Партия Игоря в исполнении Атлантова. Рассказ

 
 
Представьте себе: срединная Венгрия, пески, прикрытые тонким слоем дерна. Советский военный городок, построенный  с таким расчетом, чтобы находиться подальше от населенных пунктов.
И, действительно, ближайшее селение находилось в 15 км от воинской части. И вот в этом городке пришлось мне провести почти три года  армейской службы. Здесь располагались мотострелковый полк, разведывательный батальон и секретный дивизион тактических ракет, оснащенных ядерным оружием. Он находился, вообще, в полной изоляции,  и выход  в наш полк для тех ребят был как глоток чистого воздуха, как увольнение в город.
Также отдельно стояли несколько домов, предназначенных для офицерских семей.
Увидеть женщину, выходящую оттуда в штаб по какой-то необходимости,  было событием, которое обсуждалось несколько дней с фантазиями, самыми необыкновенными. Женщин мы видели только на парадах в качестве зрителей, да и то только тех, кто любил эти парады и выдерживал алчные взгляды двухтысячного гарнизона.
Можно было видеть женский пол и на концертах, которые иногда давали музыкальные коллективы, гастролирующие по Венгрии и  залетавшие к нам по разнарядке. Видимо, это было одним из условий гастролей по стране, и командование Южной группы войск распределяло гастролирующие  музыкальные коллективы по отдельным  своим городкам.
Концерты случались редко – один-два раза в год – и служили  отдушиной в нашей монотонной воинской жизни. Особенно для меня – я ведь  окончил музыкальную школу по классу баяна и был распределен в гарнизон как музыкант. Но в музыкальном взводе, который состоял из духового оркестра, баянисты были ни к чему, и в результате я стал гранатометчиком девятой мотострелковой роты со всеми отягчающими обстоятельствами.
Когда объявили, что завтра у нас будет выступать Атлантов, для многих солдат это ничего не говорило, а вот я несказанно  сначала удивился: как?! Атлантов – победитель Международного конкурса имени Чайковского –  будет выступать в нашей дыре? Невероятно! А потом также  непередаваемо обрадовался: когда я еще смогу послушать такого масштаба артиста – восходящую звезду мирового оперного искусства. 
Концерты давались в солдатской столовой, рассчитанной на 1200 мест. Мало в каком областном центре России есть  такие киноконцертные залы. Но условия, конечно, ужасные с точки зрения артистов.  Запахи жареного хека или мойвы, горохового супа,  квашеной капусты неистребимы, сколько ни раскрывай настежь двери, ни  проветривай зал, ни мой полы.  А публика какая – пехота.  Максимум – среднее  образование, аулы, кишлаки, мызы, ошибки в падежах и родах.
Но есть все-таки понимание, что опера – это высокое искусство, и его надо уважать.
Говорят, что гений и злодейство – вещи несовместны, что опера и плебс – тоже. Но жизнь всегда сложнее самых изощренных наших теоретических построений. И оказывается, что и гений со злодейством успешно существуют. Существуют и, вообще, противоестественные явления, И многое другое. Что ж тут удивляться, если голос великого артиста мирового уровня вдруг зазвучит в венгерской сельской глубинке, в уединенном военном городке, среди разношерстной солдатской массы, где встречаются отдельные личности, не знавшие еще недавно, что такое наволочка и как ее заправлять.
 Никаких подготовительных мероприятий никто не проводил, не было никакой суеты, шумихи, пиара, потемкинских деревень, показухи и прочих  вещей, связанных со знаменитостями. Все обыкновенно, по-солдатски прямолинейно и просто.
После ужина быстро убрали посуду и остались за столами. На сцене уже работали люди, устанавливая  микрофоны, «динамики», через которые вскоре полилась красивая, приятная музыка. 
Я не выдержал, подошел к сцене.
-Ребята, а что это была  за музыка? – спросил неуверенно.
 Музыкант посмотрел на меня долгим,  внимательным взглядом, проверяя, не подвох ли это.
-Что, нравится? Рондо-каприччиозо Сен-Санса.
-А кто исполняет?
-Давид Ойстрах.
А концерт скоро начнется?
- Маэстро готовится, настраивает себя.
Я вернулся к себе, все еще находясь под впечатлением прозвучавшей музыки. Какая блестящая виртуозная вещь! Сколько же надо учиться, чтобы  не только исполнить сложнейшие музыкальные пассажи, но и исполнить их с душой, с чувственным наполнением. Да, Давид Ойстрах – гениальный музыкант.
 Я отвлекся от своих мыслей, оглядел зал. Все «меломаны» увлеченно беседовали друг с другом, используя драгоценные минуты отдыха  для неформального общения. Они вернутся  с концерта и после вечерней поверки забудутся усталым,  крепким сном, который может прервать только сигнал боевой тревоги.
А я снова вернулся к мыслям о музыке, о музыкальных упражнениях, которые в детстве приходилось играть каждый божий день до одури, до  отупения, об Ойстрахе, Атлантове. Неужели он не боится сравнения с великим музыкантом? А с другой  стороны, что ему обязательный концерт в гарнизоне – так, галочка в списке. Но вот, видишь, готовится, настраивает себя. Значит, уважает публику.  Небось,  видел, как потные, запыленные, нагруженные снаряжением, возвращаются с полевых занятий усталые солдаты. На мне самом  во время занятий около 20 кг экипировки, с которой надо бегать, прыгать, преодолевать препятствия и вести прицельную стрельбу.  Пусть бойцы многого не понимают в оперном искусстве, но душой чувствуют, как певец относится к своему делу и слушателям – этого не спрячешь за руладами и мелизмами.
  Два часа в сутки солдату отведено на личную жизнь, и нужны веские причины, чтобы эти минуты у них отобрать.
И вот, наконец, открывается сцена. На ней несколько человек оркестра заняли свои места.  Молодой ведущий торжественно объявляет:
-Победитель 3-го Международного конкурса имени Петра Ильича Чайковского по классу вокала (первая премия и золотая медаль) Владимир Атлантов.
Прежде, чем раздались аплодисменты, в зале ветерком пролетел вздох разочарования: ни одной женщины, даже ведущую заменил мужчина. Он продолжал:
- В зале присутствуют делегации городов Кишкунмайша, Кечкемет и Кишкунхалаш. Поприветствуем  их тоже.
Поприветствовали и делегации, тем более, что Кишкунмайша – это и есть ближайший к нам населенный пункт, больше похожий на большое село, чем на город.
Атлантов – в строгом черном костюме и белой рубашке с бабочкой.  Ростом – около двух метров, наверное. Русский богатырь с крупной, красивой головой, черными густыми волосами, с открытым, честным лицом. «Какой же тенор с этого богатыря? – невольно спрашиваю я сам себя. – А если тенор, то какой силой должен обладать голос такого геркулеса?»
 Артист передал привет из Советского Союза, чем вызвал шквал аплодисментов, поблагодарил за ратный труд, и ведущий без лишних слов объявил арию Игоря из одноименной оперы.
 Атлантов начал петь. Да, голос у него был что надо. Он сразу покрыл все пространство огромного помещения, звучал твердо и грозно. Наверно,  певец использовал самый нижний регистр своего голоса, потому что петь тенором такую партию – я даже не представлял, как это возможно. Но Атлантов пел так, что попрал все мои представления о теноре, воспитанные на партиях Лемешева и Козловского. « О дайте, дайте мне свободу – я свой позор сумею искупить…» - звучало так, что верилось: дай Игорю свободу – и он искупит и позор поражения, и позор пленения, и коварные подковерные игры вокруг него.
 Даже солдаты, далекие от оперного искусства, оценили мощь и красоту голоса. Раздались  аплодисменты, усиленные воинской дисциплиной. Потом пошли арии  Варяжского гостя, Венецианского гостя, русские романсы. Аудитория дисциплинированно хлопала. Она оживилась, когда Атлантов стал петь «Серенаду Дон Жуана». Артист, видимо,  почувствовав настроение здешней публики, несколько изменил позу и выражение лица. В нем появилась некоторая вольность и озорство, свойственные герою серенады. И когда пронеслось  «О выйди Нисета, о выйди Нисета, скорей на балкон…», и артист сделал удалой жест рукой, раздались непредусмотренные аплодисменты. Что там от Севильи до Гренады? – от Бреста до Владивостока, от шестой части земной суши ее представители требовали, чтобы загадочная Нисета все-таки вышла на этот  злосчастный балкон. Будь я режиссером, я бы непременно это сделал – представляю, какую это бурю вызвало бы в зале. Но режиссеры упустили момент прославиться, а ребята – посмотреть на красивую женщину.
 Концерт пошел далее и вскоре закончился. Ленинградцы, бывшие в зале, с листками бумаги, первыми бросились за автографами, ведь Атлантов – воспитанник ленинградской школы оперного пения. Эти листки, наспех вырванные из ученических тетрадей, выданных для солдатских писем, наверно, бережно хранятся в семейных архивах до сих пор.
Атлантов, у которого еще не было снобизма Лемешева, охотно орудовал авторучкой, раздавая подписи. Я до сих пор жалею, что не смог пробиться сквозь толпу, окружившую артиста. Музыкантов на сцене тоже окружили плотным кольцом, жадно расспрашивали о чем-то.
«Рота, выходи строиться!» – раздалась вскоре   команда старшины, и мы  стали выходить на улицу. У меня в голове еще долго звучал этот кристальной чистоты голос с богатейшими модуляциями и обертонами. Я уже тогда понимал, какой звездной величины артиста мы слушали.
 Своеобразно помнили концерт и другие.  По дороге  на «базу» после тяжелых занятий старшина командовал: «Зубарев, запевай!» и  уже тоном ниже, не по уставу, иронически  добавлял: Как Атлантов», то есть подразумевалось, что зычно,  весело, бодро. Командир взвода лейтенант Тимошенко, когда кто-то выходил из строя не так, как положено, ворчал: « Рядовой  Очкин, назад в строй. Выходи, как положено. Это тебе не «Выйди, Нисета, скорей на балкон». Такой вот «интеллектуальный» военный юмор вращался в нашей среде до прихода следующей партии призывников и командиров.
С тех пор я стал поклонником Атлантова и оставался им до тех пор, пока он не уехал на Запад. Великий певец как человек оказался мелковатым, погнался за длинным рублем. Как выражается мелкая бандитская сошка, поехал делать бабло.
Атлантову-Игорю  я теперь   не верю. Не позора, но, по крайней мере, вины ему не искупить перед теми, кто восторгался и  слушал его тогда в затерянном военном городке много лет назад.