Рассказ
Май, цветущее, щедрое на солнце время. Нет ничего лучше первой изумрудной зелени и запаха весны. Геннадий вышел из машины и, разминая на ходу затёкшие от долгой езды ноги, направился к ограде открывать калитку дачного участка. Солнце пригревало, звенело всё вокруг от пения птиц и воздух пьянил хвоей словно хмельным напитком.
«Соседей ещё мало», - пришёл к выводу мужчина, бросив взгляд на длинную, уходящую к лесу дорогу, на которой заметил лишь два дальних автомобиля. - «Похоже не все закончили ещё свои зимние дела в Москве, - не до огородов пока. А вот мне повезло – целую неделю отдыха!»
Мужчина достал из кармана связку ключей и сделал пару осторожных шагов по влажной ещё земле, глядя себе под ноги. В этот момент мимо него, немного сбавив ход, протрусила незнакомая дворняга, на секунду скосив в сторону мужчины полные глубины чёрные глаза. И тут же побежала прочь.
«Вот, деловая колбаса», - по-доброму, с внутренней усмешкой, оценил псину Геннадий, - «должно быть не слишком голодная, раз ничего не просит».
Но, весёлое настроение, неожиданно оставило мужчину. Ему вдруг показалась знакомой эта собака, и, особенно, вопросительный взгляд её чёрных глаз. И, как будто бы, что-то связано было с ней…
«Чья она? Где я мог её видеть? Ведь точно же, видел», - мучился вопросами мужчина, борясь с неподдающимся замком. – «Чёрная с белым расплывчатым пятном на боку?..»
И, вдруг, воспоминание о далёком нахлынуло волной, и стало тесно в груди. Геннадий опустил руки и, невольно, поглядел вслед дворняге. Собака была уже далеко.
«Ну, точно, как она - Клякса!»
***
Наступило утро пятницы – мусульманского выходного дня. Геннадий проснулся уже давно и сейчас пил кофе со сгущённым молоком, сидя на кровати. Перед ним, на стуле, лежала пачка любимых сигарет «Кент», и он потянулся к ней, чтобы закурить. Но, прежде чем достать сигарету, вдохнул с наслаждением запах фирменного табака: «Эх, хорошо!»
В Союзе в 70-х таких сигарет не было и в помине. Иногда, из иностранных, «выбрасывали» болгарские и реже кубинские. Свои же, отечественные, ещё надо было сушить на батарее – табак, то ли от долгой транспортировки, то ли от издержек хранения, зачастую оказывался сырым.
А тут, в Северном Йемене, куда его командировали после окончания института для работы в качестве военного переводчика, в любой самой захудалой лавке – роскошь! И «Три пятёрки», и «Ротманс», и сигареллы – что-то среднее между сигаретами и сигарами. И, между прочим, всё то же советское сгущённое молоко и, даже, «Боржоми». Спросите откуда? Эти продукты, довольно часто оставались после дальних воздушных перелётов из СССР в Йемен, и экипажи «Аэрофлота» пользовались этим - меняли их у местных торговцев на японскую технику: магнитофоны «Акай», «Нивико», «Пионер». Одним словом, на – «дурмашины» (местный сленг у переводчиков и командированных советских специалистов), дефицитный в Союзе товар.
Геннадия и нескольких его товарищей, прилетевших вместе с ним в Сану поселили в дом, более напоминавший своим внешним видом каменную цитадель с окнами, выходившими на грязную улицу и на не менее грязный закоулок, ведущий к массивной двери их жилого помещения. И только одно окно в комнате Геннадия смотрело во внутренний дворик – маленький квадрат, зажатый со всех сторон каменными серого цвета стенами. В середине квадрата росло старое дерево с кривым стволом, вокруг которого было нечто похожее на обрамление или песочницу.
Дворик оставался маленьким неприступным островком хозяйской семьи. Русские не имели к нему никакого доступа. Иногда здесь появлялась щуплая фигурка укутанной в разноцветные тряпицы женщины, которая садилась на корточки и стирала в большом медном тазу бельё, выплёскивая мыльную воду прямо на камни себе под ноги.
Геннадий никуда не торопился в то утро. Он сидел, наслаждаясь кофе и «вкусной» сигаретой, и, одновременно, разглядывал свою комнату, не переставая удивляться её непередаваемому местному колориту.
На противоположной стене, прямо на уровне глаз мужчины, была выдолблена неглубокая продолговатая ниша, которая служила и полкой, и шкафчиком, и трюмо одновременно. Туда можно было положить книгу, поставить парфюм или чашку с блюдцем, разложить какую-нибудь другую мелочь. Точно такое же незамысловатое архитектурное решение имелось за спиной у Геннадия.
Единственное узкое окно в комнате в верхней своей округлой части было украшено рукотворным калейдоскопом, собранным из неровных разноцветных стекляшек, напоминавших битое бутылочное стекло. Этот грубый «витраж», расцвечивал всю комнату, когда через него проходили, преломляясь солнечные лучи. В эти моменты в сером невзрачном помещении бушевал лучезарный праздник.
Переводчики прилетели в период дождей. В Сане, столице Северного Йемена, в те времена ещё отсутствовала городская канализация. И запахи после ливней стояли соответствующие. Вся надежда возлагалась на скорую перемену погоды на жару, при которой нещадное солнце непременно убило бы всё: и нездоровую сырость, и «чудные» запахи. В ожидании перемен лишний раз на улице русские старались не появляться.
Вдруг за окном послышался детский голосок, тихо напевавший весёлую песенку: «Инта я асгари, инта я асхаби…» (Ты мой самый маленький, самый лучший дружок. – Араб. яз.).
Мужчина встал с кровати и выглянул в окно. Во внутреннем дворике он увидел маленькую босоногую девочку лет пяти-шести в сером платьице с косичками и собаку, которую встречал и раньше.
Псина, была вездесущей. Животное принимало активное участие в момент разгрузки багажа вновь прибывших переводчиков, тыкаясь мокрой мордой то в их чемоданы и сумки, то просто в руки. Из чего Геннадий сделал вывод, что собака не боится людей.
Однако, со временем, это мнение претерпело существенную поправку: собака не боялась русских, но шарахалась в сторону от аборигенов, избегая их рук. И, это казалось странным.
Никто из тех, кто уже пробыл в стране по году и более толком не знал откуда взялось тут при доме это животное. Появилось и всё…
Девочка деловито «украшала» морду смирно стоящей собаки «подручными средствами», не переставая мурлыкать себе под нос, состоящую из нескольких слов, нехитрую песенку. Собака жмурилась от удовольствия, замирала и виляла хвостом. По всему было видно, что они с девочкой друзья.
***
Наконец, тучи рассеялись и жаркое солнце вернуло сносное, в условиях пыльного плоскогорья, существование.
Однажды, идя по тесному закоулку в сторону дома, Геннадий наткнулся на «сладкую парочку», возившуюся в песке у крыльца.
- Здравствуй, ты что здесь делаешь? – обратился он к девочке.
- Играю! А я тебя знаю! – заулыбалась малышка и в её глазах запрыгали лукавые зайчики.
- Да, и кто я такой?
- Ты – русский и живёшь в нашем доме! – выпалила, одним разом, всю, имевшуюся у неё «ценную» информацию, девчушка.
- Ну, хорошо. Меня зовут русский, а тебя как зовут? – улыбнулся Геннадий, глядя в конопатое грязное личико.,
- Я – Фатыма! – гордо объявила грязнуля.
- Вот как! А сколько тебе лет?
- Вот сколько, – девочка растопырила пальцы левой руки, показывая свой возраст, и добавила палец на правой, гордо заявив, - и ещё три месяца!
- Ух, ты, солидно! А как зовут твоего дружка? – Геннадий специально употребил слово из девичьей песенки.
- Каляса!
- Странное имя. Это ты его так назвала?
- Нет, русские лётчики, которые жили в нашем доме до тебя.
- Ах, вот оно что! – Теперь Геннадию стало ясно, что собаку, скорее всего, зовут Кляксой, т.к. её чёрный окрас с разводами на левом боку, вполне мог напоминать чернильное пятно. А, так же прояснилось и то, отчего псина льнёт именно к русским, но, избегает контактов с аборигенами. Ведь её, по сути, передавали из рук в руки именно русские спецы. Как бы по наследству, покидая страну.
***
Тянулись дни командировки, медленно, но верно отсчитывая месяц за месяцем. Чередовались времена года, мало отличаясь друг от друга: жара, пыль и грязь – были их непременным наполнением.
С той поры мужчина неоднократно встречал Фатыму и её верного дружка – собаку Кляксу, которые, завидев Геннадия, неслись к нему наперегонки. Кто зачем. Собака – за лаской (уважала, когда её чесали за ушком). А, Фатыма…
- Смотри, что у меня есть! – протянула ладошку девочка, в которой зеленела смятая купюра в двадцать букшей (Геннадий никак не мог привыкнуть к тому, что в йеменском реале было всего 40 букшей, и, потому 20 считались половиной).
- Ну, и что же?
- А, если ты дашь мне ещё половину реала, то я куплю себе вафли!
- Ишь, ты! А, может, поступим наоборот: ты мне дашь свои деньги, и я куплю себе вафли.
- Ну, уж, нет! – рассмеялась проказница.
Обычная детская непосредственность. Почему взрослые не могут вести себя также?
- А, тебе не продадут.
- Как это?
- Скажут, что ты ещё маленькая.
- Вот ещё! – Фатыма презрительно выпятила губку, - я уже не раз покупала…
- Чего же ты покупала?
- А, это-секрет! – с вызовом в голосе заявила пацанка и парочка стремительно бросилась по своим делам.
«Секрет», впрочем, был довольно скоро раскрыт, когда мужчина заглянул, однажды под крыльцо. Там был целый склад пустых жестяных банок мясных консервов.
«Вот, значит, какие вафли ты покупаешь! Кормишь своего дружка!» - с уважением подумал о маленькой Фатыме мужчина.
***
Постепенно Геннадий привык к тому, что у дома после работы его ожидает парочка. А потому, готовился: в кармане всегда что-нибудь да припасал для обоих. Не мыслил уже своего одинокого существования в Йемене без весёлых диалогов с забавным местным ребёнком. Во время коротких встреч у служебного автобуса, который привозил его с работы, Фатыма успевала «доложить» ему все свои незамысловатые новости дворового характера. Делала это, всегда, смешно понижая голос, до заговорщеского шёпота.
Если же встречи у автобуса по какой-то причине не происходило, Геннадий, незаметно уже для себя, искал глазами девочку во дворике, выглядывая из своего окна.
***
- А, мама не против твоего друга? – кивая на вездесущего пса поинтересовался Геннадий во время очередной встречи.
- Мама, не против. А вот папа Калясу не любит.
- Почему?
- Говорит, что собака – грязное животное.
- А, понятно, - протянул Геннадий, вспоминая постулаты восточной религии, - а ты как считаешь?
- Он – мой друг! – твёрдо заявила девочка.
«С характером!» - мысленно восхитился ребёнком мужчина.
***
Их встречи у дома и беседы «по душам» были частыми. Но, однажды наступила пауза. Клякса бегала одна без своей подружки. А, при встречах с Геннадием, не бежала к нему как прежде с Фатымой, но садилась и глядела в его глаза глубокими чёрными, как уголья, глазами, будто бы, задавая немой вопрос.
- Что случилось, – поинтересовался Геннадий у своих коллег-переводчиков, - что-то не видно Фатымы?
- А ты не слыхал, разве? Её сбила машина. Говорят, девочка бросилась спасать из-под колёс свою собаку, но вместо неё сама под машину попала. Уж больше недели прошло!
- Она погибла? – в груди у Геннадия больно запрыгало сердце.
- Когда увозили была жива. Но, ты можешь узнать у наших врачей. Её повезли в «русский» госпиталь.
***
Госпиталь находился довольно далеко, по сути уже вне городской черты. Вблизи от него располагался лишь исторический старый рынок, который был организован ещё в четвёртом веке н.э.
В коридорах лечебного заведения Геннадий наткнулся на главного врача и старшего группы всех советских врачей в Северном Йемене Саныча – мужчину, по виду, лет 50-ти, и, как о нём говорили, «хирурга от Бога».
- Ты чего сюда прискакал? – удивился он, увидев мужчину. - Привёз кого или у самого есть какие-то жалобы?
- Нет, со мной всё в порядке. Я хотел узнать о девочке… её Фатыма зовут…сбила машина…
- Ах, вот оно что, - нахмурился Саныч. – У неё перелом основания черепа. Мы её прооперировали, но…надежды мало…
- Как, мало?!..- едва вымолвил Геннадий, - Ему показалось, что он просто спит и этот кошмарный сон скоро закончится. – Что значит мало надежды?!
В горле стоял неизвестно откуда взявшийся ком.
- У таких ранений обычно лишь два исхода.., - начал объяснять эскулап, но мужчина его уже не слушал.
***
На город упали вязкие сумерки, предварявшие скорое наступление непроглядной южной ночи. Когда Геннадий вернулся домой под фонарём у крыльца сидела Клякса. Глядеть в её глаза у мужчины не было сил. Он прошёл мимо собаки, рывком открыл дверь, прошагал в свою комнату и, не раздеваясь, бросился на кровать. Он был совершенно опустошён.
«Ну, почему она! В чём виноват ребёнок? Где справедливость?!» Мужчину душили нежданные слёзы.
***
Последний месяц командировки пролетел стремительно. Ужасно хотелось в Союз. Как соскучился Геннадий по дому, который видел во сне почти каждую ночь! От этого щемило сердце, и мужчина просыпался утром с больной головой совершенно разбитым.
- У тебя всё в порядке с сердцем, - вынес свой вердикт врач группы военных специалистов, внимательно изучив кардиограмму. – То, что с тобой происходит, называется – ностальгией, а, проще говоря, тоской по дому. Прилетишь в Москву и всё как рукой снимет!
- Ну, дай Бог! – застёгивая рубашку, Геннадий, решился наконец задать вопрос врачу, который был у него на языке всё последнее время.
- Скажите, а вы ведь слышали, конечно, о девочке, которая попала под машину? Я хотел.., - Геннадий не договорил.
Ответом был долгий молчаливый взгляд доктора.
***
Утро явилось сказочным. Светило нежаркое солнце, пели птицы. Ещё на кустах и траве поблёскивала ночная влага. От радости жизни всё ликовало вокруг.
Геннадий поднялся рано. В такую погоду валяться в кровати – грех! Мужчина выпил свой любимый кофе со сгущёнкой, только теперь без сигарет – давно забросил эту пагубную привычку!
Теперь он косил траву за домом электрическим триммером и полной грудью вдыхал ароматы ранней весны. Отовсюду раздавались голоса соседей по дачам, занятых наведением порядка на своих огородах. В воздухе витал запах дымка от костров, на которых жгли прошлогоднюю траву и листья.
Кляксу мужчина заметил издали. Она трусила бочком со стороны леса, притормаживая у участков. Геннадий метнулся в дом к холодильнику и вернулся назад с куском мяса, когда собака уже подбежала совсем близко.
- Клякса, Клякса, - неожиданно для себя самого позвал мужчина. Собака прибавила ходу и уже через мгновенье благодарно жевала неожиданно свалившийся на неё деликатес.
Геннадий глядел на пса, весело вилявшего хвостом и его трясло. Мужчина внутренне рыдал, повторяя: «Ты мой самый маленький, самый лучший дружок!»
Москва, февраль, 2021г.