День, кажется, с утра не задался, всё было не так, как хотелось Ивану. Проснулся рано, было ещё темно, поднялся сразу с постели, долго искал спички, чем-то загремел, потом зажёг лампу и стал одеваться.
-Куда ты в такую рань?- спросила мать, поднявшись на своей кровати,- тьма тьмущая, все спят, даже собаки не лают.
-В контору надо,- ответил сын,- вчера председатель велел пораньше зайти, дело есть.
-Так ты хоть поешь, картошка в печи, простокиша в сенцах.
-Потом приду завтракать, а то меньших разбужу, поднимутся ни свет, ни заря,- объяснил старший сын и стал обуваться. Сапоги высохли, мать поставила их с вечера возле печки, носки тоже сухие, тёплые, мягкие. "Это хорошо",- подумал парень, а вот с сапогами не всё ладно: подошва отошла в одном месте, каблуки стёрлись.
-Что же делать?- спросил он сам себя.
-Ты с кем там говоришь?- это мать опять подняла голову от подушки.
-Да вот, сапоги почти развалились, ремонт нужен.
-А я тебе давно говорила, починить надо. Катанки надень, зима на дворе.
Катанки - это валенки, самокатки, сами делали из бараньей шерсти. Нашёл в чулане катанки, не новые, подшитые не раз. Новых в этом году не справили, баранов было мало. В начале июня, после того, как уже остригли овец, вдруг выпал снег, который застал отару в степи, температура понизилась, "голомозые" животные помёрзли. Такой вот климат в Северном Казахстане, с сюрпризами. Наконец, обувшись в старые стоптанные, но мягкие и тёплые катанки, Иван вышел из дому. Было темно, снег хрустел под ногами. Декабрь, дни убывают. Шёл к концу 1947 год. "Быстро время летит,- подумал молодой парень,- кажется, только вчера закончилась война, и я вернулся домой из госпиталя, сельчане отпраздновали Победу, выбрали председателя колхоза, фронтовика Архипова Алексея Ивановича, хоть без руки, хромой, но с головой. Правильно, с толком, по-хозяйски взялся за дело, развернулся. Скоро колхоз "Степной маяк" встанет на ноги. Школу отремонтировали, контору, обещает медпункт построить, фельдшера пригласить. Жизнь налаживается. Иван Тихонов, двадцатитрёхлетний парень, тоже фронтовик, прошедший в боях путь от Урала до западной границы СССР. Был связистом. В декабре 1943 года вступил в ряды КПСС, а через год был тяжело ранен в руку и контужен. Вспомнил,как тянул провод, связь со штабом, вдруг рядом вспыхнуло пламя, рвануло, осколком зацепило руку, и в то же время накрыло землёй всего, с головой. Очнулся в медсанбате, ничего не мог понять и вспомнить. В голове шум, уши заложило, рука болит, перевязана... Отправили в госпиталь, там операция, лечение и там же встретил Победу.
В конторе уже горела лампа и председатель был за своим столом.
-Пришёл, вот и хорошо,- встретил он молодого парторга,- надо тебе сбегать в райцентр, в райкоме тебя ждут, отчитаешься за прошедший год, возьмёшь свежие новости, разнарядки, планы, ну и послушай начальство, что будут говорить о других.На вопросы отвечай чётко и ясно, ничего лишнего. Понял?
-Понял, что тут не понять, сделаю. А "сбегать"- то на чём?
-Дам я тебе лошадку, добрая животинка, работящая, застоялась без дела, просится в упряжку. Быстро домчит и туда и обратно.
-Больше ничего не надо?- спросил Иван.
-Вот ещё просьбу мою передай, я тут нацарапал кое-как, и на словах скажи, мол, строители нужны больничку строить, пусть вышлют бригаду, а мы здесь разместим. И вот ещё что, ты в этой шинельке замёрзнешь, не май месяц, возьми ка мой полушубок, он хоть и старый, а всё же тепла в нём больше, накинь поверх своей фронтовой. Пока запрягали Рыжуху, выводили из конюшни, уже рассвело. Солнце выглянуло, осветило улицу, здание конторы, сельские избы. И в контору стал собираться народ. Иван сел в сани, на мягкое тёплое сено, тулуп положил пока рядом и направился к своей избе. Дома уже все проснулись и собрались за столом. Мать разливала горячий картофельный суп.
-Садись быстрее, а то тебе не достанется,- приказала она сыну. - А вы ешьте, токо не околешьте,- добавила она свою поговорку, которая, по её мнению, должна была сопутствовать здоровому питанию. Иван разделся, сел за стол и стал есть. Завтрак закончился быстро.
-А Рыжуху кому это снарядили?- поинтересовалась мать.
-Я еду в райцентр.
-Это кто ж придумал зимой разгуливать по степи 25 км? А как погода повернёт ?
-Дела там важные, да и мне надо кое-что решить.
-Ну, тогда вот возьми лепёшки на дорожку, всё хлеб.- И она бережно завернула в свой платок горячие лепёшки.
-А мне? А мне? - раздались голоса с печи.
-Вы дома, вам успеется к обеду.
Дома оставались десятилетний Вовка и трёхлетняя Галка. Парень взял свёрток из рук матери, надел шинель и вышел.
-Что, Рыжуха, заждалась? - Лошадь всхрапнула и тряхнула головой с длинной густой гривой, подтверждая: да, заждалась. Иван пошарил в левом кармане шинели и достал кусочек сахара.
-Поехали, тут рядом, мы с тобой быстро обернёмся. Сел в сани, взял в руки вожжи и причмокнул:
-Но, родимая!
Дорога гладкая, накатанная, снегу не было уже несколько дней; солнышко ярко светило на голубом небе, снег под полозьями скрипел, искрился, лёгкий ветерок и морозец сопровождали путешественников. "Хорошо!- воскликнул бывший солдат,- песню запеть что ли." Певец из него, правда, не очень,слуха нет, но голоса хватает. И как тут не запеть на всю широкую привольную степь.
-Эх, дроги, пыль да туман!- зазвучало в степи и далеко разносилось в чистом морозном воздухе. Потом свою любимую:
-Прощай, любимый город, уходим завтра в море... В детстве мечтал о море, представлял себя бравым матросом в тельняшке, в бескозырке.
С песнями и воспоминаниями дорога показалась короткой, и в Вознесенку приехали ещё до обеда. В райкоме пришлось задержаться. Долго беседовали с секретарём об урожае и семенах, о политической подготовке коммунистов и комсомольцев, сколько новых членов ВЛКСМ принято из числа молодёжи, какие настроения у людей, нет ли антисоветских происков и какую работу проводит секретарь парт. ячейки с молодёжью Иван даже вспотел, отвечая на вопросы, в кабинете было жарко, в печке-буржуйке весело потрескивали дрова.
Наконец, все вопросы были исчерпаны и "посол" смог передать депешу от Архипова и устную просьбу. Парня напоили чаем с хлебом и с сахаром, нагрузили газетами, журналами, инструкциями по множеству вопросов и положений, пожелали ему удачи и доброго пути. В здании райкома находилась библиотека, и туда наведался молодой парторг. Чтение- его любимое занятие, читал по вечерам, не смотря на тусклый свет от керосиновой лампы, а если не было керосина, выручала лучина, и парень с улыбкой вспоминал Пушкина: "И верный друг ночей трещит лучина перед ней". Набрав целую охапку художественной, исторической и партийной литературы, Ваня вышел на улицу и глубоко вздохнул с облегчением, вбирая в себя жадно чистый морозный воздух. Сыпал мелкий снежок, и Рыжуха слегка покрылась инеем и снегом. "Но привычные стоят лошадёнки тихо",- подумал парень, вспомнив теперь Некрасова. День постепенно сменялся вечером, и солнце клонилось к закату. Дул слабый ветерок. Вздохнув ещё раз глубоко, глянув внимательно на небо, на котором уже не так ярко светило солнце, он сел в сани, взял в руки вожжи и приказал лошади двигаться вперёд по знакомой дороге. Не предполагал, что погода может испортиться и помешать ему добраться до темноты в родное село. Скоро Вознесенка осталась позади. Выехав в открытое поле, Иван снова посмотрел на небо, оно уже не было таким голубым и добрым, с каждой минутой становилось темнее, но ещё можно различить дорогу. Вдруг налетел порывистый ветер и хлестнул в лицо колючим снегом. Потом снег стал падать крупными хлопьями, закрывая густой пеленой всякую видимость, ветер усилился, поднимая снег вверх и крутя его в воздухе, словно в диком танце, заметая проезжую часть. Подумал: "Может вернуться, переждать в райкоме, хотя бы в коридоре на лавке?" Но оглянувшись назад, не увидел ничего, кроме сплошной белой завесы, будто и не было туда никакой дороги. "Значит, вперёд, домой",- решил парторг. Сначала он подгонял свою лошадёнку кнутом, понуканием, уговорами ехать быстрее, не сворачивать с пути, но потом понял, что лошадь сбилась с дороги. Он оставил свой "транспорт" и пошёл искать дорогу, но вокруг были одни сугробы, он проваливался при каждом шаге по колено, а проезжую часть так и не нашёл. Лошадь тихо шла за своим седоком. Парень сел в сани и велел Рыжухе двигаться.
-Давай, родная,- крикнул он,- не ночевать же нам с тобой в степи, поехали домой, к людям, нас ждут.
Лошадь продвигалась медленно, часто проваливалась по самое брюхо в глубокий мягкий сугроб, возникший, видимо, недавно, а именно сегодня. Парень перестал кричать и погонять животное, завернулся в председательский тулуп и почти выпустил вожжи из рук, скорее держась за них для своей уверенности, чем для управления конём. Так и двигались дальше в неизвестном направлении. Ваня решил, что лошадь уже не молодая, опытная, может быть сама найдёт какую-нибудь дорогу. Темнота опустилась на заснеженную равнину, наступил глубокий зимний вечер, когда люди уже не выходят из своих домов, а сидят либо за столом, либо возле печи. Незаметно он задремал, расслабившись. Ему приснилось детство, луг, речка, где летом ребятишки купались, загорали, ловили мелкую рыбёшку, поили лошадей, разжигали костёр, когда выходили в ночное с табуном коней, пекли картошку, а с рассветом пригоняли табун в село. Отец брал ретивого Вороного под уздцы, и конь, чувствуя уверенную сильную руку, успокаивался. И во сне почувствовал себя мальчишкой, здоровым, задорным, бегущим за отцом, который с мешком за плечами удалялся, уходил дальше и дальше, и сын крикнул: "Батя, я с тобой!" А батя оглянулся, погрозил ему кулаком и прошептал: "Тебе нельзя туда, ты ещё мал, иди домой!" И шёпот этот прозвучал набатом в ночной степи. Иван очнулся и подумал: "Так и замёрзнуть недолго". Отца уже нет, он, тяжелораненый после госпиталя осенью 43-го вернулся в село к жене и младшим детям, Таиске и Вовке, Иван и самый старший Василий воевали. Отец умер от ран и болезней на руках у жены весной 44-го, а самая младшая Галка появилась уже без него, в августе. Старший брат Вася пропал без вести. А Иван теперь инвалид второй группы, рана до сих пор даёт о себе знать: косточки на правой ладони напротив мизинца нет и два пальца не разгибаются.
"Видно, не зря меня батя прогнал и пригрозил, туда нельзя, вот я и проснулся". Метель продолжалась, но уже не с такой силой, ветер не рвал воздух в клочья, снег не сыпал сверху и сугробы уже не такие глубокие. Лошадь шла тихо, но уверенно, словно знала, куда идти. Иван огляделся вокруг и стал смотреть вперёд, в темноту, надеясь, вдруг мелькнёт в степи какой-нибудь предмет, но ничего не увидел и глубже
закутался в тулупчик, поджав под себя ноги, так и сидел, продолжая всматриваться вдаль. Вдруг показалось, будто где-то что-то мигнуло, маленький такой огонёк, словно спичку зажгли, или свечку, зажгли и сразу потушили. "Что это,-подумал парень,-а вдруг волки... Нет, не может быть, лошадь идёт спокойно, уверенно, она бы почуяла зверя. Показалось". Но опять мелькнул огонёк, слабый, тусклый, но уже ближе и не гас, а мигал, как маячок, зазывая к себе: "Сюда, сюда!" А лошадка шла прямо на огонёк. Вскоре в темноте показался тот самый "предмет", о котором мечтал молодой парторг, это был небольшой домик, и в одном его окне светилась линейная лампа. Дом расположился на краю села, ни забора, ни ворот не было. Парень вылез из саней и повёл свою Рыжуху ближе к дому. Теперь он рассмотрел его: это бревенчатое здание с крыльцом и широкой дверью.
-Да это же школа!"- обрадовался он и смело открыл дверь. Вошёл и вспомнил: здесь он был весной, здесь, в селе Иванковка молодой парторг колхоза Степной маяк проводил полит. беседу с молодёжью, и народу было много, и слушали его внимательно. Так вот куда занесла его метель! В темноте нашёл ещё одну дверь, открыл и попал в тёплый коридор. Зажёг спичку и увидел сразу три двери, значит, три комнаты, и понял: учительская и два класса. "Здесь кто-то есть,- подумалось ему,- сторож, наверное"... И он наугад открыл одну из трёх дверей. Открыл, шагнул в комнату и замер: возле окна стоял небольшой стол, на нём горевшая ярким светом керосиновая лампа. А за столом молодая учительница склонилась над тетрадками учеников. Она обернулась на стук двери и топанье ног. Глянул Иван на девушку и сразу понял: здесь, в этой малокомплектной школе, в маленькой комнатушке для него горел слабый свет в заснеженном окошке; здесь, за столом, склонившись над школьными тетрадками с карандашом в руке, ждало его спасение, ждала сама судьба.