К ней приходишь неизбежно.
Вопреки собственной клушности, восторженности и прочих заморочек домашней тихой особы, всегда жившей среди детей, цветов, стихотворений, картин и огородной мании.
Пока интеллигентно рассуждала о нравственной деградации, через ее решето, через этот дырявый муар просочилось подонство.
Пространство нравственности не знает слово силовики, стоящих первыми в очереди на власть.
Но оно знает это слово. Слово, которое все стремительней и неудержимей приходит в компанию к пошлости и подлости.
И не надо думать, что эта бесконечная лесть: ах, какие мы белопушистые, это столь же бесконечное вранье, что мы самые духовные и все прочее, - будут работать за нас, пока мы тут сидим на олимпе, сложив ручки.
Как мышцы требуют постоянной нагрузки, иначе они дрябнут и вырождаются, так и нравственность требует неустанной работы над собой, иначе неизбежна деградация.
Нравственность - это выражение человеческого в человеке.
А если нравственность приватизирована властью?
Тогда это выражение нужного правящей верхушке.
Там, в Кремле, давно не осталось государственных интересов. Путинский клан решает исключительно свои проблемы, две проблемы. Сохранить власть и сохранить награбленное.
Безнаказанный грабеж национальных богатств России. Это их идол, на которого они молятся и ради которого пойдут на все.
Что происходит, когда порядочность, этика, мораль, честь приносятся в, уже ставшую традиционной, жертву интересам кремлинов?
Нравственность из общечеловеческой превращается в корпоративную, частную, персональную.
Убийство человека, не объявленного врагом, так, снисходительно, может быть признано преступлением.
Но убийство человека, признанного врагом Кремля, не преступление.
Подонство ухмыляется в словах лизоблюдов: так ему и надо!
Суд? Закон? Презумпция невиновности? А зачем, если Кремль заявил, что это вражина?
Вот уже и коррупция оправдана. Персонально. Принуждение к взятию взятки - так теперь стыдливо называется мздоимство.
О наказании за воровство в обратной зависимости от величины украденного и говорить не хочется, настолько это опошленная действительность.
Персонализация нравственности. В абсолютной циничности.
Что противостоит подонству?
Это мужество.
Повседневное. Гражданское. Государственное.
И горькое ощущение, что даже упоминать об этом слове - стыдно.
Настолько мы все ушли от него.
... Заблуждение думать, что смирение, молчание и терпение защитят от подонства. Оно питается ими, взахлеб, и оно - ненасытно.