(Продолжение)
"Кто от родной земли отказался, тот и от Бога своего отказался"
(Федор Достоевский)
РАЗУВАЙКИ
Еще король Александр, наделяя в 1503 году плебана Кухарского имением, предоставил в его распоряжение три корчмы. Были они в Витебске, но не исключено, что в Лепельском крае также. Под боком лежало Поуллье – родовое поместье Монивидовичей, выходцы из которого прославились на ниве Бахуса и приблизились к трону, становясь подчашими и чашниками. Так повелось издавна, что только с соизволения верховной власти подданный Великого княжества Литовского мог завести корчемное хозяйство.
«Даже корчмы вольные, то есть не подлежащие уплате государственного налога, в частных имениях дозволялось заводить не иначе, как с разрешения господарского», - писал историк Любавский в «Областном делении и местном управлении Литовско-Русского государства». И приводил конкретные примеры. Так, в 1526 году король разрешил князю Острожскому «осаживать место» Низголово на Улле, дозволяя тому «строить замок, заводить корчмы и собирать мыто». В 1509 году было дозволено «Миколаю Миколаевичу Радивиловичу» (так в тексте) в своем имении «место садити с корчмами», а в 1508 году такое же право получил Богдан Семенович Сопега (так в тексте) в волости Ельной Смоленского повета: «и город зарубити, и место садити, и корчмы мети».
Лепль не был исключением. Как мы помним, в 1561 году виленский капитул, переподчинив витебскую плебанию, ввел монополию на продажу «тrunkow» - алкогольных напитков. Зачем католическим владыкам понадобился контроль, понятно: их распространение было выигрышным.
Корчма занимала важное место в инфраструктуре. Довгялло, приводя выписки из архива главного штаба в Санкт-Петербурге, отмечал послегрозновский период: «В настоящее время - (разумеется, 1580 год) в королевскую казну с помянутого Лепельского староства не получается никаких доходов, только лишь на старосту с корчмы…» То есть, важный местечковый элемент стремились сохранить в первую очередь.
Рассказывая об истории возникновения костела (а он отмечался как третий по значимости «во всей земле полоцкой»), Довгялло писал, что в фундуше на костел «арендатор лепельских корчем обязан ежегодно в новый год давать плебану полпуда воска на свечи для костела…» Здесь, пожалуй, находится ответ на истоки питейного дела. Очевидно, первые корчмы были связаны с перегонкой меда, и часть пчелиного сырья использовалась на церковные свечи. Потому церкви оказались причастны к корчемным предприятиям, и витебский плебан так далеко «закидывал сети». От Лепеля до Витебска – расстояние приличное – более ста километров, и вызывает удивление настойчивость церковнослужителя, с которой тот «пробивал» себе Лепль и Боровно. Важно было «застолбиться» на магистральном речном пути – Vla A.
На бывшее хозяйство Кухарского слетались как на мед. Спустя 138 лет корчма по-прежнему занимала первостепенное внимание. Вот что фиксировал инвентарь Лепельского имения в 1641 году: «место Новый Лепель… первая линия домов от корчмы по правой стороне…» «Место» расширилось, но главенствующая позиция все та же: рядом с храмом – костелом.
А вот как изменилась обстановка за 175 последующих лет. Уже не один кабак в местечке. После присоединения к Российской империи землемеры рисовали точные границы всех имений и помечали всю инфраструктуру. Питейные заведения тоже нанесены.
Больше всего шинков – вдоль сплавных рек. Так, на Улле у Городенца – сразу две корчмы: по обе стороны реки. При слиянии с Лососницей – еще одна. А в устье Лукомки, в Поуллье, четвертая.
Вкруг Лепеля, на ближайшем расстоянии, еще пять: две по дороге на Витебск, по одной – на Борисов, Краснолуки и Полоцк. Шестая при гостинце на Вильно, в Стаях.
Корчемные точки служили средством добычи денег. Их посетителями становились, как правило, крестьяне. Особенно богатым был контингент сплавщиков. Сплавщик – тяжелая профессия: уставший и промокший, плотогон шел в шинок отогреваться…
Помещик платил за сплавленный лес, и наживался дважды. Выданные за работу деньги пропивались. А корчмы, как правило, находились в руках тех же крупных землевладельцев, и их не интересовало, в каком состоянии выходил оттуда человек.
Отчасти функцию «воспитания» брала на себя церковь. Но и она была беспомощна при размахе наживы.
Лепельский помещик Михаил Кусцинский, помимо прочего, занимался археологией и этнографией, ездил в Москву со своими наработками. Показывал фотографии, исполненные самим же. Запечатлел он и корчемных посетителей. Ольга Лобачевская, доцент кафедры Белорусского государственного университета культуры и искусств, изучив недавно 43 фотографии, исполненные Кусцинским и сохраненные в Вильно, писала, что «представляет интерес снимок «Сцена при корчме в местечке Улла Лепельского уезда».
Жаль, что здесь ее нельзя привести. Но не в этом суть. И Кусцинский, и другие собственники только «фиксировали» положение: решительных мер не предпринималось, как будто так и должно было быть.
Лобачевская привела еще один любопытный факт. «Аналогичная санкт-петербургская фотография имеет название «Типы при корчме в Дриссенском уезде», - сообщила она, имея в виду того же фотографа. Сословную принадлежность тех «типов» выявил историк Сементовский, еще в 1872 году. Составляя книгу «Этнографический обзор Витебской губернии», он репродуцировал фотокартину и отметил: «Помещенный в этой главе рисунок представляет пирующую шляхту...»
Пировали все. «Белоруссъ большой охотникъ къ водке, любитъ табакъ и готовъ при каждомъ удобномъ случае повеселиться…», - писал Сементовский, и добавлял, - «часто до разсвета, после котораго охмелевшій, иногда до безчувствія, белоруссъ возвращается безъ гроша и безъ товара домой на измученной голодомъ лошадке, управляемой не его охмелевшей рукой, а собственнымъ инстинктомъ».
Такой рисовал картину Белого края наблюдатель, занимавший государственную должность в имперской России. Он был поражен безграничным алкогольным безумием. А в чем видел причину?
«Жиды, зная страсть белоруссовъ мужчинъ и женщинъ къ водке и даровому угощенію, страшно эксплуатируют этотъ бедный народъ». «Все подряды и наймы рабочихъ, все дела общественныя, жалобы и мировыя, обыкновенно начинаются и оканчиваются въ корчме, подъ вліяніемъ жида и его всемогущей горелки».
Сементовский был в то время (1863 год) секретарем Витебского статистического комитета и пользовался расположением высокопоставленных особ, в частности, приближенных царя - графов Муравьева и Баранова. Докладывал он им о положении? Думается, да. Почему же меры не принимались?
Потому что причина кроилась не в «жидах» - евреях, она лежала глубже, и затрагивала интересы собственников.
Не евреи владели корчмами, они их арендовали. А владельцами были богатые паны. Если брать Лепельский уезд, то это 44 шляхетских двора при Великом княжестве Литовском, и добавочное количество русских «олигархов», сколотивших состояние на бесправном сельском люде. Их доходность складывалась из проданной продукции, в том числе водки. Инвентарь 1641 года показывает, на какой круг ремесленников ориентировались продавцы. Тут и кравцы, и гончары, и швецы, и пекари, и ткачи. А вкруг местечка располагались деревни и веси, слободы, где выращивалось зерно, где мололось, перерабатывалось. Все они составляли категорию «пристрастившихся». Человек-пахарь не мог взять в толк, почему не он, веками обихаживающий просторы, поставляющий обществу самое главное – пропитание, с предназначением от Бога, с корнями от предков, почему не свободен в своем околотке? Почему его достоянием распоряжаются другие?
Сементовский был из числа тех, кто владел теми же крестьянами. Как он мог обвинять подобных себе, если его землевладение составляло 416 десятин в Жолновской волости. Его имение называлось Рожанщина при Двине (сейчас территория Новополоцка). Но уже, сама по себе, констатация факта и привлечение внимания к проблеме, имели значение.
После распада Речи Посполитой и присоединения к Российской империи корчмы вкруг Лепеля стали называть Разувайками – словами, в переводе не нуждающимися. Они так и помечены на географическом плане – можно сосчитать.
(Продолжение следует).
На снимке: фрагмент карты-трехверстки (1914 год) с Разувайками вкруг Лепеля (пометки белорусского ученого, кандидата исторических наук Вячеслава Носевича).
23.02/21