Вы не так поняли
Тонькины истории
Возвращаемся мы с Николай Иванычем с работы, вместе до метро шагаем.
Ты его знаешь, он у нас в цеху на фасовке. Одинокий. И весь такой косолапый, отрешенный… Душа за него плачет. А чем поможешь? Ничем. Предложить даже нечего. Как он сам с собой управляется, ума не приложу. Но живут ведь люди, и он живет. Без драм и романтизма, понимаешь? Трезвенник он. Все про себя знает, но не поникший, жалости не ищет. И ни на что не надеется. Такой вот как есть. И что? А всё. Другого-то не дано.
Следуем мы к метро, не спеша. А по правой стороне у нас фабрика-кухня. Помнишь? Ой, до чего приятная! Столовая, а в ней кулинария. Всего полно, и все свежее. И девчонки не хамят, ни одна. А чего им? Сыты всегда, незагнанные. Я их даже по именам помню.
Пробежали мы мимо, а Николай Иваныч и говорит:
- Тонь, а давай зайдем в кулинарию-то, купим что-нибудь на ужин. У меня дома нет ни шиша. Как на фирме «шароум пакати». И сграссировал так натурально, что я застыла. Дурачок как бы, но вылитый француз. Только что не пьет.
- Конечно, пойдем, - говорю, - у них все вкусное и девки не злые.
Заходим. А на нас как пахнёт! Что ты! Мы с работы, голодные. Николай Иваныч аж закашлялся и слюни распустил. Инстинкт такой значит, прямо по Павлову.
- Слушай, Тонь, - говорит, - а давай я здесь и поужинаю. Чего до дома-то терпеть?
- Верно, Колян. Приземлись прямо тут. Обстановка располагает. А я себе рыбки возьму - и домой, семью потчевать.
Пробиваю за рыбку, а он уже к раздаче подлетел, там шумит.
- Девушка, у вас мозги есть?
Танька, что с половником неразлучная, поглядела на него и затихла.
А он свое, верещит как канарейка.
- Девушка, скажите, у вас мозги есть?
Танька дальше молчит, потом выдавила:
- А что не так?
- Да все так. Мозги, спрашиваю, есть у вас? Неужели трудно ответить?
Я со стороны смотрю и никак в толк не возьму, чего это они накаляются?
И тут до меня дошло. Я давай ему телепатировать: думай, Колян, думай, не так спросил, наивный. Внушаю прямо от кассы. Он враз и осекся.
- Девушка, - муркает, - миленькая, я хотел сказать… вы не так меня поняли. Мне две порции мозгов с гречкой… Есть у вас? И черной редьки со сметаной.
Гляжу, Татьяна успокоилась, улыбается. Скромная она.
- Так бы и говорили. А то уж я заподозрила, что вы меня дурой обозвать хотите, все вам ни так ни эдак.
Положила она две порции мозгов в глубокую тарелку, а редьку эту, - тьфу! не люблю я ее, - на блюдечке ему подала. Смирные они там, в кулинарии этой. А народ-то везде разный.
*******
Выходим мы с Галей из церкви после исповеди - пригожие такие, облегченные. Душа парит и вся нараспашку. Галька свой платок раз - и в пакет. А мой на мне. И разлучаться с ним неохота. Так и бредем, как младенцы невинные, вразвалочку. Глазки ясные, но не любопытные.
А идти нам - сама знаешь где. Через рынок этот стихийный. По обе стороны грузовики с овощами.
Я Гальке намекнула, хорошо бы нам крюк сделать, обойти это место нечистое, да у нее ноги разгуделись. «Не пойду!», - говорит. Два часа на службе, да час в очереди, чтобы грехи рассказать. Грехов у людей много, и народу в субботу тьма.
Получается, что путь нам один - промеж грузовиков с картошкой.
Что делать? Идем. И все бы ничего, да темнеет прямо на глазах. Галька-то бойкая, ты знаешь. Идет, каблучками стучит как на параде. А впереди, близко совсем, слышен отчетливо мат-перемат. И голоса мужичьи, пьяные, сиплые.
Я в Гальку вцепилась, свернуть уже некуда, и говорю ей: - Давай пробежим это место поганое . А она свое гнет: - Спокойно, Тоня, не суетись . И ничего себе не придумывай. Все зло в нас самих. «Ох, мудра», - думаю. Но Гальке верю.
Приближаемся к той самой точке, откуда ругань слышна. А мат-то и затих. Слава тебе, Боже!... Не тут-то было. Это они нас заприметили и нарочно попритихли. Прикидываются. Подходим ближе. Из машины той башка свесилась, тяжелая, нечесаная, и гудит - я это нутром чувствую. Хотя стараюсь туда не смотреть. Стряхнула эта голова челку со лба и выдала:
- Эй, девки, а вы это…куда?
- Домой!, - Галька резко ей так, будто выстрелила.
- А вы случайно не из колхоза «40 лет без урожая»?
У меня сердце зашлось. – Бежим!- шепчу. А Галька.... Вредина, актриса! Вспомнила про свой отдельный кабинет и вперед выступила.
- Да, - гремит, - прямо оттуда. Именно. Но сегодня мы принесли плоды!
- Какие такие плоды?, - у башки, смотрю, глаза проясняются. А я все боюсь, что ее, его то есть, вот-вот затошнит.
- Плоды покаяния. Вот какие. А ты что подумал?
- А чего я?... Я подумать еще не успел, а вы меня уже не так поняли.
- Ну вот и слава Богу!, - опять она со свом надрывом.
- Да-а…… Так точно. Слава Богу за все! - и голова эта вроде как всхлипнула. - Идите, - говорит, - матушки, с Богом. Игорюша я….. За меня хоть бы кто помолился.
Тут уже я осмелела.
- Ладно, - кричу, - помолимся, а ты, Игорюнчик, больше не пей, а то в овощ превратишься и сгинешь без покаяния!
Только я это произнесла, у Гальки в мозгу что-то сдвинулось.
- Бежим, - говорит. И мы побежали.
Промчались сквозь это узилище на одном дыхании. Чуть отдышались, она опять за свое.
- Ну, и чего ты испугалась? Бояться надо знаешь кого?
- Бесов, - шепчу.
- Да не бесов, а Бога одного. Бесы сами веруют и трепещут. Ты Послания апостолов читаешь?
- Нет, - говорю, - руки не доходят.
- Тогда в храме слушай. А то стоишь как дерево . Глаза в потолок, руки по швам, толку ноль.
- Ой, Галь, не осуждай, не надо так… Опять нагрешим, а на исповедь попадем когда? Ты знаешь?
- Ничего я не знаю. Давай помолчим, - сама предложила.
Так мы с ней в тишине и дошли.
© Copyright:
Наталия Серова, 2021
Свидетельство о публикации №221022501772