрели и просили:
«Сорви ты нас, прохожий, дорогой!
Мы одиноки здесь в глуши
И приласкать нас некому.
И насладиться нашей красотой
И восхититься – некому!»
… Я, обессиленный, бросил ручку на стол и откинулся на стуле. Стул предательски затрещал, но выдержал всплеск моих эмоций.
Увидев радость на морде Мани, которая передалась ей от меня, я поблагодарил её, потрепав по серому мохнатому боку, на что она ответила мне тихим поскуливанием.
Я закрыл глаза счастливый: сообща, втроём, мы смогли, мы смогли ЭТО сделать!!!
«Конечно, не Пушкин, но написано-то сердцем!» - оправдывался я перед самим собой.
Потом пришла усталость и опустошение от напряжённого дня в институте, событий вечера, ночи, но вместе с ними пришло и ощущение победы, эйфории, которая приходит к альпинисту на вершине Эвереста.
… Я богатый, у меня есть всё: я влюблён, я учусь в престижном институте, у меня есть верные друзья: в городе – Серёга Клюжин,
На Окраине – овчарка Маня. Я написал стихи – короткие, но душевные. И у меня, в конце концов, есть деньги, больше, чем у других студентов-зубрил. И я на них могу купить розы для любимой девушки!
Я счастлив! Я не ниже, чем на девятом небе, и для меня сегодня полёт Души! Это мой катарсис, который приходит только к избранным и только один раз!!!
… Подремав немного за столом, уронив голову на руки (как Штирлиц – минут тридцать), я проснулся бодрый и всё ещё счастливый. Легко затопил большую печь отопления столярного цеха (после стихов – тьфу!), вышел наружу и глубоко вздохнул полной грудью счастливого человека.
Солнце за время моего дежурства успело отдохнуть от своей работы и готовилось к выходу на сцену с другой стороны.
Я знаю: ему, как и мне, хочется, чтобы на Окраине стало светлее, теплее, а люди при разговоре не отводили взгляд и чаще улыбались, глядя друг другу в глаза.
Забрехали в очередной раз собаки, разбудили петухов. Те начали будить своих хозяев – кому надо идти на работу или доить коров.
Моя Маня, как воспитанная собака, подавала голос редко, только в исключительных случаях, а когда ей нужно было мне что-то сказать – она тихонько скулила, заглядывая мне в глаза.
Вот и сейчас я вижу, что она жалеет меня и, поскуливая, спрашивает: «Доброе утро, хозяин, как настроение? Сдавай Склады, надо ехать в город, тебе ещё сегодня учиться! А я буду ждать тебя здесь…»
Я второпях, чтобы успеть на первый автобус, пью, обжигаясь, «чифир», чтобы взбодрить свои мозги, проглатываю бутерброд с колбасой, не забывая о своём друге, и сдаю дежурство мастеру, отдавая связку ключей:
- За время моего дежурства происшествий не было, солнце встало по расписанию, сегодня совсем тепло, но я всё равно стал топить печку в цехе…
- Чем же ты занимался всю ночь, Серёга?
- Чем ещё можно заниматься у вас тут, на Окраине? Конечно же, писал стихи с Маней вместе!
… Десять минут ходьбы до конечной остановки автобуса, мимо подснежников, подаривших мне свои стихи, и вот я уже еду на нём до Дома офицеров на Крытый рынок, где усатые армяне уже торгуют розами.
Не особо торгуясь (силы кончились в автобусе!), покупаю у них три самые большие красные розы (заначка на розы была в ботинке!) и, бережно упаковав их, возвращаюсь к себе домой.
… Общага встретила меня тишиной раннего утра (сонная вахтёрша даже не поняла, кто промелькнул у неё перед глазами), но пройдёт совсем немного времени, она проснётся, заживёт своей жизнью, захлопают двери, в коридорах гулко разнесутся голоса и смех первых проснувшихся студентов, девчонок в халатиках, спешащих к умывальникам с полотенцами на плечах. Проснётся и моя Маринка…
Скоро семь часов, но до этого времени я должен успеть сделать то, ради чего не спал эту ночь. Поэтому, взлетев на её этаж, я в женском умывальнике быстро взбрызгиваю изо рта мои розы, чтобы на них были капельки утренней росы, вкладываю в середину букета листок со стихами и вешаю всё это за ленточку на ручку комнаты № 612.
Листок выскакивает из висящего вниз головой букета и плавно опускается на пол коридора. Блин! А я ведь дал на всю эту операцию себе только пять секунд. Не хватало, чтобы дверь комнаты открылась и тогда – полное фиаско!
В оставшиеся две секунды я успеваю схватить цветы в правую руку, испытывая острую боль от шипов. Левой поднимаю листок, судорожно подпихиваю его под розовую ленточку и тихонько стучу три раза.
Затем я быстро исчезаю и прячусь за дверью, ведущей с лестницы на этаж: «Фу-у-у, кажется успел!!!»
За дверью я начал немного соображать, и в какой-то момент почувствовал себя разведчиком в тылу врага (или диверсантом?), но потом пришла мысль, что больше всего я сейчас похож на обычного сексуального маньяка, подглядывающего с утра за девчонками с женского этажа!
О, господи! Помоги мне!
А время бежит так медленно, тоненькой-тоненькой струйкой…
Но я не могу уйти: я должен охранять свои цветы, чтобы их не спёрли «чужие» девчонки!
Ну наконец-то! В свою наблюдательную щёлочку я вижу, что дверь 612-й комнаты открылась, и в тот же момент букет исчез из моего поля видимости.
Да, я забыл: чтобы в комнате не случился конфликт или делёж букета – в правом углу был написан адресат: «Всё Маринке», а внизу под стихами красивая буква «Ф»: я был почему-то уверен в том, что вся женская половина общаги знает, что «Ф» - это «Француз», моё имя, имя «ночного художника»!
Всё, моя миссия закончена! Меня, подглядывающего, не поймали девчонки, и я свободен, как птица!
… С чувством исполненного долга (как будто сдал экзамен по высшей математике!) я выхожу из своего укрытия, поднимаюсь на свой седьмой этаж, тихонько захожу в свою комнату (пусть парни ещё немного поспят!), раздеваюсь и бросаюсь на кровать: я хорошо, с пользой провёл вчера и день и ночь, и заслужил себе право на отдых дарованное конституцией СССР!
Я подумал: мой суточный «супермарафон» начался ещё вчера, с пробуждения в 7 часов утра на этой же кровати, потом лекции и семинары целый день, потом получасовая поездка на автобусе, потом приключения на Складах, ночь без сна, стихи, автобус, рынок и, наконец, букет роз с утренней росой на красных лепестках…
Потом приключение на женском этаже – и вот я опять на своей скрипучей кровати, и опять 7 часов утра.
Вот он, конец марафона, круг замкнулся (совсем как в фильме «День сурка»), но стоит ли мне сегодня начинать день с занятий в институте?
Я безумно счастлив! Я выполнил ВСЮ программу!!! И считаю, что на сегодня – это мой Самый Лучший День, день, о котором я буду вспоминать всю свою жизнь…
«Да ну её на фиг эту учёбу, когда она мешает личной жизни!» - услышал я свой внутренний голос, когда я закрыл глаза и стал проваливаться в какую-то чёрную пропасть. Но пока я ещё не долетел до её дна, моя добрая бабушка Уля (моя вторая мама) гладила меня сверху вниз, от головы до ног, как в детстве, и шептала мне: «Да ну её на фиг, эту личную жизнь, если она вредит здоровью! Ты же не Фигаро, чтобы быть и там, и там, и там, и везде успеть!»
Эпилог.
Мой роман закончился так же внезапно, как и начался. Когда я, решив, что моя артподготовка для завоевания сердца Маринки достаточна, набрался смелости и еще раз пригласил её на танцах, ближе к весенней сессии, и сделал корявую попытку вкратце рассказать о своих глубоких чувствах, о моей безграничной страсти, вдруг, по окончании нашего медленного танца, после включения света я обомлел, увидев, что это была не ОНА!!!
Просто её лучшая подруга, тоже со светлой причёской и такая же худенькая, попросила и надела на эти танцы её замечательное воздушное белое платье в чёрный горошек размером с пятак!
А моя Маринка уже в синем платье стояла рядом…
Я был в таком ступоре, что после этого фиаско желание влюбляться у меня пропало надолго.
…Сейчас я уже рад, что всё так получилось, потому что считаю – первая любовь должна быть безответной! Она должна быть со страданиями, с бессонными ночами, со стихами, со слезами на глазах и быть непохожей на других!
Она должна, обязана подарить тебе лучшие творческие порывы в жизни, и ты должен создать в эти моменты то, что в «обычной» жизни не смог бы…
… Лет через тридцать, будучи в Новосибирске по работе, я побывал в своём студенческом общежитии, убедился, что все мои «настенные» творения на месте, на месте и мой автограф художника, взгрустнул и пустил слезу, когда уборщица своей половой тряпкой протёрла от пыли низ моей картины «Возвращение на Землю».
Слава Богу, что она не затронула фигуру девушки-астронавта в серебряном обтягивающем костюме, которая всё так же срывает ромашку на лугу, а её распущенные соломенные волосы почти касаются земли.
Масляные краски почти не потускнели, они прошли испытание временем, так же, как и фигура моей Маринки, которая на тёмном фоне зелёного луга всё так же плывёт навстречу идущим по тёмному коридору студентам…
P.S. Если Вы будете в Новосибирске, в НЭТИ – зайдите, пожалуйста, в девятиэтажное студенческое общежитие, что рядом со столовой, поднимитесь на шестой этаж, зайдите в рекреацию, что напротив лестницы, и передайте привет моей Маринке. Можете постоять за ТОЙ дверью, где прятался я…
А если Вы мужчина, ещё не угасший и способный на подвиги, погладьте на картине по попе девушку-астронавта в обтягивающем серебристом костюме.
Говорят, что с некоторых пор, после этой скупой мужской ласки, она стала приносить студентам удачу в любви.
Мне она эту удачу не принесла…
Ёлки-палки, я вспомнил! Я-то сам её ни разу не погладил и ни о чём не попросил!
Масляные краски так долго сохнут…
На фото: Разумеется, здесь должна быть фотография картины «Возвращение на Землю» с Маринкой на первом плане, но её у меня, к сожалению, нет…
Когда я приходил к ней в гости, сотовых телефонов с камерами в России не было. Поэтому на фото – розы с моими «неуклюжими стихами» …
Февраль 2021 года.
Послесловие
(письмо в ватсапе)
Лена, возврати мне потом, после очифровки, эту рукопись, пожалуйста. Может быть я её ещё встречу, мою Маринку, на этом или на том свете и передам ей эту рукопись лично в руки…
Хорошо?
И мы ещё станцуем под песню «Звёздочка моя ясная…» ансамбля «Цветы».
Я верю, что она и сейчас так же обворожительна, как и тогда…
Февраль 2021 года.
* * * * *
ОТЗЫВЫ ЧИТАТЕЛЕЙ.
"Замечательный рассказ , может быть самый лучший из всего творчества ... такой искренний , пропитанный атмосферой того времени , так легко читается и врезается в память своей непосредственностью и душевной теплотой ко всем участникам , в том числе и к другу собаке тоже ... я за тебя очень рада и горжусь , что ты до сих пор остаёшься таким же мальчишкой студентом , готовым совершить какой то прекрасный поступок удачи тебе в твоём творчестве ! Твоя сестренка".
Галя Тырышкина.
* * *
"Это случилось Сергей Борисович!
Я всегда очень радуюсь внутри себя, когда кто-то создаёт что-то что вызывает чувство удивления и восхищения, будь то интересная инженерная идея, воплощённая в проекте, или интересная прозаическая находка, или берущая за душу история, выраженная в форме виртуозно написанного рассказа.
Это случилось, Сергей Борисович...
Этот твой рассказ настолько мне понравился и формой, и содержанием... Проза в апогее перешедшая в поэзию... И всем всем всем, что я даже подарю ссылку на твой рассказ на день рождения своему другу, живущему в другом городе.
Ставлю за это твоё произведение искусства тебе смелую пятёрку, не как экзаменатор, а просто читатель (ты же просил когда-то: "Ставь мне пожалуйста оценки!")
И мне очень радостно и грустно... Грустно как после фильма "Аватар", когда я сказал себе : "Теперь, после такого фильма, можно дооолго не ходить в кино, потому что вряд ли будет фильм лучше..."
Валера Якушко.
* * *
"Здоровский рассказ, мне понравился! Так всё живо описано!"
Таня.
* * *
"Эх Серёга. Хоть ты и был замечательным инж. Конструктором. Но может быть был бы известным писателем. Вот, тебя Боженька раскрутил. Дал тебе болезнь чтоб ты все равно начал писать. Это судьба!!!! Здорово! Что ещё скажешь. Могу подписаться под каждым словом Гали.
Здоровья тебе. Сил. Терпения бороться со всеми недугами. Ты это можешь!!!!!!"
Людмила Перепечина.
* * *
"Прочитала! Забавно и интересно)"
Внучка Алёна.
* * *
Ответ Ирине дягтеревой.
Уважаемая Ирина!
Я понял, что моей просьбой дать оценку этому рассказу, лучшему по мнению моих друзей, хорошо знающих меня и мою жизнь, Вы были заведомо поставлены в жесткие тиски выбора: или повторится во мнениях моих друзей, увидевших его достоинства или найти его стилистические ошибки, что намного сложнее, но нужнее мне сейчас.
Спасибо за замечание, я с ними полностью согласен, но проверив рассказ перед публикацией, я уже не хочу потом в нём копаться и что-то исправлять...
Главное, что я понял: мне просто не хватает терпения для глубокого анализа своих рассказов и поиска стилистических ошибок, так как не считаю свои воспоминания продуктом длительного пользования!
Для меня это, наверное, является невозможным, как желание исправить уже родившегося своего ребёнка...
Ещё раз спасибо, с уважением к вашему литературному профессионализму.
Сергей.
P.S: Не люблю быть назойливым, но всё-таки хочу ещё попросить Вас прочитать мой первый рассказ "Дорожная история" , в котором, как мне кажется, есть динамика, так не хватающей в рассказе "Один день из жизни...".
* * *
"Серёжа, я наконец-то прочитала твой рассказ "Один день из жизни..." Мне нравится манера твоего повествования. Я получила удовольствие от прочитанного. Продолжай писать, у тебя уже есть свои читатели."
Курлынова Людмила.