Этот рассказ о человеке мечтавшего уехать, но оказалось не судьба. Он жил в другую эпоху, в ней лошади были транспортом. Когда он имел возможность дышать воздухом, русский язык начал менять смысл слова наглый. Наглый обозначал действие, стремительное, внезапное. Сейчас определение человека без совести. Невидимые ему перемены связанные с процессами уменьшения расстояний, видел русский язык. Скоро наглые станут быстрыми. Выражение наглость второе счастье он понял бы несколько иначе. Они и убыстрились, им не хватало времени для имен и фамилий, долго произносить. Хватит и собачьих кличек, Ленин, Сталин и иже с ними. Милосердие длинное слово пока выговоришь жизнь пройдет, то ли дело выстрел, кратко, лаконично и всем ясно. Сестра таланта ужаснулась, как они умудрились за столь незначительное время значительно сократить продолжительность жизни. Сейчас же язык русский, кажется, сменил одно слово на другое. Мент, как наследие советских времен звучало по-домашнему. Не заметно, как само собой разумеющиеся поменялось на мусор. В какой-то момент окружающие меня люди, поясняя, что человек из внутренних органов, спокойно говорили, да он мусор. Всенародная характеристика полицейских. Плохо это, хорошо ли, не мне судить, ни я придумал. Я понимаю, что слово пришло из благоустроенных зон уголовного мира. Параша пропахшая громадными тюремными сроками, не стала символом туалета или шконка как символ уюта, не встала у нас в спальнях. Мусор прилип как родной, вот только печально осознавать, мусор находится на помойке.
Прежде чем глобальные перемены произойдут, умрет много людей, не подозревавших о каких либо изменениях, тем более глобальных. Мы не можем видеть движение небесных шестеренок, но мы их часть, мы чувствуем, фиксируя разговорным языком. Ивана прозвали Грозным за крутость нрава, убивал для всех понятно. Вот поэтому так и окрестили. Изменения и есть жизнь, мы своими мыслями ставим маркеры, русский язык подбирает слово и скорее всего не одно, обозначая фарватер куда поплывет корабль. Мало кому это помогает, но крови много. Великим запретителям не угодил чем-то русский мат, хотя понятно чем, клал он на них. Кто ж такое стерпит и все же бояться надо не самого нецензурного языка запрещая, а того что он нецензурно запретит их. К чему это я, у меня странное заболевание с редким диагнозом, словесный кретинизм. Иногда, слова немного коротят смысловые цепочки и у меня в голове возникает визуальный ряд, немного кинофильм только очень быстрый. Причем сюжет произвольный, вроде беспокоиться нет причин со всеми бывает, но есть одно но. Меня рано стали оставлять одного дома родители, уходящие на работу. Болезнь начала свое развитие и спусковым курком послужило не мое вынужденное одиночество, а умение читать. Наплевав на строгий наказ предков не смотреть долго телевизор, нисколько не пугаясь, что мозги размягчатся и стекут в трусики, а на глазах вырастут очки. Включал и выключал перед их приходом, брал книгу обычно сказки, устраивался перед телеэкраном. Я еще плохо читал, складывание букв в слова происходило медленно и требовало большого внимания, на телик меня не хватало. Прорываясь сквозь текст от напряжения шевелил губами, увлекаясь событиями даже не следил за происходящем на экране, но все слышал. Уставая от книги откладывал ее в сторону, обычно съедал что нибудь вкусное, попутно изучая содержание телеканалов. Часто переключая туда сюда, не придавая значения увиденному, мешали ожившие с помощью фантазии сказочные герои у меня в голове. Мечтая куда бы я поехал на печи вместо Емели и много ли дров надо. Трудно совместить переживания по поводу физической боли Кощея от пронзания мечом насквозь с курсом рубля. Мне было плевать на рубль и жалко Кощея, все пытаются голову ему отрубить. Отсекают как кочан капусты, а он даже умереть не может, терпит. Голос за кадром произносил огромное количество непонятных, неведомых слов. Сказка в книге мало чем для меня отличалась от теле событий. Рано или поздно они должны были слиться воедино, что и произошло. Некоторые слова часто повторялись, смысла их я не понимал, спросить было не у кого. Как только не примерял взрослые смыслы к своему детскому восприятию, пробовал на вкус, на цвет, бесполезно. Вечером, взглянув снизу вверх на отца поинтересовался, что такое патриот. Оторвал его от чтения, чему он был безмерно рад. Переведя взгляд со страницы на меня ответил, ни что, а кто. Потратив несколько секунд на различие между кто и что, уточнил и кто, чем снова порадовал папу. Патриот это му-му-му, нарвавшись на железный взгляд мамы, перестал мычать быстро договорил, мужчина с Нижнего Тагила. После чего отправил заниматься, чем-нибудь полезным. Юмор его я осознал несколько позже, когда подрос. На следующий день, читая сказку про лису Патрикеевну, несчастную в общем-то бабу, одновременно с событиями героически патриотического кинофильма на телеэкране. Сквозь происходящие события, сквозь стрельбу, слышался периодически патриот. Моя любознательность взорвалась, капитулировала перед невозможностью применить незнание к повседневной жизни. Я увидел его на картинке в книге, рядом с лисой в красном сарафане и облезлой курицей в лапах. Секунду назад его не было, мало того изображение ожило. Папа сказал, что патриот мужчина, это и был мужчина волчий породы. Здоровенный волчара с зажженной папиросой в руке, похожий на волка из мультика ну, погоди, только на сильных стероидах. Почему я выбрал такого младшего брата лисе, может два слова идущие под ручку, патриот и герой, а герои у меня все были сказочными, может похожесть в произношении, Патрикеевна и патриот, не знаю. Цвета на рисунке съежились, уступая пространство серому, фигурки задвигались. Мордочка лисицы сменила довольствие от добычи на усталость от бесполезности ее упреков. Похожие лицо у людей, знающих об обреченности воспитательного монолога адресованного младшим братьям или сестрам. Я не слышал, что именно выговаривала ему лиса, но смысл о не допустимости его поведения понял. Мне почудилось, ее желание расплакаться от бессилия своего авторитета перед грудой накаченных мышц и еще она немного боялась. В ответ на ее заботу, волчара глубоко затянулся, выпустив дым прямо в морду сестре. Она от едкого дыма замахала лапками, вытирая выступившие слезы. Он же слегка задев ее плечом, направился в грязную мутную даль, приостановившись тихо но четко бросил, как горсть мелочи в лицо нуждающемуся, старая дура. Мне как невольному свидетелю семейной ссоры, стало жаль лису, всхлипнув, прикрыл глаза. Когда открыл, изображение стабилизировалось, светило желтое солнце, на зеленой траве застыла Патрикеевна с озабоченной событиями курицей. Вследствие соскочившей из обоймы шестеренки, совершивший кульбит из за неуемного любопытства и вставшей на место. В голове промчался черно белый мультик и осталось стойкое недоверие ко всему где главенствует патриот. По-другому воспринимать никак, стоило услышать патриот сквозь чтение, я с надеждой на взаимопонимание внимал происходящие на голубом экране. Можно подумать мне мешало разнообразие событий связанных со словом, но как раз наоборот. Происходило всегда одно и то же, непременно кого-нибудь убивали. Лиса воровка на доверии, в конце концов, обманывала только себя. Это она и пыталась донести до брата, доверие обманывать нельзя, себе же хуже будет. Вроде кого-то имеешь, а пройдет время и окажется себя. Услышав его ответ, мне стало понятно, патриот не только в болото заведет, он учел ошибки сестрицы, живым не отпустит. Конечно, со временем узнал общепринятую трактовку, но волчий оскал я вижу и сейчас.
Я рос любопытным мальчиком, рассматривал довольно подробный атлас мира. Читая названия стран, довольно хихикал над иностранным звучанием слова Родина. Словесный кретинизм развивался, как ему было угодно. Родина для меня была Россия, так как говорю на русском, Америка, если на английском. Слова разные, Родина одна. И я увлечено искал, на мой взгляд, смешные названия Родины. Самоа произнес вслух и улыбнулся, представляя толстых людей, слово больно ленивое. На самом первом уроке, в первом классе, на первый вопрос, первой учительницы, твоя Родина. Следуя приглашавшему круговому жесту руки ответил, Папуа Новая Гвинея. Хотелось поразить всех своим кругозором. Ее взгляд на меня как на общие место, свойственный учителям младших классов, сменился заинтересованностью. Остальные простодушно рассмеялись. Я был близок к провалу. Они же вставали, говорили Россия, садились непременно победно поглядывая на меня. Понимание что Родина у всех разная, застопорила все мыслительные процессы кроме недоумения. Понапишут, мир един, дом для всех один и смеются над маленьким мальчиком. Переживания, что мир не так прост, прервал следующий вопрос адресованный мне учительницей, что изображено на фотографии. На снимке бетонные глыбы сдерживали напор воды ради электричества. От неожиданности забыл, как эта конструкция называется, почувствовал сильное раздражение и ответил, фотография. Я всегда, когда злюсь, отвечаю буквально. Заинтересованность преподавателя сменилась на скуку, но мне было все равно. У меня Родина в голове рвалась и делилась на мелкие кусочки. Одноклассники обрадовались по отдельности, что есть один поглупей и свободней вздохнули. Хоть папуас в качестве прозвища и прозвучало несколько раз, меня спасло то, что класс еще не сплотился, никто никого не знал. Они ошибались, я скорее инопланетянин чем папуас. Моя трактовка многих слов не имела, ничего общего с их пониманием. Я был молчалив, нетруслив и дружелюбен и вскоре все забылось. Добавить к этому мое отношение к смерти и получался тот еще винегрет. В моей семье никто не болел, никто не умер. Смерть была вроде телесериала, не получилось пожарникам в виду трагического случая, не беда буду спортсменом. Убили в неравной схватке на войне, не стоит беспокоиться, женюсь и буду счастлив. В то же время искренне думая, что армия это Урфин Джус со своими летающими обезьянами. Мне удалось сохранить в тайне свое заболевание, ко мне не приходят славные психиатры излечить мою душу или голову, не знаю, что они там лечат.
Я вырос, сошел с поезда с целью пересадки на поезд, пыхтящий в обратном направлении. У меня было часов восемь свободного времени, городок маленький приморский. Прикупив предусмотрительно маленькую бутылку коньяка, вышел к морю. Дорога раздваивалась, направо, что-то похожее на набережную, налево виднелся маяк. Время часов десять утра, вокруг южная солнечная ранняя весна. Как жителю средней полосы, захотелось присесть на одинокую скамейку, тупо погреться. На скамейке сидел мужчина лет пятидесяти в хорошем костюме, при галстуке и лицом пьющим дня три. Рядом с ним стояла большая бутылка с пивом.
– Не помешаю,- вежливо к нему обратился. Он помахал головой из стороны в сторону, не отрываясь от созерцания моря. Я присел, достал сигареты собираясь выкурить одну из них. Мой сосед повернулся ко мне всем телом и жестом попросил и ему тоже. Молча протянул сигарету, мы их подожгли, затянулись и посмотрели друг на друга.
– Знаешь, почему забухал,- с пьяной откровенностью, разведя руки в стороны.
– Наверное, потому что на отдыхе.
– Нет, не только. Я всего-навсего потерял смысл жизни,- и посмотрел куда-то в низ, в попытке разыскать что ли.
– Поздравляю.
– С чем,- вопросительно удивленно.
– С тем, что хоть он у вас был.
– А-а,- протянул он, - понимаю ирония.
– Отнюдь,- выскочившие неожиданно слово, редко мною употребляемое, растянуло рот в улыбку. Мой собеседник открыл пиво, сделал несколько затяжных глотков, не обращая внимание на проливающиеся капли, изменяющие цвет брюк на более темный или более мокрый. Выдохнул и продолжил, – я уже взрослый дяденька и знаю, что потерять то чего нет нельзя, тем более найти. И, как вы думаете, почему я знаю это.
– Нет, но любопытно узнать.
– У меня голова больше чем жопа, как буквально, так и фигурально.
– Глубоко,- сказал я уважительно.
Он поднялся с лавочки, немного нетвердо стоя на ногах и смотрел на меня сверху.
– Хочу отблагодарить вас за сигарету и дать совет пьяного человека.
– Может не стоит.
– И все же. Можно внутри себя разбить массу стеклянных перегородок, ради достижения цели, ради любви, много для этого есть причин. Разбить понимаешь пожалуйста, а склеить никак, их тоже как бы нет. Говорят можно отмолить, - после маленькой паузы,- не знаю, не пробовал. Не уподобляйтесь слону в посудной лавке, а впрочем, как вам угодно. Мне же пора спать.
И ушел.
Я же глотнул немного из бутылки, отправился осматривать видневшийся маяк. Маяк оказался нерабочим и вид имел заброшенный. К нему примыкало старое дореволюционное кладбище, не имевшее забора, разобранного по каким-то строительным надобностям. С территории упокоения усопших, на меня смотрел белый мраморный ангел с отбитой рукой, крылом и головой. Странный художник, сказал я сам себе и подошел поближе рассмотреть. Участок кладбища был похож на безжалостно разбитый молотком рот, раньше меня здесь побывали вандалы. У меня нет привычки посещать места захоронения людей без надобности, меня заставил пройти внутрь уцелевший вроде здорового зуба, гранитный обелиск. Мало того, что уцелел, так свежие цветы перед ним не отброшены и не затоптаны. Скажу честно, я не мог найти ни одного довода вести себя прилично по отношению к нетронутому памятнику, людей пришедших именно для разрушения его. Прочитав надпись, написанную на всех его четырех сторонах, не удержался и сказал громко вслух, - да, ладно.
Человек родился в Питере, умер здесь в возрасте тридцати восьми лет. Я не мог с ним не выпить, достал маленькую фляжку с коньяком (как знал), символически чокнулся с обелиском. Обратился к нему как к живому человеку, - где ж, еще найти добрые дела, как не на кладбище. Покойся с миром Владимир Павлович.
Сделал из горлышка большой глоток и по традиции вылил несколько капель на землю. Первый раз меня заглючили не сами слова, а промежуток между родился и умер. Он мне показался без границ и дна, я в него благополучно погрузился и увидел ноги в черных ботинках, в черных брюках. Примерно по колено и больше ничего видел, ноги куда-то шли, встречали другие и иногда с кем нибудь говорили, но я понимал смысл происходящего.
Владимир Павлович спешил домой, слишком быстро для своего возраста и положения. Считая себя везучим человеком и посредственным врачом с хорошей базой. Родился в столице, потомственный доктор, любящая жена, любимый сын шести лет. Сын плохо переносил климат Петербурга, ему требовался морской воздух, южное солнце. Смерть любимого дядюшки, один раз приезжавшего к ним в гости, когда ему было столько же сколько сейчас его сыну. Нехорошо так говорить, но смерть дядюшки пришлась очень кстати, он обладал уютным домом на море. Завещанный сыну своей любимой сестры, он был одинок. Пока благоустраивались на новом месте, их никто особо не беспокоил, они особо ни с кем не знакомились. Они не слышали тревожные сплетни о закрытых городах. Слово эпидемия произносили шепотом, боясь быть услышанными и не позвать ее случайно в гости. Вызов к внезапно заболевшему соседу, слегка озадачил, но делать нечего и он пошел. Объясняя родным больного, что нужно сказать местному врачу и это срочно, услышал.
– Так, нет никого, с неделю как последний уехал.
Жена сидела за столом у окна, читая книгу. Услышав шаги мужа, подняла указательный палец верх, предупреждая, всё подождет, пока она не дочитает.
– Вера,- не обратив никакого внимания на жест,- собирай Николая, собирай все необходимое для быстрого отъезда. В городе начинается или уже началась эпидемия. Торопливо, но аккуратно и внимательно стал собираться сам. Взяв бритву, положил ее на место, посмотрел на себя в зеркало, вновь взял бритву и тут же вернул ее обратно. Немного подумал и досадливо махнул рукой. Он уже догадался, какая мысль мешала сосредоточиться на сборах к отъезду. Он знал на свою беду, что надо делать в подобной ситуации. Убедившись, что родные готовы к дороге, посадил жену на стул возле окна.
– Вера давай сделаем вид, что бы не пугать сына, что расстаемся на два дня, я задержусь по делам.
– Зачем, тут свои врачи.
– Если бы, мне в очередной раз повезло, я сейчас здесь самый лучший лекарь, единственный.
– Но, ты, никого здесь не знаешь,- ей хотелось мужа образумить. Она посмотрела ему в глаза в надежде на мягкие места и наткнулась на железобетон. В окно посмотрела красивая, уверенная женщина. Повернулась маленькая, внезапно постаревшая девочка.
– Я, почему то знаю. Мы больше никогда не увидимся.
Он ничего не ответил, по-детски виновато улыбнулся и как-то наивно пожал плечами. Эпидемия подобно цунами затопило город, переламывая жизни, судьбы, упаковывая в надежный гроб. Владимир Павлович спас много жизней, но не смог спасти свою. Пока капли коньяка летели к земле перед глазами бегали ноги, капли разбились об землю и ноги куда-то убежали.
Я осмотрелся вокруг, разглядывая порушенные саркофаги, перевел взгляд на нетронутый обелиск. Почему человек имевший миллион причин для отъезда и не имевший ни одной что бы остаться, так и не уехал. И, как понять этих самых вандалов, попробуй проникнуться порывами людей у которых жопа больше головы. С одной стороны демоны ночи, с другой набожные старушки в платочках. Им можно, даже нужно было разрушить один памятник, остальные оставить без внимания и самый главный черт или кто у них там, остался бы ими доволен. Может наградил бы чем, бомжа бы там на растерзание подбросил. А, так спрашивается, чего разрушали, только уморились. Я пошел к морю с желанием умыть лицо, пытаясь понять причину великодушия вандалов. Заходил и с этого бока и с того, рационального, земного подхода к этой загадки не находилось. Зачерпнув соленой воды, вдруг ощутил, что у нее появилось поверхностное натяжение, капли скатывались вниз от переизбытка или легкого сдавливания. Лицо я водой не умывал, больше протирал мягким морским гелем. Очень эластичный, не рвался, обволакивая, освежая лицо. Воду из ладоней не вылил, а опустил обратно. Меня осенило, приступ заболевания, как мне первоначально показалось, вызванный промежутком между словами, не совсем верен. Странное свойство воды указала на несколько иную причину. Меня закоротило от мощной вибрации древнего заклятья. Обычной, тихой, чаще произнесенной про себя, человеческой молитвы. Людское благословение оказалось мощным оберегом. Не за себя просим, вон нас сколько и все не за себя, примите хорошего человека, он очень, очень хотел уехать, но ему помешала хрупкая, стеклянная перегородка. За то, что он не смог ее разбить и просим. И их услышали, на это место пролилась благодать.
Дурное дело не хитрое, эти самые вандалы может и рады стараться, но им не позволили, проявились силы о которых они даже не подозревали. Уничтожить такое, одной кувалды будет мало, рога нужны. Как именно воздействовала благодать на вандалов можно только предполагать. Мне кажется по мере развития событий, они жопой почувствовали, чем им еще чувствовать. Ежели они тронут этот столбик у них руки отсохнут, к гадалке не ходи, по живому отсохнут и стало им страшно. У вандалов нет великодушия, у них один страх. По мне так немножко однобоко, ну и черт с ними. Все же, я им немного благодарен. Из-за моего заболевания, благодать была для меня абстрактное, диковинное, красивое по звучанию слово, но совершенно пустое. Перекатывая благодать во рту, повторяя с различной интонацией, пробуя на вкус, я чувствовал, даже не знаю, что меня становится больше, что ли.