357. Старая кухня не для доброй жизни

Валерий Яковлевич Гендель
357. Старая кухня, как достоевщина, не для доброй жизни.

9.09.97. Видение: На кухне. Мать пришла. Я с Галиной на диване в передней. Тамара в задней комнате на кровати. Я бью Галину раз, второй. Противно мне бить, но бью, потому что её нужно бить. Не жизнь, а одна достоевщина.

Комментарий 2021-02-18: Черная змея соблазна, дающая мужчинам Надежду, сидит в каждой Еве плюс прячется в особо одаренных и чувственно развитых женщинах демоническая Сила царицы Тамары (по Лермонтову), убивающая соблазненных страстью любовной.

Женщина физически слабее мужчины, но всегда за её спиной стоит Змей, с которым она чувствует себя такой боеспособной единицей, против которой мало кто устоит. Казалось бы, не для того соблазняется мужчина на женщину, чтобы соперничать с ней в чем-то: женится мужчина на женщине, чтобы жить с ней в любви и согласии всю жизнь и умереть в один день, как муромские Петр с Февронией. Какое соперничество, если муж и жена оба дружно, по идее, всё для дома, для семьи должны делать?!  Тем более как может мужчина  бить женщину, которая физически слабее?! Такое в голову не придет нормальному человеку. А если кто-то скажет ему, что бить надо, чтобы не смотрела на сторону, и он послушается, тошно ему станет от такой жизни.

Всё это, что женщину надо бить, хорошо понимают только отрицательные мужчины. На ТВ какие-то женщины жалуются, что их мужья бьют, после чего насилуют и от этого получают удовольствие. Вот эти мужчины, как ни странным это покажется положительному человеку, поняли природу женщины и делают как раз то, что делается в соперничестве между отрицательными людьми. Однако до понимания этого положительному надо дожить, то есть стать отрицательным. Лишь тогда утрясутся все противоречия в его голове. В «Братьях Карамазовых» фигурирует всего одна красавица Грушенька, в которую все влюбляются. Из-за Грушеньки сын убивает отца, братья готовы друг в горло вцепиться, ночь становится днем, день – ночью. В итоге один находит успокоение в гробу, второй отправляется на каторгу, третий остается у разбитого корыта. Достоевщина, одним словом, а не жизнь получается.